22 страница. Конгрессмен В

Конгрессмен В. Патмэн (W. Patman), желая выяснить, кому принадлежит «Федеральная резервная система», провел соответствующее расследование, благодаря которому определил ее инвесторов. Поскольку именно «Банк Нью–Йорка» устанавливал процентную ставку и тем самым влиял на формирование валютной политики страны, то акционеры этого банка фактически и были акционерами всей ФРС. По его данным, 19 мая 1914 года Нью–Йоркский банк выпустил 203 053 акции. При этом сам Нью–Йоркский банк получил в свою собственность половину всех акций. Самые крупные нью–йоркские банки владели остальной частью акций: рокфеллеровские «Кун, Леб энд Компани» («Kuhn, Loeb & Company») и «Национальный городской банк» («National Citibank of New York») владели 30 тыс. акций. «Первый национальный банк» («First National Bank of New York») Моргана имел 15 тыс. акций. Когда в 1955 году «Национальный городской банк» слился с «Первым национальным банком», данный финансовый конгломерат фактически установили контроль над ФРС, так как приобрел четвертую часть акций «Банка Нью–Йорка». «Чейс Нэшнл банк» («Chase National Bank») имел 6 тыс. акций (этот банк принадлежал семейству Чоэллкопф^[185](Schoellkopf)). «Национальный банкторговли Нью–Йорка» («National Bank of Commerce») — 21 тыс. акций [60].

Таким образом, Федеральная резервная система была создана и находится под контролем: клана Ротшильдов (и его европейских компаньонов), семьи Морганов^[186], клана Рокфеллеров, «Варбург компани» («Warburg Company»), Лазарда Фререса (L. Freres), «Кун, Леб энд Компани», братьев Лехмэн (Lehman)^[187] и «Голдмэн Сакс» («Goldman Sachs»). В служебном отчете Конгресса от 1976 года в качестве вывода говорится: «По–видимому, члены правления «Федеральной резервной системы» представляют собой небольшую элитную группу, имеющую подавляющее влияние на экономическую жизнь нашего народа» [59, с. 88]. Можно констатировать, что данные финансовые группы, крепко спаянные общим бизнесом и кровнородственными связями, фактически и являются реальными правителями Соединенных Штатов, оказывая определяющее влияние на финансово–экономические процессы и государственный аппарат этой страны. Взаимодействуя же с другими ведущими финансовыми группами мира и используя американский доллар уже как международную валюту, они на данный момент формируют глобальные тенденции в мировой экономике и политике. Растущее политическое влияние тех, кому принадлежит ФРС, объясняется тем, что, как точно заметил Э. Саттон: «Федеральная резервная система — это монополия, а для сохранения статуса монополии она должна обладать политической властью» [59, с. 88].

Это прекрасно понимал Теодор Рузвельт, который перед своей смертью в 1910 году (как писала 27 марта 1922 года газета «New York Times») попытался предупредить американски и народ о той опасности, которую несут транснациональные финансовые кланы. Он сказал следующее: «Международные банкиры и лица, лоббирующие интересы Рокфеллеров и треста «Standard Oil», контролируют большинство газет для того, чтобы призвать к повиновению или заставить покинуть госслужбу тех людей, которые отказываются слушаться могущественную коррумпированную клику, являющуюся нашим невидимым правительством».

О том же заявил на страницах «New York Times» (26 марта 1922 г.) мэр Нью–Йорка Джон Хайлэн: «Предупреждение Теодора Рузвельта сейчас кажется крайне своевременным, поскольку действительным бичом нашего республиканского строя является невидимое правительство, которое, как гигантский осьминог, простирает свои скользкие щупальца на города, государство и всю страну… Оно захватывает своими мощными присосками наши исполнительные и законодательные органы, школы, суды, газеты и любой государственный орган, созданный для защиты общественного блага…Дабы избежать беспочвенных обобщений, достаточно сказать, что во главе этого спрута находятся мощные банковские дома, обычно упоминаемые как международные банкиры… Эти международные банкиры и лица, преследующие интересы Рокфеллеров и «Standard Oil», контролируют большую часть газет и журналов в нашей стране».

Наблюдая это, американский судья Брандейс заметил: «Развитие в наших условиях финансовой олигархии, с которой мы знакомы по истории политического деспотизма, — это узурпация, протекающая путем постепенного захвата, нежели насильственных действий; атакже путем продуманной и зачастую полностью скрытой концентрации» [59, с. 88].

Однако все предупреждения оказались тщетными, международные банковские группы смогли постепенно выстроить по собственным схемам социально–политическую и финансово–экономическую системы западных стран (а затем тех государств, которые оказались в их сфере влияния), что позволило им узурпировать политическую власть в мировом масштабе. Карл Маркс уже в 1843 году вынужден был констатировать: «В то время как, по идее, политическая власть возвышается над денежной властью, наделе она стала ее рабыней» [61, с. 409—410].

МВФ — КАТАСТРОФЫ ЭКСПОНЕНЦИАЛЬНОГО РОСТА

Важную роль в современной глобальной финансовой системе, созданной по западным алгоритмам, играют международные организации. Парадоксальность ситуации заключается в том, что, открывая внутренние рынки слабых в экономическом плане незападных государств и тем самым обрекая их промышленность и финансы на разрушение, транснациональная олигархия создает финансовые организации, официальной целью которых является спасение этих стран от экономической катастрофы. То есть одни и те же лица, с целью личного обогащения, сперва провоцируют кризис в определенной стране, а затем предлагают ей свою помощь для его преодоления, которая, как показывает практика, приводит в конечном итоге к углублению деструктивных процессов. В таких условиях правительство пострадавшего государства оказывается абсолютно беспомощным, так как вынуждено действовать не адекватно ситуации, а по навязанным ему схемам. Подобная методика позволяет транснациональной олигархии, проводя беспроигрышные финансовые игры, получать гигантские прибыли.

Международный валютный фонд (International Monetary Fund) является одной из наиболее влиятельных организаций, занимающихся «спасением» национальных экономик. Именно на примере результатов его деятельности можно получить представление о том, как транснациональные финансово–политические группы «помогают» незападным странам преодолеть экономическую отсталость и нищету.

Решение о создании Международного валютного фонда (МВФ) было принято в 1944 году на международной валютно–финансовой конференции в Бреттон–Вудсе (штат Нью–Гемпшир, США). Официально же МВФ начал действовать в мае 1946 года. Сперва в него входило 39 стран. Изданный момент МВФ объединяет 182 государства.

Идея создания Фонда и основных принципов его деятельности принадлежит американцу Гарри Дестеру Уайту и англичанину Джону Мейнарду Кейнсу. Именно они предложили новую систему международных валютно–финансовых отношений. В соответствии с их замыслом, мировая финансовая система должна направляться и регулироваться не с помощью разовых международных совещаний, а постоянно действующей международной организацией, воздействующей на развитие глобальных экономических процессов, как в отдельных странах, так и в мире в целом. Инструментом этого воздействия должна была стать свободная конвертация национальных валют, основанная на их приравнивании друг к другу и взаимном обмене по официально согласованному курсу на базе паритетов, выраженных в золоте и долларах США.

Страны–члены обязаны представлять МВФ информацию о своих официальных золотых запасах и валютных резервах, состоянии экономики, платежном балансе, денежном обращении, заграничных инвестициях и т.п. Членство страны в МВФ является обязательным условием ее вступления в Международный банк реконструкции и развития и получения льготных кредитов.

Руководящие органы М ВФ — Совет управляющих и Директорат. Совет управляющих — высший орган, который решает принципиальные вопросы. Он состоит из министров финансов или управляющих центральными банками стран–участниц. Сессии Совета проводятся каждый год. В перерывах между сессиями вся текущая работа выполняется Директоратом, состоящим из шести представителей стран–членов с наибольшей долей капитала в Фонде и 16 представителей от остальных стран, избираемых по географическому признаку. В него входят 22 исполнительных директора. Директорат назначает директора–распорядителя, который выступает в качестве Председателя.

Каждое государство, которое входит в М ВФ, в соответствии с его уставом обязано вносить определенную сумму по установленной для нее квоте. От размера квоты зависит число голосов каждого государства–члена и размер кредита, на который оно может рассчитывать. В 1998 году, например, наибольшая квота и соответствующее число голосов были у США — 36 млрд.долл. и соответственно 17,78% голосов. Другие государства располагают существенно меньшими квотами. Великобритания на тот момент имела квоту в 10 млрд.и 4,98% голосов. Такой же была и доля Франции. Одинаковые квоты были у Германии и Японии — по 11, 2 млрд.долл. и 5,53% голосов. Для Италии доля ее участия была установлена в размере 6,2 млрд.и 3,09% голосов и т.д. Взносы членов определяют бюджет Фонда. Кроме этого, он образуется и за счет займов у некоторых правительств и больших международных банков. Решение о предоставлении МВФ кредитов принимаются правительствами стран–членов. Кредиты Фонда служат для государственных и частных банков–кредиторов показателем платежеспособности и фактором, от которого зависит принятие решения об отсрочке погашения долгов и о предоставлении новых кредитов. Решения по наиболее важным вопросам принимаются большинством в 85% голосов, менее важные — большинством в 70% голосов.

Начало сотрудничества Международного валютного фонда с любой страной мира и мест стандартны и «пролог»: под давлением ведущих западных государств и международных организаций она открывает свой внутренний рынок, приобщаясь к процессу глобализации. Через определенное время, не выдержав конкуренции с более мощными в экономическом плане западными соперниками, страна теряет на нем господствующее положение, а затем, в скором времени, оказывается в состоянии финансово–экономического коллапса с постепенным распадом производственных инфраструктур. После этого на ее территории начинают активно действовать экспертные группы

МВФ, которые предлагают ее правительству определенную программу финансово–экономических реформ и кредиты, которые должны обеспечить их осуществление.

Смысл предлагаемых Фондом преобразований сводится к ликвидации всех социальных программ, закрытию убыточных, в рамках международной конкуренции, предприятий, принятию законов, стимулирующих присутствие на внутреннем рынке иностранных инвесторов и жесткой монетарной политике.

Итогом реализации пакета реформ МВФ становится: уничтожение социальной инфраструктуры, паралич промышленности и сельского хозяйства (с постепенным их разрушением), миллионы безработных, массовая нищета, захват транснациональными финансово–политическими группами эффективно функционирующих (в условиях международной конкуренции) предприятий и установление ими своего контроля над национальной денежной системой. Кроме этого, после проведения преобразований по схемам МВФ, практически каждая страна оказывается с многомиллиардным внешним долгом, выросшим из предоставленных ей Фондом кредитов.

Западные финансисты — опытные, знающие люди и прекрасно понимают, что миллионные и тем более миллиардные кредиты страна с разрушенной либеральными реформами экономикой не способна отдать в принципе. Поэтому целью предоставления кредитов является не сколько получение процентов, которые она рано или поздно не сможет платить, а ее полная зависимость от кредиторов, ведь после возникновения проблем с выплатой процентов они получат возможность распоряжаться ресурсами страны, господствовать на ее внутреннем рынке и навязывать свою политическую волю. Для незападн ых стран западные кредиты это плата за их полную зависимость от транснациональной олигархии ^[188].

Данные выводы, пол ученные на основе анализа последствий деятельности международных финансовых структур, прямо подтверждаются американскими экспертами, специализирующимися на ведении финансовых войн.

Так, например, в 2004 году в Соединенных Штатах вышла книга Джона Перкинса (сотрудника «Агентства национальной безопасности» США, а с 1971 по 1981 год ведущего специалиста международной консалтинговой фирмы «Chas. T. Main» (MAIN)^[189] «Исповедь экономического убийцы». В ней Перкинс признался в том, что все эти годы он был так называемым «Economic Hit Man» ^[190] — «экономическим убийцей», действующим под прикрытием международных финансовых структур для осуществления американской экспансии.

«Для нас это была борьба за мировое господство и воплощение мечты горстки алчных людей — создание глобальной империи, — писал он с шокирующей откровенностью о своей деятельности. Это то, что у нас, ЭУ [экономических убийц], получается лучше всего: глобальная империя. Мы представляем собой элитную группу мужчин и женщин, использующих всемирные финансовые организации для создания таких условий, при которых другие народы вынуждены подчиняться корпоратократии, управляющей нашими крупнейшими компаниями, нашим правительством и банками. Как и члены мафиозных группировок, ЭУ «делают одолжения». Такие одолжения принимают форму займов для развития инфраструктуры: предприятий электроэнергетики, скоростных магистралей, портов, аэропортов, технопарков. Условием предоставления займа является то, что работы по этим проектам выполняют строительные и инженерные фирмы только из нашей страны. Фактически большая часть средств так и не уходит за пределы США: деньги просто переводятся из банковских организаций в Вашингтоне в строительные организации в Нью–Йорке, Хьюстоне или Сан–Франциско [«Chas. T. Main», «Bachtel», «Halliburton», «Stone & Webster» и «Brown & Root»].

Несмотря на то что деньги практически немедленно возвращаются в корпорации — членам корпоратократии (т.е. к кредиторам), страна, получающая заем, обязана выплатить его назад с процентами. Если ЭУ превосходно справился со своим заданием, займы будут настолько велики, что должник уже через несколько лет будет не способен выплачивать долг и окажется в ситуации дефолта. И вот тогда, подобно мафии, мы требуем себе шейлоковского «фунта живой плоти». Таковой часто состоит из одной или нескольких позиций: страна должна голосовать по нашей указке в ООН, позволить разместить наш и военные базы и допустить к драгоценным природным ресурсам, например к нефти или к Панамскому каналу. Конечно, при этом должник по–прежнему остается должником — и вот еще одна страна вошла в нашу глобальную империю» [62, с. 23–24].

При проведении подобных спецопераций в средствах массовой информации страны–жертвы разворачивается мощная пропагандистская кампания, превозносящая неизбежные результаты такого фантастически удачного займа — стремительный и неудержимый рост валового национального продукта. При этом, как замечает Перкинс, «о чем умалчивалось, так это о том, что каждый из этих проектов должен был принести солидные прибыли подрядчикам и осчастливить несколько состоятельных и влиятельных семей в соответствующих странах, тогда как правительства этих стран ставились в долгосрочную финансовую зависимость, которая соответственно была залогом их политического послушания. Чем больше будет заем, тем лучше. Тот факт, что долговое бремя страны лишает ее беднейшее население здравоохранения, образования и других социальных услуг на многие десятилетия, не принимается во внимание.

Мы с Клодин открыто обсуждали обманчивую природу такого показателя, как ВНП. Например, ВНП растет, даже если прибыль получает только один человек, допустим, владелец электростанции, и при этом большая часть населения отягощена долгом. Богатые богатеют, бедные беднеют. А с точки зрения статистики это регистрируется как экономический прогресс» [62, с. 47].

По мнению специалистов Института глобального развития и окружающей среды Тафтского университета (Массачусетс, США), страны третьего мира, имеют значение для индустриальных государств в качестве источника сырья, дешевой рабочей силы, а также как рынок сбыта товаров, требующих для своего производства высоких технологий. И поскольку зажиточные социальные группы развивающихся стран стремятся достичь уровня жизни правящих слоев Запада, их страны оказываются отягощенными многомиллиардными задолженностями и потому крайне уязвимыми для вмешательства в их внутренние дела кредиторов. «Таким образом, — подчеркивают авторы, — кредиторы навязывают странам «третьего мира» весьма суровые программы развития, снижающие жизненный уровень большинства населения, обеспечивая в то же время процветание и без того обеспеченного меньшинства, расширяя для него рынки потребительских товаров и услуг» [63].

Схема реформ МВФ всегда стандартная, поэтому ее суть можно рассмотреть на примере Аргентины. Процесс интеграции этой страны в глобальный рынок, который начался после военного переворота 1976 года, стал фрагментом широкомасштабной экспансии международных банков и ТНК в Латинской Америке. В начале 70–х годов политическая ситуация в этом регионе развивалась по общему шаблону — в целом ряде его государств произошли военные перевороты.

Параллельно с этими политическими событиями на всех информационных уровнях государств региона вдруг началась мощная пропаганда «гениальной» экономической модели, разработанной «чикагской школой» для развивающихся стран. Эту модель рекламировали с впечатляющим размахом, а ее автору, американскому экономисту Милтону Фридману, и его сотрудникам была присужденная Нобелевская премия.

В чем была суть данной модели? Латиноамериканские страны отличались хронической инфляцией. В связи с этим неолибералы заявили о необходимости управления этой инфляцией. Для этого нужно было, по их мнению, в первую очередь сократить заработную плату рабочих и служащих, так как зарплата, по их мнению, съедает значительную часть национального дохода.

Тогда же в прессе стал активно муссироваться такой термин как «эффективность». Аргентинская промышленность неэффективна, утверждали чикагские либералы, а потому ее необходимо модернизировать. Как? Открыть внутренний рынок для иностранных товаров. Тогда в Аргентине экономически выживет только тот предприниматель, которой будет использовать самую современную технику и передовые технологии и благодаря этому сможет по цене и качеству производимого им продукта конкурировать на рынке.

Руководить всей этой модернизацией военные поручили Мартинесу де Осу, представителю класса землевладельцев Аргентины. Новая модель, как объяснили аргентинцам иностранные экономисты, будет демократической, поскольку покупатель сам определит, что и у кого ему нужно покупать, и соответственно решит судьбу того или иного предприятия.

Осуществлялись и чисто финансовые мероприятия. Их объясняли заботой о тех аргентинцах, у которых были вклады в банках. Подчеркивалось, что так как инфляция «съедает» сбережения вкладчиков, необходимо ввести особый режим обмена валюты, который бы обеспечил процент, выплачиваемый по вкладам, превышающий уровень инфляции. Была введена так называемая «табличка». В ней на год определялся курс обмена песо на иностранную валюту. Однако эта табличка не учитывала уровень внутренней инфляции. Впрочем, в первые два года все эти меры создали мираж экономического бума.

Американский доллар стал дешевым. Значительное количество населения вдруг обнаружило, что может ехать куда угодно и покупать что угодно. Аргентинцы везли из Европы, США и Японии бытовую электротехнику, одежду, ткани и т.д. А в то же время изменялась вся традиционная система финансирования производства, в результате чего стало невыгодно вкладывать деньги в промышленность. Большую прибыль можно было получить с помощью элементарной банковской операции.

Аргентина превратилась в своеобразный рай для международных банков. Ей все предоставляли кредит, впервые страна не ощущала недостатка в американских долларах. Но новые технологии в страну не ввозились, наоборот, производство закрывалось, цена кредита на внутреннем рынке достигла невероятно высоких показателей. Как было сказано, изменилась традиционная система финансирования. Если раньше при производстве 100 единиц любой продукции кредит занимал 10 единиц, а рабочая сила — 25—30 единиц, то теперь происходило все наоборот. Кредит отнимал заработную плату. Благодаря этому, а также искусственному курсу обмена валюты, производить стало невыгодно. Выгодно было импортировать даже яйца и кур из Израиля, мясомолочные продукты из Голландии и т.д.

В результате проведения либеральных реформ численность полностью безработных аргентинцев достигла полумиллиона человек, 2 млн. высококвалифицированных специалистов вынуждены были выехать за границу, промышленность стала работать на 50% своей мощности, знаменитое сельское хозяйство Аргентины оказалось парализованным, сотни тысяч людей начали голодать, резко сократилось число школ.

Шесть лет деятельности демократического правительства президента Альфонсина продемонстрировали, как широкомасштабные финансовые махинации могут разрушить процветающую страну, создав гигантский внешний долг — 40 млрд. долл. Ежегодные выплаты только по его процентам и обслуживанию составили 5,5 млрд. в год, т.е. более половины валютных доходов государства. А в 1989 году внешний долг Аргентины превысил 60 млрд.^[191].

Но и это не было конечной целью разорения страны. Транснациональные финансовые круги стремились заставить ее правительство оплачивать созданные с помощью финансового мошенничества долги акциями прибыльных государственных предприятий промышленности и сельского хозяйства, а также продажей земли, т.е. фактически захватить экономическую систему страны.

Итак, катастрофа Аргентины после ее интеграции в глобальную экономику состоялась. В 1989 году аргентинцы, разочарованные политикой правительства, отдали свои голоса на выборах за представителя Хустисиалистской партии Карлоса Менема, и сразу же после его победы в стране появились специалисты МВФ с проектом экономического курса реформ. Этот проект был основан на сдерживании эмиссии, сокращении социальных программ и приватизации. Осуществить их взялся Доминго Кавалло, один из ведущих авторитетов либеральной монетаристской школы, назначенный министром финансов Аргентины. Основой его плана реформ стало осуществление так называемого жесткого валютного курса («currency board»).

Суть этого курса в следующем. Если, предположим, определенное государство имеет 10 млрд.долл. финансовых резервов, то точно на эту сумму выпускается национальная валюта. При этом увеличение денежной массы допускается лишь в том случае, если увеличивается объем долларовых резервов (например, в результате экспорта). Это становится единственным условием эмиссии. Так гарантируется блокирование механизма инфляции.

Однако подобная финансовая политика имеет и другие последствия. Экономика не может работать без денег. И количество денег, необходимых для функционирования экономической системы в любой стране, известно — 15—20% от валового внутреннего продукта. Но долларовые резервы в любой бедной стране — мизерные. Уровня 15% они не достигают. Однако если денежной массы будет меньше 15%, экономика окажется парализованной. С нею начнет происходить то, что происходит с обескровленным организмом — сначала все его процессы замедляются, а затем он погибает.

Реформаторами планировалось, что под гарантированную долларом национальную валюту в страну потекут инвестиции. Причем значительная часть — на условиях конверсии долгов. То есть долговые обязательства Аргентины скупались на мировых рынках со значительной скидкой и потом ей предъявлялись к уплате. А она была вынуждена отдать кредиторам свою собственность на сумму долгов. Но и в этой ситуации транснациональные финансово–политические группы, не желая платить реальную стоимость предприятий, используя все рычаги своего влияния, смогли разорить имеющихся собственников, а потом скупить их собственность по максимально низким ценам.

Каким оказался итоглиберальной политики? Процесс конверсии аргентинского долга был активным лишь недолгое время, а потом прекратился. Инвесторы приобрели все, что их интересовало, и внешний долг страны снова стал резко возрастать.

Инфляция действительно исчезла. Но одновременно перестало функционировать большинство аргентинских промышленных предприятий. В мировой экономической прессе Аргентину называли «страной мертвых заводов». Все, что было способно производить продукцию на экспорт, оказалось в руках транснациональных финансовых структур.

Внешний долг Аргентины в 1990 году составил 62 млрд.долл., в 1995–м — 90 млрд, в 1997–м — 108 млрд, в 2001–128 млрд.долл. США (в этом году страна должна была вы платить международн ы м кредиторам 19,5 млрд). Отношение внешнего долга к ВВП составило: 29% в 1992–м, 35,5% в 1994–м, 45,3% в 1996–м, 50% в 2001 году.

При этом выяснилось, что новый курс не страхует от влияния кризисов мировых рынков. Мексиканский кризис 1994–1995 годов очень сильно ударил по Аргентине. Санирование^[192] кредитно–банковской системы после него обошлось ей в 25% ВВП. Большие потери она понесла и от кризиса 1997—1998 годов.

Асоциальные последствия экономического творчества либерала Кавалло оказались катастрофическими. В 1996 году официальная безработица достигла 18%, преступность (в городах вообще, и в особенности в Буэнос–Айресе, где проживает треть населения страны) превысила все мыслимые пределы. Резко снизилась рождаемость. В самой Аргентине теперь 2 млн.человек недоедает. И это в стране — мировом производителе мяса и зерновых!

А потом начался этап полного краха разрекламированных либеральных реформ. Темпы роста ВВП к 1996 году упали втрое. Дефицит бюджета возрос вдвое. В 1996 году «архитектор аргентинских реформ» и «триумфатор» Д. Кавалло^[193] был отправлен президентом Карлосом Менемом в отставку. А в 1997 году Хустисиалистская партия потерпела полное фиаско на выборах.

К 1998 году в результате провалившихся реформ социальное расслоение по уровню доходов увеличилось вдвое. Даже в столице доход на душу населения беднейших 15% общества составил 60 песо, при официальном прожиточном минимуме 260. А в экономически слабых провинциях средний доход на душу населения упал до 35 песо.

Для сохранения бюджета и обеспечения выплат внешнего долга в стране в 2001 году был введен очередной режим жесткой экономии, сведя на нет практически все социальные программы. В целом госрасходы были сокращены на 1,5 млрд. долл.

Одновременно с этим в Аргентине начались корпоративные дефолты. О своей неплатежеспособности объявили крупнейшие компании страны. Так, например, в августе 2001 года «Cia de Alimentos Fargo SA», являющаяся крупнейшим в стране производителем хлеба, объявила дефолт по процентным выплатам на сумму 1,5 млн.долл. В связи с ухудшающейся ситуацией многие иностранные предприятия начали экстренно сокращать свою деятельность на территории Аргентины. И не напрасно, так как в декабре 2002 года многолетний финансово–экономический кризис закончился окончательной катастрофой и объявлением дефолта в 141 млрд.долл.

Начиная с 13 декабря провинции страны, а затем Буэнос–Айрес охватила волна насилия. Разъяренные толпы аргентинцев громили магазины и банки. Были предприняты попытки штурма президентского дворца. 30 декабря разгромлено помещение парламента. Тысячи безработных вышли на улицы столицы, останавливаясь у каждого супермаркета и требуя бесплатной раздачи продуктов питания. А затем в центре города проходили митинги под лозунгом «Питание и работу для бедных».

Из 37 млн.аргентинцев ниже уровня бедности на данный момент живет 40% населения. Угрожающего уровня достигла социальная дифференциация. Если за предыдущие четверть века «ножницы» в доходах 10% самых богатых аргентинцев и 10% самых неимущих возросли всего в 2,5 раза, то сейчас разница в их доходах примерно 30–кратная, и разрыв продолжает расти. Таковы последствия либеральных реформ по схемам МВФ.

Известный в Латинской Америке писатель–публицист Рохелио Гарсия Лупо в своей книге «Против иностранной оккупации» сравнивает действия транснациональных банков и монополий в Аргентине с действиями лисицы в курятнике. Он подробно описывает, как США и Англия добивались назначения на ключевые министерские посты своих креатур, как эти люди помогали разорять не только аргентинские предприятия, но и целые отрасли промышленности. В конце книги он приводит список крупнейших предприятий и банков, скупленных транснациональными финансовыми группами.

В Мексике все происходило по аналогичному сценарию. Десять лет мексиканские президенты послушно выполняли все рекомендации МВФ, Всемирного банка и правительства Соединенных Штатов. Они приватизировали большую часть государственной промышленности, сняли все ограничения для иностранных инвесторов, отменили налоги на импорт и открыли страну мировой финансовой системе. В 1993 году Мексика даже подписала с США и Канадой Североамериканское соглашение о свободной торговле (NAFTA), в соответствии с которым должна была произойти полная интеграция страны в североамериканский рынок на протяжении десяти лет. Для транснациональных финансистов и неолиберальных идеологов мексиканское государственное руководство стало идеально дисциплинированным исполнителем.

Вначале, после осуществления реформ, происходили положительные изменения. Многочисленные транснациональные корпорации организовывали или расширяли в стране производство. Объем экспорта каждый год возрастал на 6%, а внешняя задолженность, которая в 1982 году поставила страну на грань катастрофы, начала уменьшаться. Но при этом «экономическое чудо» приносило реальную пользу лишь очень незначительной части экономики и населения. Новые, динамично развивающиеся области химической, электронной и автомобильной промышленности сильно зависели от импорта и создавали незначительное количество рабочих мест. Большая часть промышленности была выведена из государственного сектора и передана в руки нескольких акционеров. Лишь 25 холдингов контролировали корпоративную империю, которая вырабатывала половину ВНП страны. В то же время чрезмерная финансово–экономическая открытость по отношению к США поставила основные секторы мексиканской экономики в условия непосредственной конкурентной борьбы с более сильным американским производителем. Страну захлестнул поток импортных товаров, и мексиканские компании средних размеров, которые специализировались на трудоемком производстве, обанкротились. В одних лишь машиностроительной и до того стабильной текстильной промышленности были вынуждены закрыться 50% предприятий. Реальный экономический рост стал отставать от темпов увеличения населения. Форсированная капитализация сельского хозяйства, которая, как планировалось, должна была стимулировать экспорт и помочь победить конкурентов из США, на практике имела катастрофические последствия. Несколько миллионов сельскохозяйственных рабочих потеряли работу и мигрировали в города. Начиная с 1988 года импорт возрастал в четыре раза быстрее, чем экспорт, наращивая дефицит торгового баланса, который в 1994 году сравнялся с соответствующим показателем всех латиноамериканских стран, вместе взятых. Для успокоения избирателей и сохранения дешевого импорта правительство завышало цену на мексиканскую валюту за счет высоких процентных ставок. Но в январе 1994 года финансовый рынок Мексики рухнул, и произошла девальвация песо. Спасая западные фонды, министр финансов США Рубин и глава МВФ Камдессю организовали самый большой чрезвычайный займ всех времен. Это, разумеется, спасло западных инвесторов, но Мексика оказалась в состоянии экономической катастрофы.

---

Дата добавления: 2015-08-17