Аргументы сциентистов и антисциентистов

· Сциентисты приветствуют достижения науки. Антисциентиcты испытывают недоверие к научным инновациям.

· Сциентисты провозглашают знание как наивысшую культурную ценность.

· В качестве аргументов в свою пользу сциентисты привлекают знаменитый пример из прошлого, когда наука Нового времени пыталась обосновать новые, подлинно гуманные ценности и культуру. Ими подчеркивается, что наука есть производительная сила общества, порождающая общественные ценности и имеющая огромные возможности для познания. В качестве контраргумента антисциентисты отмечают, что наука может порождать опасности, способные уничтожить всё человечество, и вместе с тем её многочисленные достижения не сделали человечество счастливее. По их мнению, это означает, что наука не может сделать свои успехи благом для человечества.

· Сциентисты полагают, что только благодаря науке жизнь может стать организованной, управляемой и успешной, поэтому они во всём стремятся к «онаучиванию» всех сфер деятельности человека и всего общества в целом. У антисциентистов считается, что понятие «научное знание» имеет не то же самое значение, что понятие «истинное знание», и «знание» не означает «мудрость».

· Антисциентисты приводят в качестве аргументации различные сценарии катастроф, вызванных научными достижениями, неправильно применёнными человечеством (в качестве примера можно рассмотреть успехи в ядерной физике, которые привели как к изготовлению оружия, способного вызвать громадные разрушения, так и к появлению нового источника энергии). Сциентисты же считают, что подобные ошибки позволяют не допускать еще больших подобных ошибок в будущем.

Антисциентисты считают, что наука не способна доказать свои базисные утверждения, следовательно её мировоззренческие выводы логически некорректны, а потому сциентизм считается недостаточно обоснованным для признания справедливым основных тезисов данного направления. Как это ни парадоксально, но именно в эпоху Просвещения усиливается поток предостережений против науки. Жан-Жак Руссо писал о том, что в научных исследованиях возникает множество опасностей и ложных путей. Перед тем, как достичь пользы, которую принесёт истина, приходится пройти множество ошибок, прежде чем будет достигнута истина. Он считает, что если науки не в силах решить те задачи, которые они ставят, то они таят ещё большие опасности, к которым они зачастую и приводят. «Науки рождены в праздности и питают потом праздность, при этом имея некомпенсируемые потери времени» — в этом Руссо видит неизбежный вред для общества.

Н. П. Огарёв писал, что у науки пока ещё нет такой повсеместности, чтобы общественность двигалась исключительно основываясь на ней. В науке нет той определённости и полноты содержания, чтобы каждый человек уверовал в неё.

Своими корнями наука уходит вглубь, которую нельзя исследовать просто научно, а верхами своими наука поднимается к небу. Даже для людей научного сознания становится все ясней и ясней, что наука просто некомпетентна в решении вопроса о вере, откровении, чуде и т. п. Да и какая наука возьмет на себя смелость решать эти вопросы? Ведь не физика же, не химия, не физиология, не политическая экономия или юриспруденция? Науки нет, есть только науки. Идея науки, единой и все разрешающей, переживает серьёзный кризис, вера в этот миф пала. Наука есть лишь частная форма приспособления к частным формам бытия».

Бердяев по-своему решает проблему сциентизма и антисциентизма, замечая, что «никто серьёзно не сомневается в ценности науки. Наука — неоспоримый факт, нужный человеку. Но в ценности и нужности научности можно сомневаться. Наука и научность — совсем разные вещи. Научность есть перенесение критериев науки на другие области, чуждые духовной жизни, чуждые науке. Научность покоится на вере в то, что наука есть верховный критерий всей жизни духа, что установленному ей распорядку все должно покоряться, что ее запреты и разрешения имеют решающее значение повсеместно. Научность предполагает существование единого метода. Но и тут можно указать на плюрализм научных методов, соответствующий плюрализму науки. Нельзя, например, перенести метод естественных наук в психологию и в науки общественные». И если науки, по мнению Н. Бердяева, есть сознание зависимости, то научность есть рабство духа у низших сфер бытия, неустанное и повсеместное со­знание власти необходимости, зависимости от «мировой тяжести». Бердяев приходит к выводу, что научная общеобязательность — это формализм человечества, внутренне разорванного и духовно разобщённого.

Л. Шестов пишет, что наука покорила и соблазнила человечество не своим всеведением и не доказательством невозможности удовлетворительного разрешения всех сомнений тревожащих людей, а житейскими благами, вскружившими голову столь долго бедствующему человечеству. Он ссылается на Толстого, Достоевского и других авторов, пытавшихся противопоставить мораль науке, но чьи старания не смогли этого сделать. «Закон или норма является отцом двух сестёр — науки и нравственности. Они могут быть во вражде временами и порою даже ненавидеть друг друга, но рано или поздно скажется их общее родство, и они непременно помирятся».

Ещё Шестов указывает множество единичных фактов, выбрасываемых наукой за борт словно ненужный и лишний балласт. Наука обращает свой взор лишь нате явления, которые случаются постоянно и с известной правильностью. Самым драгоценным материалом для науки являются случаи, в которых явление может быть вызвано искусственно, то есть когда есть возможность эксперимента. Он задаётся вопросом как же тогда быть с единичными, не повторяющимися и не вызываемыми случаями. Наука, по его мнению, требует молчать о них. Шестов обращается к современникам с тем, чтобы те забыли научное донкихотство и постарались довериться себе. Представители интегрального традиционализма характеризуют современную науку как редукционистскую, натуралистскую, эволюционистскую, секуляристскую и рационалистическую, и считают её необъективной и предубеждённой. По их мнению, наука — это догматическая система верований, базирующихся на непроверенной эпистемологии, которая не является знанием вообще или, как минимум, представляет собой существенно ограниченный взгляд на действительность, упускающий многое сугубо за счёт своей методологии.

Сциентизм подвергся существенной критике со стороны большого количества известных мыслителей. По мнению антисциентистов, вторгаясь во все сферы жизнедеятельности человека наука делает их бездуховными, лишёнными романтики и человеческого лица. В качестве одного из основных аргументов против сциентизма приводят его внутреннюю противоречивость, так как тезис сциентизма о том что «достоверно только знание доказанное научным путем», очевидно не может быть доказан научным путём.

Герберт Маркузе, используя концепцию «одномерного человека», показывает, что подавление индивидуальных и природных начал в человеке сводит всё многообразие человеческой личности лишь к одному технократическому параметру. Он также отмечает, что современный человек, в частности технический специалист, подвержен большому количеству перегрузок и напряжений, не принадлежит себе, и что эти обстоятельства указывают на болезненное и ненормальное состояние современного общества. Не только специалисты технических специальностей, но и гуманитарии сдавлены тисками нормативности и долженствования.

Автор концепции личностного знания Майкл Полани подчёркивает, что сциентизм в современном виде оказывает на мысль сковывающее действие почти так же, как это делала церковь в средние века. В человеке не остаётся места важнейшим внутренним убеждениям, которые он вынужден скрывать под маской нелепых, неадекватных и слепых терминов. Профессор философии Д. Т. Судзуки указывает, что ввиду дуалистической природы науки, противопоставляющей субъект объекту, сторонники сциентизма «стремятся свести всё к количественным измерениям» и формируют определённые правила, которые он сравнивает с ячейками сети. Всё, что просеивается сквозь ячейки сети, согласно Судзуки, сциентистами «отвергается как ненаучное или донаучное». Судзуки указывает, что такая сеть никогда не будет способна захватить в себя всю реальность и в особенности те вещи, которые невозможно измерить каким-либо методом, например, такая сеть не способна захватить бессознательное.

Д. Т. Судзуки отмечая то, что сциентисты стремятся к объективности и избегают субъективности и личного опыта, также отмечает, что сциентисты не берут во внимание то, что человек живёт не научно-концептуальной, а конкретной личностной жизнью, к которой научные определения не могут быть применены ввиду того, что они даются «к некой жизни вообще». Более важным по сравнению с концепциями Судзуки считает обнаружение собственной жизни: «Знающая себя личность никогда не предаётся теоретизированию, не занята писанием книг и поучением других — такая личность живет своей единственной, свободной и творческой жизнью»^[16]. Сравнивая научный подход и подход дзэн, Судзуки указывает на то, что дзэн считает, что есть более прямой внутренний метод познания реальности по сравнению со сциентизмом.

Возможно, самая радикальная и бескомпромиссная критика сциентизма, основанная на альтернативных взглядах на науку, эпистемологию и метафизику, исходит от представителей интегрального традиционализма, называемых также перенниалистами. Традиционалистская перенниалистская критика на Западе впервые была изложена французским метафизиком Рене Геноном в начале XX столетия, однако эта традиция считается уходящей корнями вглубь веков и распространена по всему миру. Перенниалистская критика сциентизма основана на метафизической точке зрения о существовании трансперсонального сознания, составляющего глубинную основу всех вещей, в котором нет разделения на субъект и объект, на мышление и бытие. Бог — это реальность, полнота существования, как трансцендентного, так и имманентного. Фритьоф Шуон полагал, что неспособность современной науки объяснить многие феномены обусловлена тем, что она игнорирует высшие уровни сознания и объективной реальности. По словам Шуона, хотя наука и преуспела в накоплении огромного количества наблюдений в разрезе пространства, тем не менее, в разрезе времени она является более невежественной, чем любой сибирский шаман, который по крайней мере основывается на мифологии.

Наука, несомненно, достигла больших успехов в познании и освоении материального мира. Тем не менее, это не может служить доказательством ни ее исключительности как способа объективного познания, ни, тем более, ее общечеловеческой значимости. Наука не способна ни удовлетворить духовные потребности человека, ни помочь ему понять смыл своего существования, она не способна дать ему моральный стержень или нравственные идеалы – все это принципиально другая, недосягаемая для науки сфера человеческой жизни. Наконец, определенные практические успехи науки еще не гарантируют ее истинности как способа познания мира, ибо развитие так называемого «принципа черного ящика» наглядно показало, что для получения неких запрограммированных результатов от чего бы то ни было вовсе не обязательно знать принцип работы этого чего-то. Между тем, наука, в своей глубинной сущности не имеет противоречия с религией или философией, что обеспечено именно разделением сфер их интересов и действия. Об этом необходимо помнить и не абсолютизировать достижения научной мысли. Что же касается объективности науки, то здесь с уверенностью можно сказать лишь одно – наука познает. Наука – это некоторый шаг на пути развития человечества; окажутся ли ее достижения и теории значимыми или обесценятся – покажет время. Но, так или иначе, она, как и всякий полученный опыт, оставит в истории человечества свой след, и будет еще одним шагом на бесконечном пути человеческого прогресса.

Антология мировой философии: В 4 т. Т. 3. М., 1972. С.210

Бердяев Н. Н. Философия свободы. Смысл творчества. — М., 1989. С. 67, 352

Маркузе Г. Одномерный человек. Исследование идеологии развитого индустриального общества. Пер. с англ. М.: REFL-book, 1994.

Дата добавления: 2015-08-17