Глава 3. Язычество на Руси после принятия христианства – некоторые значимые вехи.

Для более точного понимания рассматриваемой темы необходимо обратиться подробнее к тому, какую же судьбу переживало язычество на Руси после Крещения. На неком теоретическом уровне, выстраивая платформу для более верного истолкования встречающихся в «Слове о полку Игореве» символов, проблему я преподнес, изложил, однако необходимо несколько шире охватить вопрос этот и на фактическом уровне. Так каковы же судьбы язычества и его последователей в пришедшей к христианству восточного обряда Руси? Какие вехи были связаны с язычеством, начиная с момента ниспровержения идолов, совершенного по приказу Владимира Святославича. Свою жесткую императивную волю выразил князь в знаменитых словах, ставших некой формулой – власти, подчинения: «Кто не пойдёт со мной – тот против меня». Многие киевляне откликнулись на призыв, и не только из-за испуга, вскоре крестившись в Днепре, а крещение их стало первым шагом, знаменовавшим процесс Крещения Руси в целом. Однако даже в Киеве не все согласны были с нововведением, даже притом что в стольном граде уже давно представлена была сильная и влиятельная христианская община. Особо приверженные язычеству люди бежали из города, скрывались в лесных дебрях, глухих чащах (на Руси и вправду всегда было, где спрятаться), лишь бы не обращаться в новую веру, не предавать язычество, к которому они так тяготели. Понятно, что лишь некоторые отдельные лица избрали себе такой путь, но разве все крестившиеся разом стали ревностными христианами? Как бы ни привлекла людей новая вера, как бы ни отягчали их прежние обычаи, традиции, шедшие от язычества десятилетиями, веками, не могли разом прерваться. Уже укорененные в сознании целого ряда поколений, они не покинули и умы новообращенных христиан, передавались детям и внукам, так что если рассчитывать на отход от язычества как религии было можно, то на утрату языческих элементов в сознании – не приходилось.

Впрочем, и в качестве религии язычество не везде скоро уступало позиции. Христианизация далеко не везде шла мирно и не насильственно, собственно, по исконным заветам самого христианства. Новгородцы принимали крещение под страхом смерти после похода Добрыни с воеводой Путятой, который лишний раз доказывал, что не какие-то миссионерские цели, а насаждение посредством новой единой монотеистической религии сильной княжеской власти было одним из главных мотивов Крещения. Яркими примерами долгого неприятия христианства служили Смоленская и, в особенности, Ростовская земля: «…в Ростове (Мерянской земле) долгое время сохранялись две городские общины: христианская и языческая. В одном конце города стояла православная церковь, в другом находилось капище бога мерян Керемет. При этом христиане и язычники сосуществовали довольно мирно, а после того, как меряне убили двух особенно назойливых миссионеров, их и вовсе оставили в покое»[41]. Со специфической манерой Льва Гумилева, относящего, к примеру, убийство миссионеров к мирному сосуществованию, не всякий раз можно согласиться, но тут это скорее идет, как черта литературности, а сами факты передаются вне упора на специфических пассионарных теориях, так что изложению Гумилевым того периода вполне можно доверять. В христианскую же веру, как установлено, Ростовская земля активнее стало вовлекаться активнее уже с конца XI в., благодаря деятельности уже не навязчивых и явно весьма талантливых миссионеров. Но до того в Ростовской земле (и не только) вспыхивали восстание с вспышками лютого языческого фанатизма – в Ростове особенно сильное было отмечено в 1071 г., когда развилось масштабное движение волхвов. Чуть раньше, в 1043 г. язычники устраивали выступления на Белозере. Примечателен случай с попыткой организации антицерковного и антиправительственного выступления на Новгородской земле (для описания вновь приведу отрывок из книги Л.Гумилева от «От Руси до России»: «Некий волхв появился и в Новгородской земле. Он объявил себя прорицателем, подбил людей на мятеж против церкви и обещал невиданное чудо. Белоозерских язычников обуздал сын Святослава князь Глеб. Укрыв под плащом топор, он обратился к кудеснику с вопросом, знает ли тот будущее. «Знаю все», - был ответ. Князь спросил: «Знаешь ли, что будет с тобою сегодня?» «Чудеса великие сотворю», - пророчествовал волхв. Глеб вынул топор и зарубил волхва, доказав тем самым, что пророком тот был никудышным. «Люди разошлись», - сообщает летописец. Так энергичными действиями власти было подавлено возрождение язычества на севере Руси».

Прикарпатская экспедиция Института археологии АН СССР, проводившая в 1980-е гг., позволила выявить целый ряд территорий с остатками языческих жертвенников, функционировавших до XIII в.. Многие специалисты считают, что уже после Крещения Руси отдельные русичи поклонялись знаменитому Збручскому идолу, возможно, перенесенному на территории, где он и был найден, из Киева, для того, чтобы спасти его от уничтожения (выдвигаются и такие гипотезы). Правда, выдвигаются, как и в случае со «Словом», и гипотезы о том, что якобы Збручский идол – лишь подделка на старину. Украинские археологи Алексей Комар и Наталья Хамайко пытались в своем исследовании 2011 г. доказать, что подделка была осуществлена польским поэтом Тимоном Зборовским, усадьба которого находилась поблизости от места обнаружения идола[42].

Большинство фактов, которые изложил по сей момент в главе, говорят об ожесточенном сопротивлении властей язычеству после Крещения, однако и на эту грань есть разные взгляды. Сопротивление, конечно, было, в случаях тех же восстаниях, при непринятии политики, в том числе и религиозной, центральной власти стратегически важными регионами, где она тогда насаждалась насильственно, но есть взгляд, при котором тот же Владимир, говоря современным языком, достаточно толерантно отнесся к вере, господство которой завершалось, и описания, свидетельствующие об обратном, преувеличены. Очень ярко высказался в одной из бесед на этот счет академик Лихачев: «Поскольку высшее язычество было раздробленным, оно было уничтожено Владимиром довольно мирным путем. Столкнули в воду этих идолов, стоящих в Киеве несколько лет. О них поплакали и о них забыли. И заметьте - не порубили, не сожгли. Проводили с почестями: так обветшавшую икону будут класть на воду, доверяя ее реке. И все. Древние боги ушли»[43]. Более важным выглядело именно насаждения с помощью христианского инструментария сильной княжеской власти: сохранение определенных элементов языческого сознания в народе и даже высших кругах, этому вовсе не препятствовало, а, соответственно, борьба за окончательное вытеснения язычества из культурного кода нации и не велась, что и поспособствовало складыванию специфической системы двоеверия, особенности которого столь ярко вырисовываются в «Слове о полку Игореве». И хотя спустя тысячелетие после Крещения язычество уже не играет той роли, какую играло, к примеру, еще к моменту написания «Слова», но до сих пор не изжито оно из русского сознания, и, вероятно, никогда до конца и не выпадет, хотя язычеству уже не суждено претендовать на значение одной из центральных религий России: угаснув, как религия, язычество живет в фольклоре, приметах, на уровне менталитета и самосознания.

Заключение. «Слово о полку Игореве» - и великая тайна, и ценный ключ ко многим разгадкам.

При знакомстве с шедевром древнерусской литературы «Словом о полку Игореве», ставшим не меньшей вехой в русской истории, чем описываемый в «Слове» поход, чувствуешь, с какой великой и загадочной ценностью выпадает честь соприкоснуться. Хотя позиции скептиков также имеют определенные основания, но как четкие аргументы сторонников подлинности источника, так, собственно, и в еще большей мере, сам удивительный источник и его дух – говорят в пользу того, что «Слово» - это, действительно, наследие, доставшееся нам от наших предков XII в.. «Слово» - не только шедевр, но и святыня. Тая в себе множество тайн, которые только предстоит разгадывать (и то вряд ли когда-нибудь можно будет заявить, что окончательно раскрыты все тайны «Слова»), «Слово» является и ключом ко множеству разгадок. Основываясь на канонах отечественной древнерусской литературы и лучших зарубежных образцах своего времени, слово не идентично в полной мере ни тем, ни другим, а представляет из себя нечто особенное, что во-многом и не дает даже жанр его характеризовать однозначно. Перенося нас к событиям 1185 г. и морали своего времени, «Слово» как прямым, так и «эзоповым» языком дает отображение ментальных особенностей. Кем бы ни был автор слова, этот достойный наследник Бояна стал учеником, превзошедшим легендарного учителя. Даже через полутона, оттенки, небольшие, казалось бы, приметы и образы высвечивает он мировоззрение целой эпохи, тем самым протягивая связующие нити и к предшествующим, и к будущим временам. Как чрез ставшие популярными христианские символы можно узреть отголоски язычества (так тот же Георгий Победоносец обрел такое почитание на Руси во-многом благодаря чтимому еще с языческой поры мотиву борьбы со змием, который, впрочем, является «бродячим» среди многих религиозных систем), так и через языческие символы, прослеживаемые в «Слове», можно пропитаться не языческим, а именно христианским благочестием. «Слово» проникнуто стремлением к правде в изложении, почтением к уходящим традициям предкам, показывает какова же была роль язычества на Руси в период феодальной раздробленности, что, на мой взгляд, и вправду уместно рассматривать через призму понятия о двоеверии, Несмотря на обилие языческой символики, характерна для «Слова» и определенная демифологизация – символы отражают как незамысловатые, так и весьма сложные моральные, психологические, исторические аспекты, но не играют той роли, которая была характерна для них в языческой мифологии древних славян. И за этими образами – проявляются религиозные противоречия нашей многовековой истории, духовные искания и те, порой причудливые, сплавы, которые они порождали (да и сейчас продолжают порождать) в сознаниях отдельных лиц и в сознании масс.

Дата добавления: 2015-08-17