Историография. В поисках истины: «Слово о полку Игореве», как нескончаемый плод познания.

Широкое освещение в научной литературе нашли как тематика язычества, так и всё то, что связано со «Словом о полку Игореве». Особо выделить можно работы, которые построены на сплаве этих двух направлений, в которых прослеживаются попытки установить, отчего столь значимое место в «Слове» занимает тематика язычества, выявить ее особенности. Такие труды напрямую и соотносятся с темой моего доклада, и о некоторых из них я и упомяну в разделе историографии.

Одной из базовых работ, посвящённых язычеству на Древней Руси, и, рассматривающей, в частности, сохраняющееся влияние язычество после принятия христианство, воздействие его на древнерусскую литературу и отдельно на выдающийся ее памятник «Слово о полку Игореве», является книга талантливого фольклориста Евгения Васильевича Аничкова «Язычество и Древняя Русь». Автор посвящает главы своей работы, ставшей затем плацдармом для изучения тематики будущими поколениями исследователей, детальному разбору связанных с язычеством произведений древнерусского искусства. Упоенно изучая языческую тематику, Аничков, естественно, обрел ту степень внутреннего понимания тематики, которая позволяла ему с поразительной филигранностью ставить верные вопросы, в которых самих по себе заключена плодородная почва, способная пробудить исследовательские умы, и также тонко и искусно давать на них ответы – даже, когда тому или иному отдельно взятому вопросу Аничков не уделял пристального внимания, из-под пера его выходили искрометные меткие характеристики: «Первая проблема, которую надо разрешить, <…> сводится к тому, зачем понадобились автору «Слова о Полку Игореве» древние языческие боги? Она тесно связана, конечно, с выяснением взгляда автора Слова на языческих богов. Что он думал о них? как понимал их? Почерпнуть из "Слова о Полку Игореве" содержащиеся тут сведения о язычестве нельзя иначе, как разрешив эту задачу…»[25]. При этом Аничков выступает как один из апологетов герменевтики, искусства толкования и интерпретации текстов, в том числе и через выявление скрытых мотивов, и языческих богов и соответствующие им символы он считает важными для жителей Древней Руси не как предпочитаемые христианским, тем более отвергая мотив интереса в связи с возникавшими и насаждавшими в отношение язычества после принятия христианства отрицательными коннотациями, как то восприятие персонажей языческого пантеона своего рода бесами, порождениями темных сил (а человек не может обходиться не только без добрых сил, но и без того, что им противостоит), а скорее как элементы сознания, связанные с древними культами, тем же культом предков (манизмом), которые не изживались из сознания, а в христианстве адекватные субституты не обнаруживались, посему язычество сохраняло позиции, служа для отображения еще не перестроившегося под христианский уклад мировоззрений людей того времени (но по сути можно уже было говорить о складывании «двоеверия», как специфической мировоззренческой формы, и по сей день не истребляемой в сердцах русских людей). По Аничкову, языческие мотивы в древнерусском искусстве христианского периода, теряя сугубо религиозную окраску, связанную с такими «чашами весов», как обожествление и преклонение, страх и боязнь, но оставались мощной мировоззренческой основой, если не складывающей сознание, то, по крайней мере, способной его отображать, и более чем успешно выполнявшей предначертанную миссию (в такое истолкование мнения Аничкова внес и свое понимание вопроса).

Языческая тематика привлекала и академика Бориса Александровича Рыбакова: именно язычеству он уделяет в своих работах больше внимание в сравнение с христианской культурой, именно в язычестве, вероятно, прозревал он корни великого славянского древа, которое, благодаря его стараниям, получило за собой официальное право на удревление, а в научный обиход были введены понятия «праславяне» и «протославяне». При всем многообразии тем, которыми занимался глубоко эрудированный академик, одни из важнейших и крупнейших монографий своих (некоторыми жизнеописателями Рыбакова называемые итоговыми) посвятил Борис Александрович язычникам и язычеству (ну и христианам, от язычества не отходившим, даже условно приняв новые догматы) - «Язычество древних славян» и «Язычество Древней Руси». При этом Рыбакову не только удавалось на основании обретаемых знаний о язычестве полнее изучить «Слово», но и получалось из «Слова» выделить совершенно новые факты и представления о язычестве и убедительно доказывать их (например, В летописных источниках не засвидетельствовано, что Велес (Волос) был на Руси не только «скотьим богом», богом земных благ, но и богом словесного искусства. Это убедительно доказано Б. А. Рыбаковым в книге «Язычество древних славян»[26]. И в немалой степени на складывание этого и существенного количества других ценных суждений сыграло «Слово»), - на лицо нахождение определенной научной гармонии, связавшей гениального учёного и великий исторический источник, ставший ещё более весомым в его руках!

Весьма примечательны и работы Косорукова Алексея Александровича. Изучая эволюцию язычества, то, какие трансформации претерпевало языческое сознание после христианизации, Косоруков отмечает смещение акцента на обобщённые абстрактные начала, которые я бы в какой-то мере даже охарактеризовал бы как простейшие натурфилософские: «В позднем восточнославянском язычестве можно выделить четыре главных понятия-образа, выражавших общее пред­ставление о мироздании - Земля, Небо, Море и Дерево. Земля и Небо охватывали видимый мир, Море - невидимый и ви­димый, а Дерево (Мировое) было мысленным слепком всего мироустройства….» [27]. Таким образом, за природными началами, за описанием явлений природы становятся очевиднее видны языческие мировоззренческие установки, и, между тем, параллельно – языческое мировоззрение начинает осознаваться не как некий условный сакральный набор, а как совокупность представлений о связи человека и природы, а также о связи природы живой и неживой (согласно Кускову, это характеристика относится к язычеству, именно начиная с поздних этапов его развития).

Целый ряд блестящих трудов, посвящённых «Слово о полку Игореве» созданы уже неоднократно упоминавшемся мной по ходу работы – академиком Лихачевым, дословным научным переводом которого, в первую очередь, пользуюсь я в качестве источника, обращаясь также к его специальным трудам, прежде всего, сочинению ««Слово о полку Игореве» и культура его времени». Лихачёву в своей работе удавалось совершать нечто уникальное: одновременно – опережать свое время и погружаться вглубь веков. Каждый его исторический и филологический анализ – это неизменно еще и сокровищница духовности, а также богатая информативная база, которую надо только правильно уметь раскрыть. Не обходит вниманием Лихачев и языческую тематику, что несомненно помогает мне в ведении своей работы. Важно, как этот мудрый человек искренне радел душой за изучаемые памятники, тем самым переживая за все дело науки и за сохранение всей изумительной красы духовного наследства, оставленного нам предками: «Нередко болезненное стремление к значительным выводам и „открытиям“ без уравновешивающего это стремление чувства научной ответственности приводит к поспешным, хотя и эффектным выводам. Поскольку эффектные выводы легче всего удаются на значительных произведениях, — больше всего различного рода атрибуций было сделано в отношении известнейших памятников»[28].

Из ещё не упомянутых мной в этом и предыдущих разделах исследователей неправильным было бы обделить вниманием филолога и историка Андрея Николаевича Робинсона, проявляющего себя в своих сочинениях еще и тонким психологом и проникающим в закрытые от других материи философом. От взора и описания Робинсона не мог «уклониться» почти ни один существенный аспект изучаемых им проблем, а рассмотрение небольших, как кому-то могло показаться, тем, он умел превращать в развернутые и глубокие исследования, как в случае с солярной тематикой в «Слово о полку Игореве» - Робинсоном произведено всестороннее изучением солнечной символике в «Слове»[29], с разных углов и точек зрения, с обращением к астрономическим методам, произведению сравнительно-вычислительных операций, но опять-таки первостепенно с погружением в дух времени XII в., тогдашнего мироощущения, при котором в системе координат язычество находилось отнюдь не на завалинке и не на отшибе, даже если его и пытались туда выставить, поместить. Немаловажны и желание Робинсона по-новому взглянуть на вопрос восприятия произведения и попытаться поразмыслить над этим и других: по Робинсону – автор «Слова» - великий поэт, но не хороший летописец (ученый выявляет целый ряд антиисторизмом, но среди них большинство – скорее намеренные (так что скептикам в этом смысле опять поживиться особо нечем)). События 1185 Робинсон склонен рассматривать не столь драматически, как это обычно в лит-ре о «Слове»[30]: «С княжеско-феодальной точки зрения (прежде всего самих героев «Слова»), в 1185 году были определенные убытки... но несчастий не произошло. Несчастьем всегда считалась гибель князя», и поэтому автор живописует гибель князей в отдаленные времена (Ростислава Всеволодича, Бориса Вячеславича, Изяслава Васильковича). «А в 1185 году несчастий не случилось, так как никто из князей не погиб», и автор С. «имел все основания сменить печальный тон повествования на радостный…».

Труды учёных, комментарии к работам которых представил я в данном разделе, а также тех, которых упоминал я, начиная с введения, и будут моей порукой и опорой в дальнейшем осуществлении основной части работы и раскрытии тематики, связанной с языческими символами в «Слове о полку Игореве», да и, в принципе, с пониманием явления язычества и восприятием его в народном, общественном и художественном сознании после принятия на Руси в 988 г. христианства. И можно предвидеть в ходе работы два взаимосвязанных процесса – расширение понимания «Слова» за счет выяснения роли в нем языческих символов и увеличение понимания роли язычества для крещеной уже Руси с опорой на текст грандиозного источника.

Дата добавления: 2015-08-17