Несвоевременный рассказ

В последние полгода мальчику стало заметно хуже. Он теперь покашливал почти беспрерывно и на лице его, худеющем все сильнее, все большее место стали занимать теплые черные глаза, чуть опущенные уголками вниз: это были глаза больного спаниеля.

Четыре года мальчик был болен этой болезнью. Мать долго не говорила ему о ней, а когда, наконец, решилась сказать, он сразу спросил:

- Я умру?

- Все мы умрем - только и ответила мать.

- Когда? - спросил мальчик.

- Когда придет смерть. - сказала мать.

- Когда я умру? - спросил тогда мальчик.

- Не думай об этом, - сказала ему мама. Что еще ей было ему сказать?

- Когда я умру? - повторил свой вопрос мальчик.

- Не скоро - ответила мать. - Совсем не скоро.

- Тогда почему же ты плачешь? - спокойно спросил мальчик. - Не плачь, раз еще не скоро.

- Да - сказала, обняв и прижав его к себе, мама - Да, мой родной, да, конечно не скоро.

А мальчик и действительно не мог понять тогда, почему плакала мать. Болезни преследовали его всегда и он даже привык к ним. Он привык за свою жизнь и к такому слову как “гемофилия”, потому что болел ею с самого рождения. Он уже не раз от других слышал, - что может умереть - и что ему оставалось еще делать, как не привыкнуть и к этой мысли? А можно было и не привыкать, потому что трудно сказать насколько представлял он себе - что это значит - умереть. Он конечно пробовал задумываться над этим, но когда мысли его доходили

Рис.7

до представления того, что его никогда-никогда-никогда не будет и холодный озноб вечности начинал проникать в суставы и мозг, он говорил себе: “Все равно врачи придумают что-нибудь. Они обязательно придумают лекарство от смерти, и когда я вырасту - умирать уже не будет никто”. И он сразу успокаивался. И ему становилось хорошо и покойно от того, что он будет жить всегда. А пока для того, чтобы он вырос, всю, еще совсем недолгую жизнь, ему раз в две недели переливали кровь, и от того, что длилось это уже так долго, создавалась иллюзия, что гемофилии в общем-то не стоит бояться. Потому когда он узнал, что вместе с чужой кровью в него перелили болезнь, от которой умирают, это представилось почти таким же нестрашным, как раз-в-двухнедельное переливание крови. Но только...

Но только теперь все стало быстро меняться и недавно он случайно услышал, как врач за дверью сказал его матери, что “мальчику осталось не больше четырех месяцев...” Мальчику было достаточно лет, чтобы понять, что четыре месяца - это уже где-то совсем близко. И тогда он попросил чтобы приехал дедушка.

Его дедушка жил в большом городе Ленинграде, на улице со смешным детским названием Бассейная. На этой улице, помнилось мальчику, был дом с высоким шпилем и часами внизу, а под дедушкиными окнами останавливался желтый автобус с номером 13. Когда-то мальчика привозили к дедушке. У дедушки было много всяких интересных вещей, но самым интересным была огромная, чуть ли не больше самого мальчика, сверкающая солнцами на боках труба, в которую мальчику разрешали трубить. Из трубы вытрубывались большущие хриплые звуки, дедушка же с этой трубой ходил на работу и бархатным низким голосом любил говорить, что он артист. А еще, помимо трубы, в доме у дедушки мальчику нравилась бабушка - добрая и вкусная, и совсем не такая старая как дедушка. Но только все это - и улица Бассейная в городе Ленинграде, и желтый автобус, и дедушка, и бабушка - было давно, и мальчик почти уже не помнил ни дедушки, ни Ленинграда, ни вкусной бабушки. А как-то раз мама сказала, что теперь у дедушки другая бабушка. Мальчик не мог понять, как это может быть, и потому когда мать сказала, что дедушка прислал письмо, в котором обещал приехать, мальчик сильно задумался, пытаясь представить другую бабушку. В конце концов он решил, что если ему не понравится ставшая другой бабушка он попросит ее снова побыть прежней, хотя бы на четыре месяца, ну хотя бы на то время, что они с дедушкой будут у мальчика. И опять ему стало понятно и просто, как тогда, когда он сказал себе, что врачи могут придумать все.

Конечно, врачи могут придумать все. Только мама об этом, наверное, не знала, иначе он не заставал бы ее так часто тихо плачущей. Но мальчик ей пока ничего не скажет. Зато как она обрадуется, когда через четыре месяца - когда врачи наконец-то придумают свое лекарство - мама узнает, что он вообще никогда не умрет. И дедушка с бабушкой наверное тоже обрадуются. Мальчик втайне подумал, что тогда будет самое время попросить дедушку, чтобы он подарил ему свою большую трубу. Интересно, догадается дедушка привезти ее с собой или нет?

Через два месяца дедушка приехал.

Но захватить с собой трубу, увы, не догадался. Это серьезно расстроило мальчика, но еще больше расстроило его то, что “другая бабушка” оказалась вовсе и не бабушкой. Он даже не сразу понял, что незнакомая красивая женщина, которую обстоятельства каким-то образом совместили с приездом дедушки и есть его другая бабушка. Он подумал, что просто сегодня сделать ему укол пришла новая медсестра.

Мальчик лежал в постели, с которой теперь почти не вставал, когда отворилась дверь и пришла мама. За мамой, почему-то очень осторожно, слишком заметно стараясь ничего не задеть, в комнату вошел дедушка (без трубы?), за дедушкой - высокая женщина. Мальчик посмотрел на нее и удивился - ему показалось, что она не дышит.

- Смотри, кто к нам приехал! - прямо с порога комнаты радостно сказала мать.

Мальчик улыбнулся и тут же хотел спросить, а где же другая бабушка?

- А это, познакомься, дедушкина жена, - приятным голосом сказала мама.

(А он так ждал бабушку).

- Ну, герой, здравствуй! - сказал дедушка улыбаясь и... не подходя к постели мальчика.

- Привет, дед,- улыбнулся в ответ мальчик и по-мужски протянул с кровати руку.

Дедушка вмиг как-то растерялся, быстро посмотрел на новую бабушку, на мальчика, на маму - и остановил взгляд на маме.

Мать подошла к кровати и, проведя ласковой рукой по светлому ежику волос мальчика, поцеловала его в пахнущую милым детством макушку.

- С добрым утром, - сказала она. - А почему же ты не здороваешься с Кларой Марковной?

- Здравствуйте, - сказал мальчик.

- Здравствуй, малыш. - сказала женщина. И затем, показывая в улыбке красивые белые зубы, спросила маму. - Почему же вы не покажете мальчику подарки?

- Трубу?! - выдохнул мальчик.

- Какую трубу? - не поняла, снова взглянув на мать, дедушкина жена.

Но мальчик уже окончательно понял, что трубы нет.

- Как ты себя сегодня чувствуешь? - спросила мать.

- Хорошо, - ответил мальчик. - Можно я встану?

- Можно, - ответила мать. Но только, если тебе не очень тяжело.

Как могло ему быть тяжело, если приехал дедушка и привез подарки (хоть конечно, и жаль, что среди них не было трубы).

Но подарки, если честно, оказались совсем неинтересными. Все объяснялось просто - мальчик давно не был в Ленинграде, а дедушка забыл, что мальчики умеют вырастать и им перестают нравиться плюшевые зайчики и пластмассовые котята, мяукающие в незашнурованных ботинках. А дедушкина жена - совсем уж непонятно - подарила мальчику куклу Барби, которую, как сказала, она привезла с гастролей. Эта кукла, наверное, могла бы очень понравиться сестренке мальчика, если бы только она у него была. Но сестренки не было и кукла Барби осталась одиноко лежать на полу. Мальчик вяло поблагодарил за подарки и все решили, что у него поднялась температура. Мать хотела потрогать его лоб, но он вывернул голову из-под ее руки и пошел к столу. А потом он опять повеселел и все решили, что ему стало лучше. Правда, его все равно отправили в постель. На самом же деле лучше ему не стало, ему не стало и хуже - он просто вспомнил, что теперь уже осталось каких-то два месяца до того, как дедушка все равно подарит ему свою трубу. Наверняка подарит.

Уже давным-давно не играл мальчик со своими друзьями. Ему никто не запрещал этого делать, но друзья почему-то не приходили к нему больше. Гулять мальчик ходил теперь всегда в один и тот же парк и всегда только с мамой. Это началось после того, как - он хорошо помнил - однажды вечером к его маме пришли чьи-то родители и громко (так громко, что мальчик все слышал) требовали в прихожей “оградить их детей”. В школе, напротив, ему никто ничего не говорил и никто не приходил к его маме, но только однажды мама не разбудила его в школу, а когда он проснулся - сказала, что в школу он больше не пойдет и с сегодняшнего дня станет слушать уроки по телефону. Жизнь пошла скучная и совсем-совсем однообразная. Потому нетрудно представить, как обрадовался мальчик приезду дедушки. Ведь он помнил, как дедушка умел весело играть с ним, как стучал пальцем о палец и приговаривал при этом сурово и смешно: “Ты мне эти штучки брось!”, как защекатывал его по утрам серебристой щетиной своей небритости. Но теперь почему-то дедушка с ним не играл. Сначала мальчик недоумевал - почему? - но потом понял, что дедушка просто стал очень старым для игр. И поняв это, мальчик расстроился - вдруг дедушка не доживет до того, как врачи придумают то лекарство. И мальчику становилось тоскливо и скверно, и он плакал, когда думал о том, что дед может умереть. Мысль о том, что дедушка старый, не давала ему покоя несколько дней, пока однажды вечером, перед сном, слова дедушки, донесшиеся из другой комнаты не успокоили его. Дедушка стал глуховат и думал, наверное, что и все вокруг него стали теперь глуховаты, потому даже шепотом говорил так громко, что услышать его и впрямь мог даже тугоухий. Мальчик услышал, как дедушка с возмущением рассказывал маме о своем друге молодости Сперанском, и о том, каким Сперанский оказался негодяем. Умерев недавно, он, оказалось, ни словом не упомянул в завещании о дедушке. Мальчик сначала удивился - ведь не прошло и полугода с того дня, как мама посылала дедушке поздравительную открытку с восьмидесятилетием, и еще попросила мальчика приписать что-нибудь к поздравлению, - а потом успокоился. Ведь если дедушка хотел что-то получить по завещанию Сперанского, значит на оставшиеся два месяца он еще рассчитывал. И с мальчиком осталась чудесная мысль - как хорошо все будет через два месяца!

Рис.8

Дата добавления: 2015-08-20