Настоящее горное озеро

Мир опрокинут, сломан надвое

Бездонной ёмкостью зеркал.

Утро пасмурное, но облака реже, разрозненнее. Идем по высокотравью и, хотя дождь почти закончился, намокаем снизу по пояс, двигаясь в высокой мокрой траве: логика Гоши торжествует?

Среди пересекаемых нами ручьев выделяется один – белопенный, удивительно круто падающий – его воды скачут, грохочут камнями. На мой вопрос о названии ручья Георгиади отвечает:

– Сумасшедшая речка {* Ее старинное название – Ариеш}.

Поляны, перелески. Вот место недавно разобранных балаганов. Пастухи недаром снимаются с горных пастбищ в начале сентября – знают, что тут их может застать снег.

Мокро, холодно, но уже километров через десять награда: вылившиеся на нас облака исчезают, как волшебные занавесы в «Синей птице», – и вот он перед нами, парад гор в верховьях Мзымты – ослепительный, сверкающий.

Георгиади прозаически роняет:

– Нас дождик мочил, а на горах снег выпал.

Ну, конечно, это же новый снег, такой же пронзительной белизны, какую я видел позапрошлой осенью. Сейчас в слепящее серебро оделись вовсе неведомые мне вершины и ближе всех громада Агепсты с ледником Хымс-Анёкё, распластанным по ее склону, как шкура белого медведя.

Мы на большой поляне. Здесь Мзымта сливается из двух истоков. Видный нам справа (а по течению он левый) – течет из-под горы Ацетуки и называет Азмыч {* По-разному называет эту у разноплеменное население Черноморья – абхазы, эстонцы, греки, имеретины, армяне – Азмыч, Бзыч, Мзымта-Мзыч, Адзмыч, а в труде А. Л. Рейнгарда она же по недоразумению названа Лаишпсе}. А видный левее (по течению он правый) – это и есть собственно Мзымта. В ее истоках сплошной скалистый барьер из белоснежных вершин – каким же сокровищем должно оказаться притаившееся под ними горное озеро?

К устью Азмыча мы завтра вернемся с Кардывача, так как именно отсюда ведет тропа на Ахукдарский перевал к Аватхаре. Услыхав об этом, Гоша спрашивает:

– А стоит ли заходить на Кардывач? Заночевали бы прямо здесь – дюжина километров экономии!

Для чего же тащится с нами этот человек? Чего он хочет от путешествия, если, находясь всего в шести километрах от одной из главных целей нашего похода, может думать о том, чтобы на Кардывач даже не взглянуть?! Конечно, протестуем. Сюзя и та его не поддерживает – наверное, из духа противоречия...

В высокой траве то и дело раздается шуршание – какие-то существа, выбравшиеся после ненастья на тропу погреться на солнышке, уступают нам дорогу. Георгиади уверяет, что это змеи и, словно в подтверждение своих слов, неожиданно останавливает лошадь, наклоняется и с размаху грохает во что-то камнем. Второй удар, третий. Подбегаем и видим извивающееся тело яркой змеи с размозженной головой. По спине вместо зигзага, свойственного обычным гадюкам, бежит полоса оранжевых ромбов. Это знаменитая красная кавказская гадюка – гадюка Казнакова. Я уже не раз рассказывал туристам, что от ее укусов погибает немало скота. Животные гибнут не столько от общего отравления, сколько от отека дыхательных путей. Георгиади стоит над поверженной гадиной в позе Георгия Победоносца и рассказывает известные ему случаи смертельных укусов. Гоша и Сюзя в ужасе спрашивают, как же теперь быть... Он успокоительно отвечает:

– На вас змея сама не нападет, она уходит. Вы слышите, они нам дорогу дают? Не надо им только на хвосты наступать.

– А за что же они коров кусают?

– А корова их мордой тычет, когда траву ест, – вот змея и защищается.

Не утешить ли Гошу и Сюзю, что их никто не укусит в лицо?

Все ближе грозные кручи, образующие амфитеатр. На дне чаши и должно прятаться озеро. Лес уцелел только на склонах, не подверженных лавинам, а такие склоны тут встречаются редко. Под ногами появляется выпавший вчера и еще не стаявший снег.

Тропа подводит к совсем тихой и маленькой Мзымте. Рядом ее исток. Идем вброд, не разуваясь – ноги все равно мокры. В ледяной воде новорожденной реки их обожгло и заломило. А впереди уже видна полоса неправдоподобно резкого синего цвета, ни на что окружающее не похожая, словно испускающая самостоятельный свет. Бегом к этой сини! Замираем, очарованные, подавленные.

Глубина, тишина, прозрачность. Синева самодовлеющая, неведомо откуда берущаяся, заставляющая голубеть серые камни на дне. Синева, усугубленная белизной прибрежных полян, покрытых снегом.

Местами к воде склоняются кусты и деревья. С гор струятся нити водопадов. На той стороне водоема виден бурный поток, впадающий в Кардывач из глубокой долины. Этот поток сразу же хочется назвать Верхней Мзымтой. Его долина неподалеку от озера скрывается за кручами горы, которую Георгиади назвал Лоюбом.

Гляжу на карту и перестаю понимать. Ничего похожего на долину Верхней Мзымты на карте нет. Прямо от Лоюба на юго-восток вплотную к Кардывачу показан сплошной, ничем не прерываемый фронт скалистых круч. Мы же видим, что в этом барьере есть брешь – глубокая, изгибающаяся верховьями на север долина Верхней Мзымты!

Мокрые, притопываем на нестаявшем снегу. Но разве превозможешь такой обжигающий холод.

И у Всеволода и у Лены, когда они смотрят на Кардывач, удивительно голубеют серые глаза. Георгиади даже не торопится развьючивать лошадь. Застыли и Гоша с Сюзей – вот уже десять минут они, такие же иззябшие, как и мы, стоят, прикованные к таинственной бирюзе. Стоят и – это надо оценить! – не точат, не попрекают друг друга. Наверное, Гоша понимает теперь абсурдность своего предложения – не заходить на Кардывач...

В те годы на озере существовал сарайчик – «лагерь» заповедника (позднее его разрушило лавиной). Здесь пришлось все делать самим – не было ни пылавшего очага, ни запаса воды. В числе прочих «нарядов» прозвучал и такой:

– Гоше и Сюзе – за топливом!

Они покорно исполнили повинность.

Снова костер, варка, выжимание и сушка одежды, ночь в холодном приюте у почерневшего озера. Это был первый вечер и первая ночь, когда никто не ворчал.

Дата добавления: 2015-08-20