Аибгиада

Шумное напряженное лето. Турбаза перегружена. Выручают ставшие теперь массовыми походы групп в горы без проводников. Спокойно посылаю людей и на Ачишхо, и на Аибгу, и даже на Псеашхо. Уже десятки групп проходили эти маршруты благополучно. Их подробные рассказы позволяли давать следующим партиям туристов еще более исчерпывающие инструкции. Теперь ежедневно в горах ночует то двадцать, то тридцать человек – значит, освобождаются резервные койки, куда можно приткнуть хоть на одну ночь туристов, «приваливающих» сверх плана.

Но однажды наступает такой день «пик», когда вся база – дачи, балконы и палатки – оказывается занятой, а Энгелю утром звонят из Сочи и сообщают о скором прибытии еще четырех автобусов со сверхплановыми туристами.

Владимир Александрович в смущении. Когда сверх нормы прибывали один-два туриста, он уступал свою комнату, сам спал в кресле в конторе. Но куда девать восемьдесят человек? Зовет меня, спрашивает:

– Скажи, сколько у нас сегодня ночует в горах?

– Сегодня мало, Владимир Александрович. Всего двенадцать человек.

– Ай-ай-ай, как же нам быть? Тогда вот что. Уговори на сегодня пойти на Аибгу с ночлегом человек этак семьдесят. А? Иначе некуда разместить пополнение. Вербуй народ, а я распоряжусь насчет продуктов.

Я не скрываю сомнений. Такую большую группу надо вести руководителю. Ее нельзя пустить по чертежику! Кроме того, уже поздно, мы не вышли с утра...

Туристы огорошены предложением, ломающим ранее намеченные планы. Сулим золотые горы: закат на вершине, солнечный блик в море, все прелести водопадов и лилий, вид на Абхазию, теплые одеяла, вкусный ужин... Нам настолько верят, что группа набирается быстро. Запись, как только достигнута нужная цифра – семьдесят, прекращаем.

Фемистокл вьючит двух лошадей, одну теплыми вещами, другую продуктами, и выходит по скотопрогонной тропе через Греческий мостик. А мы решаем подниматься «романтической» тропой через водопад, чтобы проводить закат с вершины и спуститься прямо к Полуторным балаганам. Там Фемистокл подготовит ночлег.

Семьдесят человек в сборе – это целая толпа. На одного руководителя даже не при альпинистском, а при горно-лесном маршруте – это слишком много. Я еще не знал, что это недопустимо много. Народ растягивается по дороге, экскурсовод перестает ощущать группу, особенно отстающих, напрягает голос: внимание большой толпы сильнее рассеивается, легче возникают группировки, становящиеся «в оппозицию» к гиду.

Однако обстоятельства заставили меня вести именно такую армию. Подбадриваю спутников как могу. Расчетливо задаю темп, чтобы сразу не утомить их. Лезем в обход завала. Отдыхаем у струй Аибгинского водопада.

Расписываю мощь лавин. На пути вдоль верхних водопадов рассказываю, как висел над этими отвесами при поисках тропы. Когда же нас обступает замкнутый таинственный мир цирка, а платья и прически девушек украшаются раструбами субальпийских лилий, кажется, уже не может быть оснований для плохого настроения. Погода безукоризненная, облака едва коснулись вершин.

Стоп! По цепи передают, что среди отстающих не все ладно – ссорятся какие-то супруги. Нашли место и время для семейных сцен! Прошу передать в конец колонны, что приглашаю означенную пару занять место рядом с собою. Чета подчиняется, и вскоре ко мне подходят круглолицый самодовольный брюнет но имени Адам – его почему-то все называют Адамчик – и его спутница – она тоже носит ласкательное имя – Эммочка. Это миловидная блондинка, довольно хрупкого сложения, с капризной мордочкой.

Пытаюсь шутками исправить их настроение, но они раздражены и не поддаются. Видимо, там, в конце колонны, уже действовала «противоэкскурсоводческая» оппозиция.

Вместе с этой парой с конца в голову колонны перемещаются еще три молодых человека: остролицый подвижный Ашот, спортивного вида Иосиф и добродушный белобрысый Ваня. Вся эта тройка, как вскоре выясняется, оказывает внимание Эммочке, а та, капризничая, отыгрывается на муженьке: «Мне трет ногу, забей гвоздь». «Достань цветок». «Ты опять не забил гвоздь». «Ты забил не тот гвоздь». И так далее без конца.

Мы уже выходим на гребень. Сейчас должна открыться панорама Абхазии. Но даже головокружительного карнизика, на котором ей к лицу было бы попищать, Эммочка не заметила, занятая упреками мужу.

– Дай мне платок. Куда ты его вечно прячешь?

– Постыдись давать мне такую грязь. Я давала тебе чистый платок.

...Теперь и панорама Абхазии будет с этим гарниром!

Вышли на гребень. Общее «ах»! Люди захлебываются открывшимися просторами. Средство столь сильно действующее, что «выключается» даже Эммочка. Нам с гребня хорошо видно, как змейкой поднимается растянувшаяся колонна. Пересчитываю людей – все налицо, никто не отстал. Дождемся всех на вершине.

Дальние панорамы с Первого пика – надо ли их описывать? И повторяются они в своей грандиозности, и вечно новы и неповторимы – то чеканно ясные, то в уборе из белых облаков, то в хмурых грозовых тучах. А сейчас все решал закат, закат при ясном небе.

Солнце, если смотреть с Аибги, садится прямо в море, а до горизонта с такой высоты около полутораста километров. Водная гладь встает далекой голубой стеной, и кажется, что высота этой стены тоже превышает два километра – как и высота вершины, с которой мы смотрим. И во всю высь вздыбившейся глади моря бежит, горит, ликует исполинский блик – сверкающая река солнечной дорожки. Она кажется выпуклой, словно заходит за горизонт, и создается впечатление, что мы воочию видим сферичность Земли. Картина приобретает поистине космическое величие.

Солнце все ближе к горизонту. Дорожка из огненно-оранжевой превращается в пурпуровую, дробится на куски. На пунцовый диск все легче смотреть.

Вот он коснулся своего багряного отблеска в море и на несколько мгновений превратился в фантастическую вазу на широкой подставке. Миг – и ваза пропадает: диск начал прятаться за горизонт и теперь подрезан снизу. Все замолкают, словно присутствуют при великом таинстве.

Светило тонет неправдоподобно быстро. Вот оно превратилось в пылающий абажур, а потом – в скромную тюбетейку, в малый ломтик-скобочку...

– Смотрите зорче, не мелькнет ли зеленый луч!

Последняя долька солнца скрывается, поглощенная морем. Зеленый луч не мелькнул, не удостоились. Исчезает солнечная полоса с моря. Поминутно меркнут и меняются краски на вершинах более высоких гор. Вот-вот скроются последние зайчики розовых бликов со снегов Псеашхо.

Стоять бы и стоять на вершине, однако тревожно задувает холодный вечерний ветер. Солнце на юге падает под горизонт круто, поэтому смеркается гораздо быстрее, чем на севере. Надо спешить к ночлегу – к крову, к воде, к топливу. Спуск займет всего полчаса, к темноте успеем. Собрав на пике всю группу, стремляюсь вниз по крутосклонному лугу без тропы, выбирая ступенчатые, менее скалистые участки. Советую держать интервал шагов в десять, чтобы не угощать идущих впереди случайно сорвавшимися камнями. Беру правее, ведь слева склон пересечен несколькими ярусами скалистых уступов.

Спустившись метров на сто получаю по цепи донесение, что двое – конечно, Адамчик и Эммочка – не могут ступить и шага с вершины, что Эммочка в истерике, а с Адамчиком плохо.

– Кто-нибудь с ними остался?

– Нет, все ее кавалеры впереди.

Как быть? Предстоит пройти еще четыреста метров лугового спуска. Мимо большой вьючной тропы люди не проскочат, но все-таки неприятно, что к месту ночлега группа будет подходить вразброд. Однако раздумывать некогда. Если на вершине остались люди, надо прежде всего помочь им. Вдруг кому-нибудь из них действительно плохо? И как это я позабыл в самом начале спуска поставить этих Адама и Еву в голову колонны под свой надзор. Как ни устал, поворачиваю назад. Торопясь, а значит, и нарушая все нормы дыхания, набираю высоту, руками подтягиваюсь за траву. Подбодрил нескольких встреченных отстающих, советовал не брать левее. Задыхаюсь, пульс бешеный.

Вот и вершина. Уже смерклось. Перед самым пиком сидят, обнявшись, двое, мерзнущие от холодного вечернего ветра. Рыдающая Эммочка конвульсивно бьется в объятиях растерянного мужа. Увидав меня, мгновенно успокаивается и злорадно говорит: – А, вот и вы! Вот и полюбуйтесь на свои горы. Вот – не может шагу ступить.

– Кто, Адам?

– Ну да, но и я тоже не могу. Мы оба не можем. Голова кружится, мы свалимся в эту вашу Абхазию. Ой, что же нам делать!

Решительно говорю:

– Ну, хватит рыданий. Давайте ваши руки, и я вас сведу. Никуда вы не упадете!

Тьма сгущается. Пробую вести их раздельно. Беру за руку Эммочку, даже немножко цыкаю на нее. Слушается и с дрожью все-таки проходит десяток метров. Сажаю ее, возвращаюсь за Адамчиком и с ужасом вижу, что у мужа настоящий психоз. Ярко выраженная боязнь пространства, страх высоты. Он, как и когда-то Петюнин в походе с профессором Пузановым, не замечая этой боязни, шел вверх, но дрожит при одном взгляде вниз. Тащу его за руку, заставляю опереться на мою руку, обнимаю за талию, того гляди взвалю на себя, как куль, уговариваю, словно ребенка, пытаюсь отвлечь разговором – ни в какую.

Что делать? Остаться с ними? Но там, глядя на ночь, сползают по склону без троп без малого семьдесят человек, усталые, уже раздраженные случившимся.

Стаскиваю с себя лыжную куртку и приказываю Эмме ее надеть. Обиженно подчиняется. Решаю оставить их вдвоем на вершине, спуститься к группе, организовать ужин, а затем, хотя бы среди ночи, вернуться сюда с фуфайками, одеялами и продуктами.

Оттаскиваю обоих на менее крутое место, усаживаю и говорю, что отправляюсь за помощью.

– Вас, Эмма, назначаю старшей, Адам должен подчиняться. Приказываю обоим никуда с этого места не двигаться ни в одиночку, ни вдвоем.

– Ни в коем случае не вздумайте спускаться в темноте к ночлегу – разобьетесь, погибнете. Часа через три принесем вам еду и теплые вещи.

Решительный тон действует, а обязанности «старшей» вынуждают Эмму прекратить причитания. В их положении так мало можно предпринять, что я не особенно беспокоюсь – вряд ли Эмма в чем-нибудь злоупотребит своей «властью».

Со словами «до скорого свидания» оставляю супругов одних на ночной вершине Аибги. Кажется, никогда еще я не «сыпался», не «рушился» с такой быстротой вниз по луговому склону. В темноте даже менее страшно, чем днем, – не так ощутима крутизна, не видны и грозящие мелкие неприятности. Несколько раз съезжаю по пятьдесят метров сидя, хватаясь руками за траву, иногда нарочно, но иногда и непроизвольно. Вскоре обгоняю еще продолжающих спускаться отставших туристов – они судорожно цепляются друг за друга, за стебли, уже изрядно деморализованы – ведь темно, страшно... Хорошо, что застряли немногие.

Вот и тропа. Балаганы легко опознаются по лаю собак. Сколько псам беспокойства! С гор в полной тьме продолжают спускаться все новые «волны» туристов.

Подхожу к балагану, сталкиваюсь с группой возмущенных и недоумевающих людей: никакого ночлега нет, лошадей нет, все прошли дальше. Куда? Ко Вторым балаганам!

Час от часу не легче! Что за фантазия пришла в голову неладному Фемистоклу? Ведь ясно же было сказано, где нас ждать!

Кто мог подумать, что он перепутает номера балаганов? А туда еще два километра – полчаса пути даже днем.

Народ возмущен и угнетен. Говорят, что многие уже пошли по тропе. Подбираю отставших. Освещаю карманным электрофонариком тропу, ослепляю разъяренных псов, которые не выносят прожекторного луча и смущенно ретируются.

Прошли с полкилометра и слышим, что слева доносятся еще какие-то крики, ауканье. Неужели и там застряли туристы? Ведь левее по спуску много скал! Вот голоса явно над нами. Откликаемся, зовем к себе. Сверху слышны проклятия горам, туризму, экскурсоводам и всем на свете.

Оставляю спутников на тропе («Никуда без меня не двигайтесь») и лезу по траве наверх. Ага, здесь лощинка с ручьем. Ну, конечно, попали в тальвег и теперь спотыкаются о камни. За руку по одному вывожу туристов из лощины на склон. Почему взяли левее? Увидели, что спустившиеся первыми идут по тропе налево, ну и сами полезли влево косогором. Вышли над скалами, падали, обцарапались.

С одного из поворотов мы и сами прямо с тропы видим огонь. Костер горит на опушке, правее тропы. Оттуда нам что-то кричат. Во Вторых балаганах истошно заливаются собаки. Впереди неожиданно возникает человек – это Иосиф, он вышел навстречу, чтобы сопровождать отставших с тропы к лагерю.

– А много ли еще людей наверху?

– Человек пять, их ведет Ашот вместе с пастухами. Действительно, вскоре слышна армянская речь (этим летом на Вторых балаганах стояли пастухи одного из армянских колхозов Черноморья), ик нам присоединяется последняя пятерка заблудившихся. Тут же и трое юношей – колхозные пастухи, которые помогли Ашоту и отставшим.

– Как же это вы взяли так влево?

– А чего? Увидели костер и пошли.

Пастухи говорят, что свели людей с самых крутых скал над Вторыми балаганами в полной темноте.

Подходим к лагерю. Пылает большой костер, на нем закипает котел с будущей кашей. В группе нашлись и костровые и кашевары. Ваня вскрывает ножом мясные консервы. В свете костра появляются два хлопца, принесшие воду.

– А что же Фемистокл?

– Поди уговори этого тюфяка! Ничего делать не хочет, говорит, свое сделал. На Полуторных балаганах он с кем-то в ссоре, а на Вторых у него друзья, вот он сюда и пропорол.

Сообщаю товарищам об обстановке на вершине. Решаем идти туда через час.

Ваня рассказывает, какую картину он застал на облюбованном Фемистоклом месте. Сидело уже человек тридцать туристов – злые, усталые. Чем больше группа, тем сильнее и иждивенческие настроения. Ведь придет три-пять человек – и ясно, что один – по воду, другой – за костер. Здесь – никто. Одни претензии: а почему ничего не приготовлено?

Ваня с Иосифом молодцы. Пристыдили нескольких дюжих дядей, отправили их по дрова, сами распалили костер, при его свете распаковали мешки с одеялами, фуфайками и продуктами, раздали теплые вещи. Достали котлы, отправили парней за водой. Потом Иосиф и Ашот ушли встречать отставших.

До сих пор часть туристов в скандальном настроении – заявляют, что не сомкнут глаз всю ночь! Сами не сомкнут – значит и другим не дадут. При помощи двух-трех фраз выявляю пяток возмутителей спокойствия. Беру из костра одну из пылающих коряг, прошу Ваню захватить с собою часть топлива и отхожу с этим хозяйством метров за пятьдесят, за большую пихту. Там разжигаю новый костер, после чего приглашаю туда самых больших ворчунов. Они подчиняются, что и требовалось. Пусть точат и портят настроение только друг другу. Остальные сразу облегченно вздохнули.

Роздана по мискам каша, разлито по кружкам кофе со сгущенным молоком. Народ с аппетитом ужинает. Относим пищу и в «изолятор» к скептикам.

Обращаюсь к обитателям главного лагеря с речью:

– Товарищи! Вы сейчас крепко заснете – вы заслужили хороший отдых, а мы уже завтра попросим у вас прощения за неприятности и неудобства, в которых мы, сотрудники турбазы, конечно, виноваты. Но сейчас не до этого. Наверху остались люди. Им нужна помощь. Они мерзнут на ледяном ветру на вершине без теплого платья и без еды. Надо им принести и то и другое. Мне одному трудно будет, ведь завтра надо спустить больного (товарищи, там не каприз, человек действительно болен). Поэтому приглашаю с собою трех мужчин – кто вызовется добровольно?

Из группы решительно вышли трое – конечно, Иосиф, Ашот и Иван. Что ж, с этими не страшно полезть куда и когда угодно.

Надо оставить кого-то дежурным.

Дежурные... Ага, вон, сидящие в «изоляторе». Они же обещали не спать всю ночь. Подхожу к ним. Двое из них уже закутались в одеяла и благополучно всхрапывают. Не надолго хватило пороха! Но самые махровые ворчуны упрямо бодрствуют. Вот они-то мне и нужны.

– Друзья! Мы вчетвером уходим на вершину, на помощь больному. Группе в шестьдесят с лишним человек нужно обеспечить спокойный отдых. А утром организовать завтрак из остатков продуктов. Назначаю вас троих дежурными – пользуюсь вашим обещанием не спать. Присмотрите за порядком, с восходом солнца организуйте подъем.

В сущности это был тот же прием, что и на вершине с Эммой. Главные заводилы беспорядка оказывались начальством при этом в самый безвредный период, когда все спят. Для них это было и формой переключения нервной энергии и льстило самолюбию – вон что им доверили! А по существу, и что самое важное, предотвращало с их стороны дальнейшее смакование бед. Дежурные вступили в свои права.

Пусть все эти сцены – и приготовление ужина, и кормление, и укладывание спать – стоили Адаму и Эмме лишнего часа холода и голода на вершине, зато мы покидали бивак уверенные, что с группой ничего неслучится.

Дата добавления: 2015-08-20