Виктор Пушкин. Самая крупная победа 7 страница

Но я на этот раз и не отскочил, как он думал,- сзади была лужа,- а нырнул под удар, то есть быстро присел, пропуская его над самой головой. Как Борис!

И дальше случилось то, чего я и сам не ожидал: Митька, стремительно пролетев мимо меня и не удержавшись, со всего маха шлепнулся прямо в лужу.

-Ур-рр-ра! - раздалось вдруг сверху. В форточке, высунувшись чуть ли не по пояс и рискуя вывалиться наружу, торчал Сева и изо всех сил бил в ладоши: - Ур-рр-ра!

- А-а-а! - орал, барахтаясь в луже, Митька.- Убью-у! Убью-у-у! – Все лицо у него было залеплено грязью.

Я испугался и, не разбирая дороги, бросился вон со двора.

Я без отдыха проделал весь путь до школы, влетел в свой класс и только тогда почувствовал себя в безопасности.

Жора спросил:

- Ты чего это?

Я вдруг вспомнил залепленную грязью рожу Митьки и, давясь от смеха, все рассказал.

Лили не было, и мне отчего-то сразу же сделалось тоскливо.

На последнем уроке учительница сказала:

- Ты, Строганов, живешь рядом с Лилей Савиной. Передай ей домашние задания. Она же тебе помогала.

Я сначала обрадовался, но потом нахмурился: к Лиле надо идти мимо Митькиной голубятни. Попросил Жору, когда шли домой:

- Знаешь что, отнеси ты ей задания, а?

- Это почему?

- Да понимаешь ли... мне очень некогда!

Жора согласился, а я, напряженно следя, не выйдет ли из ворот Митька, юркнул в свое парадное.

Не успел раздеться, как прибежал Сева, стал прыгать, хохотать и показывать, как я здорово трахнул Митьке.

"Да я его вовсе и не трахал!" - хотел было признаться я, но смолчал: было все-таки лестно, что Сева думает так.

-Знаешь,- захлебывался он,- Рыжий, как трубочист, был весь черный от грязи! Ух, здорово ты ему! Ух, здорово!

Я нахмурился: здорово-то здорово, да теперь этот дурак будет еще больше приставать. Сам же виноват, а вот начнет теперь... И я сказал строго:

-Ну ладно, довольно. Ты мне лучше вот что скажи: почему ко мне целых два дня не приходил?

Сева опустил голову.

- Чего молчишь-то?

- Сам знаешь...- пробурчал он.

- "Знаешь"! - передразнил я.- И себя и других подвел. На меня теперь все ругаются!

- Больше не буду.

- "Не буду"! Ну ладно. Что дальше-то Митька делал?

Сева сразу опять оживился, засиял:

-На чем я остановился?.. А, как он встал. Так вот, значит, встал, начал отряхиваться и орать: "Я теперь ему дам! (Это значит тебе!) Я ему теперь за это всю голову оторву!"

Я опять нахмурился: чего ж здесь веселого-то?

- А ты здорово его! - не замечал моего настроения Сева.- Раз - и он носом в грязь! Мне сверху знаешь как хорошо все видно было! Каким это ты его ударом? Никто, никто не заметил! Дядя Владя даже говорит, что ты и не бил, а просто взял да подогнулся! Врет он, правда?

- Конечно,- кивнул я, напряженно соображая, как же теперь все сложится с этим проклятым Митькой.-

- Ну ладно, ладно, иди домой, а то мне до тренировки нужно еще уроки успеть сделать...

Делал уроки - думал о Митьке, обедал - думал о нем, ехал на тренировку - все о том же. Но когда вошел в раздевалку и увидел Бориса, Комарова, Мишку (он тоже очень подружился с ними обоими после того, как стал с Борисом заниматься) и всех остальных, сразу же забыл.

Борис шепотом сообщил, что только что звонили Вадиму Вадимычу и сказали, что один из наших боксеров - хулиган, колотит всех направо-налево.

Наверно, сейчас будет разговор об этом.

-Знаешь, кто это?..- еще тише спросил Комаров и назвал фамилию.

Я осторожно оглядел раздевалку: того, о ком шла речь, не было. Вообще-то мне сразу же не понравился этот грубый и неприветливый парень, который резко отличался от всех. Он никогда никому ничего не показывал и не объяснял, а только смеялся над новенькими да изо всех сил лупцевал, если давали с ним боксировать. Вадим Вадимыч только и кричал ему, чтобы он потише да поосторожней.

Я опустил голову: как раз вошел этот самый драчун. Затихли и все остальные, стали с подчеркнутым вниманием завязывать шнурки и сосредоточенно рыться в чемоданах.

- Чего это вы так? - останавливаясь, подозрительно спросил драчун.

Но ему никто не ответил. В следующую же минуту вошел Вадим Вадимыч и, спросив, все ли готовы, холодно поглядел на драчуна.

- А ты, милейший, можешь не раздеваться.

- Почему?

- Потому что нам в секции не нужны хулиганы, которые, пользуясь полученными здесь знаниями, нападают на других и пятнают тем самым честь всех боксеров. Ты отлично знаешь, как называется твой поступок. Я всех предупреждал, и ты не мог этого не знать. Это подлое нападение вооруженного на безоружного, вот так! Так что одевайся и уходи и никогда больше сюда не приходи!

- Вадим Вадимыч...

- Никаких объяснений! Надо было раньше думать,- брезгливо возразил Вадим Вадимыч и пошел в зал, давая понять, что разговор окончен.

"Как хорошо, что я не связался с Митькой!" - радуясь, что нашлась причина, которой можно хоть как-то оправдать собственную нерешительность, подумал я, занимая в строю свое место.

Ерема с Верблюдом стояли и нехорошо ухмылялись. Уж наверное, любили на улице подраться.

- Вадим Вадимыч - строгий, прямой - прошелся перед строем.

-Ну, всем ясно? - остановившись против них, сказал он.- Имейте в виду: никакие чины и заслуги приниматься во внимание не будут! Понятно?

Ерема обиженно хмыкнул - дескать, а я-то что? Верблюд нахмурился и переступил с ноги на ногу.

Мы все молчали - чего ж тут не понять?

- А если кто пристанет...- пробурчал вдруг Мишка.

- Это другое дело. Но и. тогда нужно помнить, кто вы есть, и ни в каком случае не причинять никому вреда - бить по туловищу, например. Оно - мягкое, а эффект тот же.

- Ладно,- обрадовался Мишка,- буду по туловищу!

А Ерема добела сжал свой огромный кулак и самодовольно посмотрел на него.

- Но и это только тогда, если пристанут! - бросив на него строгий взгляд, добавил Вадим Вадимыч.- А сейчас все новенькие извольте сходить к врачу на повторный осмотр. Тренироваться будете после.

И мы пошли. Когда подошла моя очередь и я стал дуть в трубочку, сжимать на редкость жесткий и неподатливый силомер, приседать, подпрыгивать и делать все остальное, что полагалось, врач даже не поверил, что это я, и заглянул в мою карточку.

-Ну, молодой человек,- удивленно проговорил он, качая головой,- никак, ну, никак не ожидал от вас такой прыти! - И обернулся к копавшейся в шкафчике сестре: - Вы знаете, месяц назад таким слабеньким и не развитым показался, что я его даже к занятиям допускать не хотел.

А я смотрел на себя в зеркало, висевшее на стене напротив, и опять недоумевал, не видя в себе особых перемен.

Вернувшись в зал, я так энергично и четко все делал, а когда подошла очередь работать на снарядах, до того свирепо осыпал их ударами, что Борис даже головой покачал, а Мишка сказал: "Силен!" На ринге я великолепно видел противника, и мне было очень интересно угадывать, что он замышляет, уходить от его атак, а самому обманывать его бдительность и проникать сквозь его защиту. Я торжествовал, когда это мне удавалось, и еще настойчивее старался запутать партнера в кружевах финтов и добраться до его уязвимых точек. Но он, конечно, тоже старался, и поэтому надо было постоянно быть начеку. И тогда все постороннее: и зал, и Вадим Вадимыч, и ребята,- все отходило куда-то далеко-далеко, а перед глазами оставался один только противник. Нет ничего вокруг - только гулкая тишина, точно под водой, хотя непрерывно стоит тот самый шум и грохот, которые так напугали меня в первый раз.

Когда я, потный и счастливый, выбрался из ринга, то чуть не запрыгал от радости - Вадим Вадимыч сказал: "Толково". А такое от него - уж я убедился в этом! - не так-то часто можно услышать.

Потом налетел Комаров, стал тискать, а Борис похлопал по плечу и коротко сказал, подражая тренеру:

-Ничего, теперь давай бой с тенью.

И я, скинув перчатки, стал двигаться по залу, каким-то образом не задевая других, и наносить по воздуху удары, стараясь показать, что ни капельки не устал.

Когда пришел домой, мать, не дав даже раздеться, накинулась на меня, стала целовать:

- От папы письмо пришло! От папы письмо пришло! Я сразу же спросил: ну как, разрешает он мне боксом заниматься? Она ответила, что да, разрешает, и стала скорей читать письмо вслух.

Папа писал, что, хоть у них сейчас и стоит жара под пятьдесят, строительство все равно идет полным ходом; что население очень приветливое и доброе, даже между собой никогда всерьез не ругаются; есть бананы, кокосовые орехи, ананасы; а когда они спускали на реку Нигер моторную лодку, приплыл крокодил.

- Настоящий? - испугался я за отца.

- Конечно,- кивнула мать.

И я заметил у нее на глазах слезы.

-Да ты не бойся, мам! Папа знаешь какой смелый? Да он любого крокодила... отгонит!

- Я не потому,- ответила она, утирая глаза,- это я от счастья, что он жив и здоров...

Когда письмо было прочитано, мать вспомнила, что я еще не ужинал, и пошла на кухню, а я поскорее вытащил со дна чемодана тренировочный дневник.

- На душе было празднично. Писал, а сам чуть не прыгал от радости. Мать сразу же догадалась, что у меня на тренировке все хорошо и что меня хвалили. Ну, пришлось ей, конечно, подробно рассказать. И она посоветовала написать об этом и папе.

Прискакал Сева. Я ему сразу же про письмо рассказал и про крокодила.

Потом хотел рассказать, как сегодня здорово на ринге сражался, да мать с кухни крикнула, чтобы я помог ей. Пришлось пойти, а когда я с чайником вернулся в комнату, то чуть не уронил его на пол: Сева сидел и преспокойненько читал мой тренировочный дневник!

- Ты... где взял? - с грохотом ставя чайник на стол, испуганно спросил я его.

- Вот здесь лежал,- ответил он и показал на край стола и сразу же спросил: - Вот тут написано, что ты дрался, а вначале все нет и нет. Ты тогда не дрался, да? Обманывал меня?

- Скажешь еще! - отбирая дневник и изо всех сил стараясь не покраснеть, небрежно ответил я.- Просто...ну, просто противники были не такие сильные, что зря расписывать про таких...- Поскорее перевел разговор: - Да, мам, сегодня мы повторный медосмотр проходили! - и подмигнул Севе, давая понять, что есть кое-что интересное.

- Ну и как? - насторожилась мать.

- Ну как? Врач сказал, что не верит, что это я. Посмотрел, что в моей карточке было раньше написано, и сразу же сестру позвал. А когда я в такую трубочку подул, так они еще сильнее удивились.

- А железку со стрелочкой опять нажимал? - срываясь со стула, подскочил ко мне Сева.

- Еще как! Мам, знаешь сколько? - обернулся я к матери, лихорадочно прикинул и торжествующе закончил:- Шестьдесят! - и быстро оглядел слушателей: не продешевил ли.

- Ух ты-и! - завопил Сева. А мать спросила:

- Это много или мало? Что врач-то сказал?

- Сказал, что скоро буду настоящим боксером.

- Ах ты мой настоящий боксер! - улыбнулась мать и хотела что-то еще спросить.

Но в комнату вдруг ввалился дядя Владя:

- К вам можно?

Он всегда делал так: сначала входил, а потом спрашивал, и мне всякий раз хотелось сказать: "Да чего же вы спрашиваете? И так уж вошли".

-Можно, можно! - смутилась мать и, посмотрев на дядю Владю, тревожно спросила: - Что-нибудь случилось?

Дядя Владя помялся, потом пробурчал:

-Митька вон весь наш сарай опять изломал. Давеча твой малый его мордой в грязь толкнул, так он в отместку!

Сева радостно крикнул:

- У, я видел! Он по нему ломом знаете как бахал!

- Так чего ж молчал-то? - обернулся к нему дядя Владя.

- Забыл...

- "Забыл"! - передразнил дядя Владя.- Надо было сразу меня звать.

- Ладно,- сказал Сева,- в следующий раз позову.

-Эх ты, ритатуй! - окатил его презрением дядя Владя и продолжал: - Так я что? За молоточком. Дайте, завтра все назад приколочу.

- Мать сказала, чтобы я дал. И дядя Владя ушел.

- Зачем ты связываешься с этим Митькой? -возмутилась мать.

- Да он и не связывался,- сказал Сева.- Это Рыжий.

- И все равно, лучше отойди.

- А как же папа учил: сам ни к кому не приставай, но уж если кто полезет...

- Правильно! И мой папа так же говорит,-поддержал меня Сева.

- Ну, я не знаю, когда он тебе это говорил,- не слушая его, вздохнула мать,- но, по-моему, все- таки лучше отойти.

- Ладно, отойду! - со вздохом обещал я. Отцу писал о тренере, новых товарищах и о том, как я уже запросто выхожу на ринг и боксирую.

Утром, когда я пошел в школу, дядя Владя предупредил:

- А ты теперь, малый, гляди в оба, когда на улицу-то выходишь, а то как бы Рыжий тебя чем не оглоушил, он злющий! Да постой-ка, я с тобой выйду.

- Не надо,- возразил я, стараясь показать, что ни капельки и не боюсь Рыжего, а сам очень хотел, чтобы дядя Владя выполнил свое намерение.

- Выйду, выйду! У меня как раз папиросы кончились. А то он, стервец, уж наверно, ждет!

И в самом деле, когда мы вышли на улицу и обогнули дом, я сразу же увидел у ворот Митьку. Он кидался камнями в воробьев.

- Вон он! Вон он! - зашептал дядя Владя.

А я, делая вид, будто и не замечаю врага, поскорее нырнул в калитку.

Когда дошли до метро, дядя Владя сказал:

-Ну, теперь крой!

И я, уговаривая себя не оглядываться, пошел нарочито спокойно, выдерживая характер, но незаметно перешел на мелкую рысь и с шумом вбежал в школу.

Домой шел вместе с Жорой и еще двумя учениками, специально их подождал.

Поравнявшись со своим парадным, юркнул в него и уж больше не выходил на улицу, а так хотелось выйти! Да еще уроки, как нарочно, быстро сделал, и Сева что-то не появлялся. Когда все сроки вышли, я не выдержал и пошел к нему сам.

Оказалось, что он в школу не ходил, а лежал в постели - у него разболелся живот. Его мама сказала, что он сейчас очень слаб и поэтому спит, но из комнаты вдруг раздался Севин голос:

- Кто это там, ма?

- Нету никого,- ответила она и знаком показала, чтобы я молчал.- Почему ты не спишь? Если хочешь поскорей выздороветь, то сейчас же попробуй заснуть!

- И так все время пробую! - прогнусавил Сева. Пришлось уйти.

"Эх, пойду-ка все же погуляю",- выглянув в окно на двор, подумал я. Быстро оделся и вышел.

Низко плыли серые клокастые облака, было сумрачно, кружил и налетал с разных сторон, словно намереваясь застать врасплох, ветер.

"Интересно, а что она сейчас делает?" - глядя на Лилины окна, думал я и вдруг услышал резкий скрип калитки: Митька! Расстегнутый, под мышкой обшарпанный портфель без ручки.

- Бежать? Крикнуть дяде Владе?

Митька тоже заметил меня и, зловеще повторяя: "Что, попался, попался?" - подходил все ближе и ближе. А я стоял, слушал, как кто-то захлебывается внутри: "Да не бойся, не бойся же! Покажи ему, где раки зимуют! Ведь ты теперь в тысячу раз сильней!" - и не знал, на что решиться.

Вообще-то хотелось показать, очень хотелось, но воспоминания о жестких кулаках и злости Митьки наполняли все тело вялостью и слабостью. И я продолжал стоять.

Митька же, подойдя совсем близко, еще более обозленный, что от него не бегут, отбросил портфель и, вдруг рванувшись, схватил меня за пальто - полетели пуговицы - и злобно толкнул к дровяным сараям. Бить теперь он уже явно опасался, чтобы опять с позором не полететь рожей вниз.

Я попятился, споткнулся о застывшую грязь, но удержался, не упал, продолжая смотреть в ненавистное лицо. И он забеспокоился, заискал по земле глазами, схватил увесистый кусок кирпича, но в это время раздался хриплый голос дяди Влади:

- Эй-эй, я т-тебе дам!

И было видно в окно, как он бросился к двери, чтобы выбежать на улицу.

Митька нехотя швырнул кирпич в сторону, поднял с земли гюртфель и помотал перед своим носом туго сжатым кулаком: Л-ладно, ты мне еще попадешься! - и поспешно пошел к своему дому, так как в нашем подъезде уже показался дядя Владя.

- А, испугался, стервец! - часто дыша, крикнул он.

- Да что мне пугаться-то? - останавливаясь на пороге своего подъезда, нахально ответил Митька.

И в самом деле, чего ему было бояться? Отца у него не было, а мать, большая, грубая, с намалеванными губами тетя, работавшая кассиршей и только и умевшая со всеми, как говорил дядя Владя, собачиться, обычно кричала, если к ней приходили жаловаться: "Только других и хаете, сами хороши!" - и никогда не наказывала Митьку.

Когда я, ненавидя себя за нерешительность, вслед за дядей Владей поднялся домой, он сердито сказал:

- Да чего ты все спускаешь этому одру? Он же трус! Дай ему раз хорошенько по шее, и он никогда больше приставать не будет!

- "Верно! Правильно! - опустив голову, с досадой думал я.- И ведь сейчас мог, мог бы набить ему рожу, и даже Вадим Вадимыч ничего бы не сказал! Ну ладно, уж в следующий раз не буду стоять и смотреть!" - входя в комнату, горячо поклялся я кому-то.

Встав в стойку, погнал воображаемого Митьку резкими прямыми ударами левой перед собой и коротко, когда тот меньше всего ожидал этого, добавил мощный удар справа. Вот так! Провел еще две стремительные атаки: вот так!вот так!..

Снял пальто, трех пуговиц не хватало.

Так же уныло тянулся и следующий день. Митька опять не пошел в школу, а, подняв воротник пальто, толокся возле своей голубятни. И я почему-то не рискнул выйти во двор.

Но все сразу изменилось, когда я взял свой тренировочный чемодан и вышел из дому, правда не черным ходом, а, чтобы не видел Митька, парадным.

Еще по дороге от метро стали попадаться товарищи по секции, и ко дворцу мы уже подходили гурьбой.

Только Верблюд да Ерема шли отдельно. Кто-то негромко сказал, что сегодня Вадим Вадимыч и им в перчатках работать позволит.

Я невольно оглянулся. Мишка тоже оглянулся и, принужденно смеясь, шепнул, будто прочитав мои мысли:

- Только бы не со мной!

Но вышло так, что ему именно с Еремой и досталось боксировать. И я удивился, каким вдруг стал Мишкин противник: он побледнел, с его вытянувшегося лица мигом слетело то презрительно-брезгливое выражение, с которым он обычно глядел на все и всех. А когда Вадим Вадимыч сказал: "Время!" - на него вообще стало противно смотреть: весь сжался, откинул голову назад, думая, что этак в нее труднее будет попасть. И Мишка посмотрел-посмотрел, понял, кто перед ним, и начал преспокойненько осыпать его градом ударов.

Вот так да! Где же его храбрость-то? Ведь и ростом выше и сильнее Мишки, а уж хвалился больше всех!..

Верблюд тоже весь как-то перекособочился и даже закрывал от страха глаза, когда его пугали обманными ударами. Те, к кому их прикрепили, подбадривали, напоминали, как себя нужно держать, какой рукой лучше бить, но они ничего не слышали.

"А на вид такие смелые, грозные! Ой, да ведь и Митька такой же! - мелькнуло у меня вдруг.- Такой же, такой же!"

В душевой только и разговору было, что о "храбрецах", как мы в шутку назвали Ерему и Верблюда (они-то, между прочим, быстренько ополоснулись и ушли). Все смеялись, копируя, как оба нелепо махали руками и прятали под мышку головы.

- Я думал - он меня убьет! - тоном человека, принявшего пустяк за серьезную вещь, кричал Мишка.

- Трусы они, вот что! - сердито сказал Борис. - Вот увидите, скоро ходить перестанут.

"Да неужели и Митька такой же?" - уже одеваясь, опять думал я.

Но Мишка отвлек меня от этих мыслей, сказал, хлопая по плечу:

- Чего задумался? Одевайся, сейчас мастера придут.

- Мастера - это взрослые боксеры, которые тренировались позже нас, и среди них действительно было трое настоящих мастеров спорта.

Я быстро оделся и подбежал к зеркалу, возле которого теснились ребята с расческами в руках. Все старательно выводили проборы на левой стороне головы (как у Вадима Вадимыча). У некоторых волосы топорщились, но они все равно старались, чтобы пробор был на левой стороне. И вообще я заметил, что ребята во всем подражали тренеру: ходили прямо, все делали спокойно, с серьезным лицом говорили смешные вещи. Подражал, конечно, ему во всем и я, и поэтому, привстав на носки, тоже принялся орудовать расческой.

А в раздевалку и в самом деле уже входили мастера. И один из них сказал, подходя ко мне и беря у меня из рук расческу:

- Криво, давай-ка поправлю! - и, к зависти всех, проложил на моей голове четкую-четкую линию.

В фойе было многолюдно и празднично: оказывается, начиналось первенство Москвы у гимнастов. И это не удивило никого из нас. Мы уже привыкли, что во дворце почти каждую неделю проходят какие-нибудь состязания: то по борьбе, то по акробатике, то по штанге... И, мы все, важные - не кто-нибудь, а боксеры,- направились в зрительный зал. Контролеры пускали нас туда без всяких билетов- свои!

Это был замечательный и удивительно красивый зал. Круглый, с высоченным куполом, который всегда мне казался игрушечным, так как был весь сделан из легких дощечек и палочек. Было просто непонятно: как его не сдует ветер?

Места, как в цирке, кругом. Только вместо арены обыкновенный паркетный пол со специальными гнездами, чтобы ставить турники, брусья или же растягивать ринг.

Переполненный зал, как это и полагается перед началом состязаний, гудит; на самой верхотуре, в специальной ложе, пробует свои трубы оркестр.

Только мы заняли места, как оркестр грянул. И в зал, стройные и какие-то чужие, хотя почти всех мы отлично знали, стали входить такие же, как и мы,- вон с тем, хорошо помню, несколько раз пальто вместе сдавал! - гимнасты и гимнастки, все подтянутые, важные. И мне, да и всем моим товарищам, было завидно глядеть на них и очень хотелось самим вот так же войти под музыку в переполненный зал и залезть на сверкающий никелированными столбиками и белоснежными канатами ринг.

- Но начинаются выступления, и мы мало-помалу обо всем забываем и лишь изредка перешептываемся:

- Вон того пацана, что на турник взобрался, я знаю...

- А вон та, с белыми бантиками в косичках, с белыми бантиками, в нашей школе учится...

- А белобрысого, белобрысого-то вначале принимать не хотели - курил. Значит, бросил...

- Хорошо, очень хорошо мне во дворце! Рядом товарищи, которые за меня в огонь и в воду пойдут, уж это точно знаю, потому что и сам за любого из них куда хочешь брошусь. Да и вообще я себя здесь чувствую куда лучше, чем дома.

Интересно, весело, и нет никаких Митек! Как жаль, что Севе рановато к нам записываться, ведь он остался теперь совсем один.

Домой я возвратился почти в десять часов. И, объясняя матери, почему опоздал, рассказал, как интересно было на соревнованиях. Под конец не удержался, - приврал, что скоро и мы, боксеры, тоже будем перед публикой выступать.

Вышедший на кухню дядя Владя тоже слушал и, когда я кончил, со вздохом прогудел:

- Счастливые вы...

- Кто? - не понял я.

- Кто ж, ты и все твои приятели,- пояснил он.- Я вот вспоминаю, когда сам таким же был. Что у нас было? Ничего не было. Целыми днями, бывало, только и делали, что собак по улицам гоняли или же придумывали, как бы кому-нибудь вредность причинить.- Он обернулся к матери: - Намедни из одного пионерского дома передачу по телевизору глядел - вот стервецы! И чему только их там не обучают! И радиоприемники, и разные моДели делают; и поют, и пляшут, как артисты. А как говорят! Ораторы! Настоящие ораторы! Подходит к микрофону вот такой вот шпингалет и хоть бы раз запнулся. Так и сыплет, так и сыплет!..- И снова мне: - А насчет того, что я про твой бокс наболтал, забудь. Я и сам теперь вижу, что чепуху сморозил. Так что учись, не подкачай!

Однажды мы с Мишкой первыми помылись после тренировки и, не дожидаясь остальных, вышли из дворца и быстро зашагали по серой, уже по-зимнему крепкой аллее. Снега еще не было, но в морозном воздухе бойко летало что-то искрящееся и остро стегало по щекам.

Мишка в этот день очень хорошо боксировал со стареньким и поэтому без умолку хвалился, как он здорово обманывал своего партнера и ловко уходил от его ударов, будто меня в зале не было. Вдалеке показалась ватага ребят с папиросами в зубах: Перестав слушать его и полный каких-то неясных предчувствий, я настороженно следил за тем, как они приближались. А Мишка ничего не замечал и продолжал хвастаться.

До парней оставалось не больше десяти шагов, и стало хорошо видно, что они были из тех, что часами толкутся возле ворот, отпускают хамские шуточки по поводу прохожих, в особенности девушек и женщин, лезут без очереди в кассы кино, грубят пожилым людям, находя в этом какое-то геройство. И я не ошибся.

Как только мы поравнялись с шумной и взъерошенной компанией, ближайший к нам парень без шапки вдруг резко наклонился и неожиданным движением выбил из рук Мишки чемодан, а его дружки, проходя мимо, по-лошадиному заржали.

- Это зачем? - удивленно останавливаясь и нагибаясь к чемодану, недобро спросил Мишка.

И тогда от остановившейся и обернувшейся в нашу сторону ватаги, презрительно глядя - ну, точь-в-точь Митька! - нарочито медленно и зловеще двинулся тот самый, что ударил по чемодану.

- Что сказал?! - выговаривая вместо "что" - "чтэ", а вместо "сказал" - "скзал", прохрипел он, подходя к Мишке вплоную, и замахнулся.

И я, позабыв о том, что мы боксеры и в состоянии двинуть так, что любой из этих пижонов растянется поперек аллеи, чуть было не позвал на помощь, как вдруг Мишка, резко выпрямившись, коротким ударом снизу поддел наглеца до того ловко, что тот на полметра подскочил и мешком грохнулся на землю. Медленно окружавшие нас парни в растерянности остановились, а потом с криком: "Боксеры"! - бросились врассыпную.

Мишка преспокойно поднял чемодан, послушал часы, не остановились ли, и, кивнув мне, неторопливо пошел дальше, будто ничего такого и не произошло.

А меня этот случай очень взволновал. Правда, я делал вид, что абсолютно не думаю ни о чем, а сам нет-нет да оглядывался. Вообще-то я, конечно, знал, что тот парень уже не в состоянии причинить нам вреда. Минуты через две-три он опомнится и долго будет соображать, а что же с ним, собственно, стряслось и отчего он как дурак валяется. Тревожило другое: как бы не напали коварно сзади его дружки.

Но Мишка сказал, чтобы я зря не волновался, так как все такие горлопаны и нахалы, как правило, трусы и никогда уж больше не сунутся, если почувствуют, что им могут дать отпор.

Тут у меня снова мелькнуло, что ведь и Митька горлопан, что и он сразу же притихнет, стоит ему только хоть раз как следует бока намять. Удары-то у меня нисколько не слабее Мишкиных.

И на следующий день я в первый раз без всякой робости посмотрел на Митьку. Он, оскорбленный столь невиданной дерзостью, нагнулся, выхватил из-под ног какую-то ледышку - у него всегда было припасено, чем в голубей кидаться,- и запустил в меня. Но я опять не испугался, а лишь спокойно отстранился - на тренировке от более быстро летящих перчаток уходил! – и открыто посмотрел на него. И он, вместо того чтобы налететь, как всегда, с кулаками, растерялся, а потом и вообще сделал вид, что его больше интересуют голуби.

И я, прекрасно чувствуя и понимая, что первый серьезный шаг к победе сделан, с трудом сдерживая торжество, медленно пошел к своим сеням. Много сил и веры в себя придал мне этот случай.

Но вскоре я забыл о Митьке. На дом стали задавать много уроков, да еще на тренировках начали показывать такие приемы и комбинации, что просто дух захватывало.

Оказывается, зная их, можно запросто, без особого труда проникнуть к любым уязвимым точкам противника, как бы он ни был хорошо защищен. Нужно только умело пользоваться финтами, то есть обманными ударами и маневрами. Хочешь, например, попасть в подбородок, делай вид, что это тебя вовсе и не интересует, а ты всерьез решил "обработать" корпус противника - раз туда ударил, подвигался-подвигался на мысках вокруг него - еще! И вот когда он поверит, что ты и в самом деле только и думаешь, как бы ему в туловище заехать, перенесет защиту вниз, тут-то ты и проводи то, что задумал. Да делай так, чтобы он до самого последнего момента не раскусил твою хитрость и сам тебя встречным не угостил. Вовремя угадай, где он тебя обманывает, просто так показывает, а где всерьез собирается в атаку пойти. И вот это-то все как раз очень и очень интересно.

Да и вообще я теперь окончательно убедился, что правда бокс - искусство и абсолютно не походит на драку. Можно быть сильным, плечистым, иметь во какие кулачищи и все равно ничего путного на ринге не показать. Да вот хотя бы Ерема и Верблюд наверняка же думали, что можно силой взять. Да не тут-то было! Их обхитряли, заводили в западни, преспокойненько "обрабатывали" с обеих рук совсем пацанята по сравнению с ними.

Выйдя однажды против Верблюда, я вначале волновался: ну как же, вон какие у него руки длиннющие, но потом взглянул на Бориса, который показывал, чтобы я ни в коем случае не ввязывался в рубку - бездумный обмен ударами значит,- и стал, легко маневрируя, проводить один за другим удары, и все проходили. Верблюд только рот разевал да махал изо всех сил мимо. Он всегда махал изо всех сил, думая, что его испугаются.

Дата добавления: 2015-08-17