Виктор Пушкин. Самая крупная победа 4 страница

-В общем, ничего из нас, наверно, не выйдет! - шепнул он мне и безнадежно махнул рукой.

Это верно: мне и в голову раньше не приходило, что я такой бестолковый и неуклюжий, ну самый настоящий, как говорит Митька, сундук с клопами.

За всю дорогу мы с Мишкой не сказали друг другу ни слова. А когда вышли из метро, он вдруг, хмуро глядя в мокрый тротуар, спросил:

Ты... на следующую тренировку поедешь?

А ты?

Да вообще-то съезжу еще разок, посмотрю...- все так же хмуро ответил Мишка и, сунув мне свою шершавую руку, пошел прочь.

Подходя к дому, я вспомнил о Севе. Ну вот что теперь ему говорить?

Решил, что лучше всего, конечно, незаметно пробраться к себе и потом что-нибудь придумать.

Но едва я на цыпочках поднялся по лестнице, как дверь Севиной квартиры растворилась и Сева - я даже отшатнулся! - стремительно сунулся к моему лицу и стал пристально вглядываться.

Ты что? - удивился я.

Там не был, да? - не отвечая, шепотом спросил он.

Почему? - отворяя свою дверь и пропуская его впереди себя, снова удивился я.

А это, как ее, а почему тогда у тебя ни одного синяка нету?

А-а,- нахмурился я, и мне стало очень совестно, что я действительно ездил на тренировку, а лицо чистое- ну явно не дрался! (Хотя опять сколько с Мишкой ни смотрели, ни у кого синяков в зале не видели. Ну хоть бы малюсенький синячишко у кого! Определенно слабаки!) - Противника не было. Уж я себе и перчатки самые большие выбрал, и на ринг взобрался, а вот драться не с кем оказалось. Вообще-то был там один пацан, да он совсем уж новенький, даже не с начала тренировки пришел. Испугался...

У-ух, здорово! - прыгал Сева.- Ты, значит, прямо вот так смело вышел, а тот сдрейфил? А мне что- нибудь покажешь, а?

Ладно. Только иди-ка лучше вот сюда.- Я потянул приятеля в полутемную переднюю, поближе к своей комнате.- И знай: драться пока не будем - перчаток нет. Становись... Смир-рно! (Сева замер и вытянул руки по швам.) Так вот прежде всего запомни: бокс - это тебе не драка какая-нибудь, а... искусство! – торжественно начал я.

Угу, искусство,- покорно повторил Сева.

И наше первое занятие началось. Севе все нравилось: и как я рассказываю, и как показываю. Вот только ему казалось совершенно лишним, что нужно очень тщательно отшлифовывать умение правильно, по-боксерски двигаться. Ему не терпелось поскорее выучиться бить так, чтобы Митька с катушек летел, а тут трать время, двигайся как дурак!

Да почему же "как дурак"? - сердился я.-Ноги - это фундамент в боксе. Без них лучше никуда не суйся. Сразу же пропадешь! Если боксер не умеет правильно двигаться, то его любой слабак в первую же минуту одним мизинчиком побьет.

Чудно! - упорствовал Сева.- Да зачем же зря двигаться? Нам ведь что нужно? Подождать, когда Митька выйдет на улицу, незаметно подкрасться и изо всех сил трахнуть ему боксерским ударом - вот и все. И совсем не к чему перед ним раздвигиваться!

Честно говоря, мне и самому казалось, что это так. Да Вадим Вадимыч и Борис как-то очень уж здорово объясняли, зачем все-таки это нужно. Что-то насчет самолетов Вадим Вадимыч толковал... А, вспомнил, вспомнил!

- Ничего ты не понимаешь,- солидно перебил я рассуждения Севы.- Вот зачем это нужно, слушай. Ну, представь, вообрази, понимаешь, что встретились в воздушном бою два самолета: один - бомбардировщик, а другой - истребитель. У бомбардировщика двадцать пулеметов, а у истребителя один. Во! На целых девятнадцать меньше! И что же ты думаешь? Пока твой бомбардировщик со всеми своими пулеметами повернется, нацелится, пока он то да се, истребитель вокруг него уже раз пять вжи-и! вжи-и! И с ходу в хвост - очередь! И тот, конечно, курды вниз. Ясно? Так и Митька... Тьфу! То есть так и тот, кто не умеет двигаться. Пока он туда-сюда, а ты уже тут как тут – с другой стороны молотишь сколько влезет.

Сравнение с самолетами, в одном из которых - в истребителе, конечно! - Сева с гордостью увидел себя, подействовало на него, и он стал учиться по-боксерски двигаться.

А когда он, как ему казалось, немножечко выучился, то попросил, чтобы я объяснил теперь, как нужно ударять.

- Ну, это тебе еще рановато,- к его великому огорчению, солидно возразил я: не мог же я признаться, что и сам пока ничего не умею.- Тебе еще недельку-другую придется шаги шлифовать, чтобы без всяких запинок и ошибочек все делать. Ну, а теперь беги домой.

Увидев на столе приготовленный матерью ужин - сама-то она, наверно, уехала в библиотеку заниматься,- я сразу почувствовал страшную пустоту в желудке. Ужин, правда, нужно было разогреть, но я, не умея перебороть нетерпение, бросил сверток на стул, не моя рук, уселся и начал есть прямо из сковороды. Выпил два стакана чуть теплого чая и удивился, что мои движения вдруг сразу же стали какие-то вялые, а мысли тягучие. Да еще, как нарочно, за окном было темно и дремотно качалась похожая на голову марсианина тень фонаря.

Поглядев на нее, я вдруг вспомнил, что не все уроки приготовил, взял учебник и сел за стол. Но моя шея то и дело стала подламываться и подламываться, а голова сама собою падать на грудь. Я заставлял себя быть начеку, следил за головой, но она падала как раз тогда, когда я хоть на секунду переставал о ней думать.

"Так я лучше лягу, и тогда ей будет некуда падать!"- решил я и, скинув ботинки, улегся на диван и стал читать лежа. Но откуда-то с потолка вдруг спрыгнул заплаканный Сева и, всхлипывая и размазывая по грязному лицу слезы, стал жаловаться, что его избил Митька. Я пошвырял все учебники за шкаф, наскоро повторил, как нужно шагать в стойке, в которой боксера никак нельзя победить, и пошел из комнаты. Но тут меня остановил чей-то взгляд, хотя никого в комнате не было. Мне сделалось беспокойно, захотелось что-то скинуть с себя, от чего-то освободиться. Я заворочался и открыл глаза: надо мною склонилось тревожное лицо матери.

Ты что, мам? - испуганно вскакивая, спросил я.

Ничего, сынок, просто так,- смущенно ответила она, отошла от дивана и принялась снимать пальто; сняла, заглянула в сковороду.- Это ты все один съел? - удивленно и одновременно радостно воскликнула она.

Раньше такой сковороды мне на неделю бы хватило.- Молодец! И даже с хлебом!

"Будешь с хлебом, когда так потренируешься!" - обиженно подумал я, встал с дивана, делая вид, что вовсе и не спал, незаметно поднял с пола учебник и стал раздеваться.

Да, мам... Поставь мне, пожалуйста, будильник на пораньше.

А зачем? Дежуришь, да?

Нет, ну... так! - уклонился я от ответа.

Заслышав звон будильника, я сразу же открыл глаза, хотел приподняться и протянуть руку, чтоб нажать кнопку, но вдруг ощутил во всем теле такую боль, что упал обратно на подушку.

"Ой, да что же это такое?" - ахнул я, потом вспомнил, что говорил Вадим Вадимыч, и успокоился, а будильник, как нарочно, все звенел и звенел.

В комнату заглянула мать:

- Ты что, не слышишь?

- Слышу...

- Так что же?

- Да понимаешь, мам,- боясь признаться, что все болит (еще всполошится!), спокойно ответил я,- как-то не хочется сразу из-под одеяла вылезать...

- Не я, сам просил! - Она подошла к будильнику и утихомирила его.

А я, дождавшись, когда опять остался один, стал осторожно вылезать из-под одеяла, и снова малейшее напряжение вызывало боль. До этого я и не подозревал, что даже в пустяковом движении принимает участие сразу столько мышц. Поднимаешь только руку, а отдается и в плече, и в животе, и в спине.

Вспомнив слова Вадима Вадимыча, что как бы ни было больно, нужно все равно двигаться и тогда все скорее пройдет, я, стиснув зубы, кое-как поднялся. Едва передвигая ноги, выглянул в другую комнату и облегченно вздохнул: там никого не было.

За окном было серо, и оттуда тянуло пронзительным холодом. По спине сразу же побежали мурашки, и очень захотелось опять забраться под одеяло и замереть. Но я переборол себя, еще шире растворил форточку и огляделся.

Так с чего же мы вчера начинали? А, вспомнил: сначала шли медленно, потом все быстрее и быстрее и под конец побежали. Потом снова перешли на шаг и начали делать на ходу всякие упражнения.

Не обращая внимания на боль, я пошел, но сразу же уперся носом в книжный шкаф. Недовольно повернулся в другую сторону - диван! Вот и побегай попробуй! Придется на месте.

В комнату заглянула мать.

- Простудишься,- увидев открытую форточку, сказала она.

- Нет, мам! Не мешай...

Она покачала головой, затворила дверь, а я, снова отойдя на середину комнаты, стал вначале осторожно, потом все смелее и смелее и все меньше ощущая боль, делать зарядку. Правда, увлекшись, я несколько раз стукался то о книжный шкаф, то о стену или стол, шипя, тер ушибленное место, но не отступал. Вскоре мне было совершенно не холодно и ничего не больно. А когда я, разогревшись окончательно (вот почему все в зале называли зарядку разогревом), вышел на кухню, дядя Владя, сидевший в своей меховушке у окна, подозрительно спросил:

- Чего это ты сегодня такой красный? Мать обернулась, ахнула:

- Геннадий!

Я посмотрел на свой живот: верно, красный. Ответил:

-Да так, мам. Я же делал зарядку. А сейчас отойди от раковины, я умываться по пояс стану...

- Ты с ума сошел! Такой холод!

- Мам, ну нам же так велели. Понимаешь?

- Это где вам так велели? - сразу заинтересовался дядя Владя.

Я промолчал. Тогда он, понизив голос, сказал (мать как раз в комнату пошла):

- Эх, малый, чем по пояс-то зря мыться-полоскаться, Митьке бы шею намылил! Весь сарай наш изломал...

"Вот для этого-то и хочу! Просто так сильным не станешь!.." - едва не проговорился я, но сдержался, подошел к раковине, открыл кран, подставил под струйку палец. Ух ты, какая холоднющая!

Долго чистил зубы, стараясь оттянуть самое главное, не спеша умылся и осторожно, чувствуя на себе ехидный взгляд дяди Влади, плеснул из горстки на грудь и чуть не завизжал. Да нет же, это не вода, а самый настоящий расплавленный лед!

А дяде Владе все было мало.

- Нешто так по пояс моются? - ехидно сказал он.

Отступать было некуда. Стиснув зубы и не оборачиваясь, я плеснул на себя посильнее и удивился: уже не так страшно! Плеснул еще, еще, судорожно растер ладонями по спине, груди и животу и вдруг почувствовал, что все тело наливается обжигающим жаром. Оказывается, самое страшное - только начать...

- Вот это другое дело! - одобрительно гудел за спиной дядя Владя, а я плескался и плескался до тех пор, пока не вышла мать.

- Ох, да сколько же ты воды-то налил! Хватит, хватит, а то вниз прольется. Вытирайся! - И она кинула мне на плечи мохнатое полотенце, а сама взяла половую тряпку.

Когда я, весело гогоча, вытерся, мне стало еще жарче, теперь все тело горело, как в огне. И даже дядя Владя, покачав головой, сказал:

-Да-а, силен, силен! - и поскорей ушел в свою комнату.

А я, победно проводив его глазами, тоже зашагал к себе, ощущая удивительную силу в руках, ногах и во всем теле.

За завтраком ел так, что мать обрадовалась:

- Ну вот, тебе давно бы следовало по пояс мыться!

А силы все прибавлялись и прибавлялись. После завтрака их стало столько, что мне до страсти хотелось что-нибудь поднять, толкнуть. Я одной рукой запросто поднял за спинку стул и небрежно отставил его в сторону, хотя он мне вовсе и не мешал; будто нечаянно, сдвинул стол, а потом трахнул по гардеробу ладонью так, что мать даже вздрогнула и сказала, что больше не надо.

Застегнув китель и положив в портфель трусы, майку и тапочки (на последнем уроке - физкультура), шагнул к двери, отлично зная, что уж сегодня-то мать ни за что без пальто не пустит.

- Ну, я пошел...

- Ни в коем случае! - взглянув в окно, испуганно сказала она.- Ты посмотри: все одеты! - и достала пальто.

- Ну, мам,- как бы нехотя одеваясь, для виду упирался я.- Да я же теперь... Ну ладно, ладно,- наконец сдался я.- Пусть будет по-твоему.

Выходя из квартиры, хватил дверью так, что дядя Владя подскочил на табуретке и крикнул:

-Эй-эй! Собрался с жеребячьей силой-то! Ты б лучше...

Что "лучше", было уже не слышно, но я догадался. Наверно, опять что-нибудь насчет Митьки...

"А что мне этот осел!" - сам изумляясь своей храбрости, подумал я, упруго сбегая по лестнице. Вышел из сеней и чуть не попятился: к голубятне, сосредоточенно глядя на баночку с водой, осторожно подвигался Митька.

В одну минуту улетучились куда-то вся моя храбрость и сила; руки и ноги сразу же ослабели, а портфель, которого до этого и не замечал, стал казаться тяжелым.

Дождавшись, когда Митька скроется, я на цыпочках обежал дом, юркнул в калитку и только тогда почувствовал себя в безопасности.

Отойдя немного, с обидой сжал кулаки, в которых всего несколько минут назад была такая силища! "А еще зарядку делал, по пояс мылся!"

Вдруг кто-то незаметно подкрался сзади и стукнул меня по правому плечу. Я испуганно повернул голову и увидел, что слева преспокойненько идет себе и ухмыляется Жора Зайцев.

- Ну как, все выучил? Сегодня по литературе всех спрашивать будут!

Я чуть не споткнулся: вчера ведь так ничего и не успел. Хотел все честно выучить, да... уснул. А завтра как раз дневники Вадим Вадимыч проверять будет! И, главное, литература - первый урок.

В класс вбежали перед самым звонком, обогнав медленно плывущую по коридору литераторшу, с грохотом уселись за парту. Быстро отперев портфель, я выхватил из него учебник.

Учительница села за свой стол, напомнила, что сегодня, как и обещала, будет спрашивать, и неторопливо раскрыла журнал.

А я, не обращая внимания на тычки и подзатыльники и даже на то, что в щеку стукнулась и прилипла к ней жеваная бумага, читал и читал.

Первую спросили Лилю, и она все очень хорошо рассказала. Потом вызвали еще несколько человек. Каждый раз, когда учительница говорила: "Достаточно!", ставила отметку и снова смотрела в журнал, я переставал читать и замирал. Когда же вызывали не меня, а еще кого-нибудь, снова читал и читал. И все же не прочитал как раз того, о чем спросили...

Ну что ж,- нахмуриваясь, сказала учительница, медленно выговаривая каждое слово (ох, какой злой и противной она мне казалась!),- тогда давай сюда свой дневник.

Не надо дневник! - воскликнул я.- Я выучу!

Но почему же ты сегодня не выучил?

А у него книги не было,- вставая, негромко ответила за меня Лиля.-

Но... я ему после дам...

- А где же твоя? - снова спросила учительница.

Она... а ее...- залепетал я и был очень признателен Жоре, что он незаметно стянул учебник и спрятал его в парту.

- Ну хорошо,- отложила свою карающую самописку учительница,- на этот раз я тебе ничего не поставлю. Но чтоб к следующему уроку все непременно выучил!

- Да! - полный благодарности - не к ней, к Лиле! - ответил я.- Обязательно!

- А ты выручи его,- кивнула учительница Лиле. Было очень стыдно, когда после урока ко мне подошла Лиля и протянула свою аккуратно обернутую книгу, думая, что у меня и в самом деле нет.

- И ты не стесняйся,- сказала она.- Когда нужно, сам говори. Ладно?

- Ладно,- ненавидя и презирая себя, ответил я и положил в портфель еще один учебник по литературе, который был и такой, и какой-то другой, и его почему-то даже просто так держать было приятно...

Председатель совета отряда, строгий и очень аккуратный ученик - у него всегда все было в порядке,- подойдя сзади, сказал:

- Нехорошо, Строганов, подтянись!

- А тебе что? - огрызнулся за меня Жора.

Вот поставлю о вас вопрос на совете, тогда узнаешь что! И у тебя ведь не так-то уж гладко обстоит дело...

На следующем уроке я опять очень боялся, как бы не вызвали. И только на уроке физкультуры почувствовал себя свободно. Когда все переоделись и вышли в зал, мне вдруг очень захотелось кому-нибудь рассказать, что меня приняли в боксерскую секцию, что я уже был на одной тренировке и теперь умею по-боксерски стоять, двигаться, а завтра нам даже покажут настоящие удары.

Я несколько раз небрежно подпрыгнул на носках так, как это делали, перед тем как выйти на ринг, старенькие, и прицеливался в стену кулаками.

Жора спросил:

- Это ты что?

- Да так,- все же переборов желание во всем открыться, уклончиво ответил я.

После обеда я сел заниматься. Вынул Лилин учебник, на котором каким-то удивительно воздушным и красивым почерком были написаны ее имя и фамилия, и, отогнав от себя все посторонние мысли, стал учить, но вдруг вспомнил, что тренировочный дневник, о котором говорил тренер и после напоминал Борис, забыл завести.

Выскочил из-за стола, быстро достал из папиного книжного шкафа толстую тетрадь в коленкоровой обложке, снова уселся и аккуратно вывел на первой странице: "Тренировочный дневник боксера..." - и задумался: а какого же разряда? Вздохнул - ведь у новичков же разрядов не бывает - и дописал свое имя и фамилию.

Так что же мы вчера делали? А, вспомнил: сначала зарядку, потом старенькие стали драться, а нам показывали шаги...

Так прямо и писать? А вдруг Сева увидит? Я же ему наврал. Ничего, спрячу подальше - вот и все! И я стал честно все записывать. А когда кончил и сунул тетрадь на самое донышко чемодана, в дверь вдруг застучали. Открыл

- Сева; их, оказывается, после второго урока отпустили.

- Вообще-то я домашние задания делаю,- хмуро сказал я, не зная, пускать его или не пускать.

- Да я не буду мешать! - по-свойски входя, заверил он и спросил: - Ты сегодня на тренировку-то поедешь?

- Так тебе же говорили, что через день! - недовольно возразил я.

- А-а... а уж я думал - поедешь, покажешь мне что-нибудь дальше. И мы завтра набьем Митьке...- разочарованно вздохнул Сева...

"Что бы ему такое дать, чтоб он сидел тихо? -озабоченно подумал я.- А, вот что!" Взял с письменного стола "Огонек", карандаш и протянул ему:

- На-ка вот, реши кроссворд.

- У, это я люблю! - обрадовался он.- Знаешь, мы с папой какие решаем? Никто не может, а мы...-

И он сразу же стал, шевеля губами, считать карандашом клеточки на кроссворде.

Вздохнув, я поставил локти на стол, удобно устроил на раскрытых ладонях подбородок и уперся глазами в книгу. Но не прочел и двух страниц, как вдруг вспомнил про утреннее умывание, какое это впечатление произвело на мать и дядю Владю, и мне очень захотелось похвалиться перед Севой. И поэтому, отталкивая учебник и вставая, я сказал небрежно:

- У-уф, устал. Отдохну немного...- Я походил по комнате, будто и впрямь разминая замлевшую спину и ноги, и, как бы между прочим, спросил Севу: - Да, а как ты умываешься по утрам?

- Как это - как? - удивился он.- Очень просто: открываю кран, подставляю под воду паль... то есть все руки. Потом провожу ими по лицу.

- Эх, ты! - презрительно оглядел я его.- Так только одни девчонки умываются. Надо знаешь как? -

И я как только мог красочно расписал свое утреннее умывание.- Дядя Владя от удивления даже запрыгал!

- Надо бы и тебе так мыться.

- Ладно,- поджимая губы, ответил Сева.

- И потом, еще нужно учиться через скакалку прыгать.

Сева удивился:

-Как девчонки?

Я пояснил, что нет, по-боксерски. Сева сказал, что ладно, потом он возьмет прыгалки у своей сестренки Лидки. Но мне это показалось оскорбительным, и я посоветовал лучше достать какую-нибудь другую, настоящую веревку.

Севу позвали ужинать, а я снова засел за уроки. За окном было черно, в стекла нудно колотил дождь, а по мокрому тротуару противно шлепала падавшая с крыши вода.

Заткнув уши, чтобы не слышать этих тоскливых звуков, я заставил себя читать. Но ни с того ни с сего вдруг вспомнил, что просил вчера мать выстирать тренировочные трусы, майку и носки - все насквозь пропотело! А вот не проверил, как она это сделала.

Отодвинув тетрадь, бросился на кухню. На веревочке аккуратно висело все мое тренировочное хозяйство. Успокоившись, снова занялся уроками, но не сделал и половины, как пришла мать с новеньким чемоданом.

Он был маленький, аккуратненький. И на нем сияли запоры и уголки – не как у Мишки ржавые.

-Это мне, да? - с грохотом выскакивая из-за стола, радостно воскликнул я.- Ой, мамочка, миленькая, спасибо!

Я подскочил к матери, у которой отчего-то навернулись на глаза слезы, и звонко поцеловал ее в обе щеки. Потом схватил чемодан и, не зная, куда его поставить, заметался с ним по комнате, сбегал на кухню за тренировочной формой и стал примеряться, как буду класть ее в чемодан.

-Но ведь я же еще не погладила,- сказала мать.

-Да ничего! Я только посмотреть - влезет или нет. Но в чемодан не только все влезло, но еще и осталось много свободного места.

-Как здорово! - закрывая его и подходя с ним к зеркалу, кричал я.- Да, мам?

На следующее утро я первым делом посмотрел, на месте ли чемодан. Он оказался на месте - преспокойненько стоял себе на стуле, густо чернел своими боками и сверкал уголками и запорами. Взяв его в руки, я собрался было опять посмотреть на себя в зеркало, да вспомнил, что нужно еще делать зарядку, умываться и завтракать.

Мышцы уже совсем не болели. Я, взобравшись на стул, распахнул форточку и начал зарядку.

В школе опять почти ничего не слушал, а только и делал, что думал о чемодане.

После уроков староста и председатель совета отряда, встав у двери, объявили, что никто домой не пойдет, а все останутся готовить стенную газету: одни будут рисовать, другие - вырезать и клеить, третьи – писать заметки, так как ящик для заметок пуст. Я попытался было отказаться, убедить, что мне срочно нужно в одно очень важное место, но из этого ничего не вышло.

Староста каменно сказал:

- Всем нужно, и тоже в одно очень важное место! - и растопырился у двери, чтобы никто незаметно не выскользнул.

Закончили все в третьем часу. Как-то так получилось, что из школы мы вышли вместе с Лилей. Она в одной руке держала портфель, а в другой – папку для нот.

Мне ни с того ни с сего захотелось сделать что-нибудь необыкновенное: догнать и остановить, например, за задний буфер трамвай, перебежать перед самым носом у троллейбуса улицу или там еще что-нибудь подобное... И потом, все вокруг было почему-то очень смешное, и без конца хотелось смеяться. Я изредка взглядывал на Лилю, все время собирался сказать ей что-нибудь, но ничего путного придумать не мог. Выручила она сама. Она спросила:

- И ты... тоже на музыку, да?

- Да! - почему-то, как дурак, ответил я, спохватился - на какую музыку? - и поспешно поправился, ненавидя себя за неловкость: - То есть нет! - и был очень благодарен, что она уже спрашивала о другом: не нужен ли мне опять учебник.

Я ответил, что нет-нет, спасибо, и опять, как дурак, не мог ничего придумать, и поэтому до самого нашего дома мы шли молча. Только когда уже совсем подошли, она тихо сказала, даже не глядя в мою сторону:

-До свидания.

-До свидания! - чуть ли не во все горло гаркнул я.

Дома я сразу же проверил, поглажены ли трусы, майка, носки. Оказалось, что все в порядке. И стал укладывать их в чемодан.

Дождавшись, когда можно было ехать во дворец, взял чемодан и вышел на кухню, будто для того, чтобы проверить, не оставил ли чего на плите.

- Ишь ты какой важный! - покачал головой дядя Владя и спросил: - Это ты куда ж? В баню?

- Нет! - обиделся я, хотя знал, что он нарочно про баню, чтобы меня позлить.

Ехал во дворец и все боялся, придет ли Мишка. Но когда вошел в раздевалку, сразу же успокоился: Мишка сидел в уголке. Он сказал, чтобы я садился рядом с ним, специально для меня занял место.

Пришли и табачники, которых Вадим Вадимыч не допустил до тренировки в первый раз: крепкий парень с добрым лицом, Ерема и Верблюд. Они, переодеваясь, говорили, что теперь даже и не дотронутся до папирос.

Тому, с добрым лицом, я почему-то верил, а вот Верблюду с Еремой - нет. Уж очень подозрительно бегали у них глаза.

Мишка сразу же заметил чемодан, и мне даже показалось, что он позавидовал: у него-то был гораздо хуже. Он помрачнел, засопел, но потом,вдруг что-то вспомнив, посмотрел на Ерему и крикнул:

- Ну, пойдем гирю-то поднимать! Пойдем! - И шепотом мне: - Я уже пробовал. Знаешь, какая тяжелющая! - И снова Ереме: - Испугался, да?

- Чего мне пугаться-то! - огрызнулся Ерема. Мишка вскочил с места:

- Ну тогда пошли, пошли!

Ерема огляделся - деваться было некуда: на него смотрели со всех сторон - и со снисходительным видом шагнул вслед за Мишкой из раздевалки. Двинулись и мы все.

В гиревом зале никого не было. Покойно стояли на своих помостах сверкающие штанги; лоснились в уголке пузатые гири; блестели никелем на специальных полках грифы, и было отчего-то немного жутко.

Мишка даже на шепот перешел:

- Ну иди, поднимай!

Ерема насупился, крякнул и, пугая тишину, косолапо зашагал, а Мишка, торжествуя и грозя ему в спину пальцем, оглянулся на меня - дескать, сейчас кое-что увидишь.

Ерема подошел к гирям, воровато окинул их взглядом, выбирая полегче, но Мишка приглушенно крикнул:

-Эй-эй, вон ту бери! Тот дядя ею баловался! Ерема недовольно нагнулся, осторожно взялся за дужку. Все увидели, как у него все напряглось на спине, но гиря лишь только слегка поколебалась.

Он потянул ее сильнее, весь наливаясь кровью, чуть приподнял, но тотчас же грохнул обратно на пол.

-Ну и как? - ехидно спросил Мишка.- Пустая, да? Пустая? Так вот: никогда больше заранее не хвались!

Начались занятия. Вадим Вадимыч объявил новичкам, что сегодня он проверит, как мы умеем двигаться, и покажет первый боксерский удар – прямой левый.

Курильщикам, которых Вадим Вадимыч допустил до тренировки со строгим предупреждением, еще предстояло шаги зубрить.

И вот, едва он подошел к нам и начал показывать, я окончательно потерял веру в то, что когда-нибудь стану настоящим боксером и освобожу двор от господства Митьки. С передвижениями и боевой стойкой мы еще как-то справились. Правда, и это опять повторяли целый час, но Вадиму Вадимычу все равно до конца ни у кого не понравилось. Он сказал:

- Ладно, потом как следует отшлифуете! - и стал показывать, как нужно правильно наносить удар.

Когда делал он сам, все выглядело легко и просто.

Глядя исподлобья, Вадим Вадимыч спокойно шагал вперед, держа подбородок у груди и все равно страхуя его еще на всякий случай правой ладонью, а его левый кулак молниеносно протыкал воздух. Но вот когда то же самое повторяли мы, у нас ничего не получалось.

Нанося левый прямой, оказывается, требовалось выполнять разом три дела: шагать вперед, наносить удар да еще защищать собственный подбородок от возможной контратаки противника. И при всем при этом необходимо было постоянно следить, чтобы не поднималась голова, обязательно делать выдох и помнить, чтобы ноги шагали ровно столько, сколько полагалось. Ошибся на сантиметр - кулак либо не дойдет до цели, либо вместо удара получится нелепый толчок.

А я все время что-нибудь да забывал. Вадим Вадимыч снова терпеливо показывал, объяснял, что кулак должен двигаться по прямой, так как это кратчайший путь до цели, что удар должен быть четким и точным, а для этого необходимо вкладывать в него под конец вес тела. Я поспешно заверял, что все понял, торопливо повторял - и снова неправильно.

Не так работали ноги, забывал про вес и страховку. А кулак ну никак не желал двигаться кратчайшим путем, а все норовил по кругу. Особенно подводила голова - она словно нарочно задиралась и задиралась, и в подбородок попасть ничего не стоило.

-Плохо. Весь для встречных открыт...- вздыхал Вадим Вадимыч. (И мне казалось, что вот-вот терпение у него иссякнет, и он меня с позором выгонит вон из зала.) Потом он вдруг сказал: - Вот что, принеси-ка сюда носовой платок.

Я удивился: зачем? Незаметно попробовал пальцем под носом - сухо...

Все же сбегал, достал из кармана, принес.

-Вот,- сказал Вадим Вадимыч, беря его и показывая, точно я никогда не видел собственного платка,- видишь?.. Он тебя сейчас научит, как нужно наносить удары и не раскрываться. Приподними-ка голову. (Я поднял, а Вадим Вадимыч подложил платок под мой подбородок.) И вот теперь встань в стойку и нанеси удар... И - р-раз!

Я ударил - платок скользнул на пол.

-Ничего, ничего,- успокоил Вадим Вадимыч,-положи обратно.

Я положил и опять ударил, но не довел кулак до конца, потому что испуганно удержал едва не выскользнувший платок.

- Еще! - командовал Вадим Вадимыч.

На третий раз платок не упал, но удар получился нелепый оттого, что все тело было сковано и напряжено из-за боязни, что опять упадет этот злополучный платок.

-Еще...

Нет, опять плохо. Больше думал о платке, чем об ударе.

- Достаточно,- сказал тренер.- Понял?

- Да,- кивнул я, хотя абсолютно ничего не понял и чувствовал одно: все плохо.

На следующей тренировке повторишь. Дома ни в коем случае ничего этого не делай, так как могут появиться нехорошие привычки, а никто тебя не поправит. Ну, беги в душевую.

Я, обрадованный, что мои мучения кончились, побежал.

У Мишки тоже, наверно, ничего не получалось, потому что на вопрос: "Ну как?" - он лишь уныло махнул рукой.

Дата добавления: 2015-08-17