Глава 6. Дорвей 16 страница

Летен не прерывал его размышлений – сидел на лавке, закинув ногу на ногу, и с интересом наблюдал за ним. Когда по лицу Алея стало ясно, что он вернулся к реальности, Летен сказал:

- Я так думаю, что Эн побежал за Гэрэлкой. То бишь за Ясенем Лазуриным. Прав?

Алей уже устал удивляться. Он только слегка обиделся: то, что ему открывалось через предельный поиск, Летен элементарно вывел логически.

- Правы, - сказал он. – А почему вы так думаете?

- А больше некуда, - сказал Летен. – Тварь прилипчивая. Ершится, а уйти не может. Возвращается и снова ершится. К хозяину он вернуться не захочет – похоже, лют хозяин. А больше здесь идти не к кому. Остальные-то все вымышленные.

Алей обречённо кивнул.

- И зачем я вам нужен, - пробормотал он, - у вас и так получается...

Летен добродушно засмеялся.

- Нужен, - сказал он. – Куда я без тебя. Я по Старицам ходить не умею.

Алей вздохнул.

- Летен Истин, Иней не в порядке. Что-то с ним не так. Можно, мы не станем задерживаться?

- Я обещал, что завтра будем дома, - сказал Летен.

В дверь постучали – осторожно и дробно, трясущейся рукой.

- А сейчас, - заключил Воронов, - в баню.

Тиун, маленький и кудлатый, приотворил дверь, просунул голову внутрь и точно обвился вокруг створки: не решался ни войти толком, ни даже открыть дверь на всю ширину. Великий князь смотрел на него с милостивой усмешкой. Как не своим, тоненьким бабьим голоском мужичок объявил, что баня стоплена, пар чуден, а веники нарублены всякие, и можжевеловые тож.

- Хорошо, - одобрил Летен и отпустил тиуна движением брови.

Потом обернулся к Алею и ухватил его за рукав.

- Пошли.

Алей рефлекторно попытался вывернуться из Летеновой хватки и не смог.

- Летен Истин, - жалобно сказал он, - не надо.

- Ты чего, - удивился Летен, - в Орде мыться отучился?

- Нет, - скал Алей, сгорая со стыда, - мне в баню нельзя.

- Это почему? Баня для здоровья полезна.

- Мне плохо станет. У меня давление пониженное.

- У татаро-монгольских захватчиков, - сказал Летен, - не может быть пониженного давления. Пошли. Если в обморок соберёшься, я тебя в холодную воду макну. Враз очухаешься.

Больше он возражений Алея не слышал и на слова его не отвечал, а вместо того перехватил за руку повыше локтя и потащил за собой силком. Алей протестующе пискнул в последний раз и сдался. Если Летену что-то взбредало в голову, сопротивления он не то что не терпел – не замечал. «Если мне нужно будет его останавливать, - безнадёжно подумал Алей, - мне точно надо ломать себе Предел. Иначе не выйдет. Да и с Пределом-то не факт...»

В предбаннике, густо застланном душистым сеном, Летен стянул рубаху. Алей неуютно притулился у стенки. Сено кололо босые ноги.

- Ну чего ждёшь? – ухмыльнулся Воронов. – Помочь?

- Блик, - безнадёжно сказал Алей и начал развязывать пояс халата.

Сунулся было банщик с ковшом. Летен ковш отобрал, а банщика выгнал, велел принести чистое и больше не соваться.

- У, блокадник, - укоризненно сказал он Алею, который зябко вцепился в собственные локти и смотрел на Летена как на врага. - В чём душа держится. Между рёбрами палец просунуть можно.

- Я знаю, - мрачно сказал Алей.

Сам Летен состоял из мускулов, крепко навитых на тяжёлые кости. Когда он открыл дверцу, из-за неё вырвался клуб пара. Алей нервно переступил с ноги на ногу.

- Хорошо топили, - сказал князь, - умельцы, - и шагнул внутрь.

Алей выдохнул.

В следующий миг Летен, уже покрытый испариной, высунулся наружу и одним уверенным рывком втащил его в ад.

В глазах у Алея потемнело. Впрочем, в бане и было довольно темно. Воздух тут можно было нарезать кусками и есть; дышать им не представлялось возможным. Алей поскользнулся на мокром полу, нелепо взмахнул руками, и тут Летен, как обещал, окатил его ковшом ледяной воды.

Воздух мгновенно оказался превосходным, жар – приятным. В голове прояснилось, а кости сладко заныли, вбирая тепло. Чувствуя себя полным идиотом, Алей осторожно пробрался к полку и сел, поджав ноги.

Второй ковш Летен опрокинул на раскалённые камни. Пар поднялся до потолка, нежно, горьковато запахло смолой. Алей помотал головой, запустил руки в волосы и стал неуверенными пальцами расплетать косички. Летен поднялся на полок выше и уселся там, расставив колени, похожий на довольного медведя.

- Ну что, ордынец, - хохотнул он, - нравится русская баня?

Алей подавил безнадёжный вздох.

- Я тебя ещё веником отхожу, - ёрнически пообещал Летен, и Алей содрогнулся.

- Блик...

- Ладно, не буду, - сжалился Летен и вытянул ноги.

Левую икру его бороздил глубокий шрам. «В битве получил?» – предположил Алей. Но шрам был старый и аккуратный, не средневекового шитья. Алей украдкой поднял взгляд. Ещё один такой же шрам проходил по рёбрам и животу справа. Оба – длинные, вроде как от ножа... На литом теле великого князя были и другие отметины. Алей не знал в точности, как выглядят следы пулевых ранений, но, кажется, это были они - на левом плече и левом подреберье.

Летен покосился на него, проследил за взглядом и расслабленно усмехнулся.

- Это меня дома порезали, - сказал он с каким-то пугающим удовлетворением, - в девяносто третьем. Разбирались кое с кем... Один зверёк ножом пырнул. Молодой был, глупый, – и Летен пояснил со смешком: - я. В печень урод целился. Хорошо ещё, неглубоко прорезал. А то кто знает, где бы я сейчас был. Уронил я его... правильно так уронил, думаю, вырубил. А он мне ногу пропорол.

Алей опустил глаза. У него подводило живот – не от страха, а от какой-то странной неловкости. Вроде как неспроста, не ради красного словца рассказывали ему это, но зачем – он не мог понять.

- А здесь, - сказал Летен, ощупывая след от пули на плече, - на Первой чеченской снайпер расписался. Видишь, одну пулю выше сердца положил, другую – ниже. А я злой был как собака. Друга моего он убил. Раз – и нет человека. Полчерепа снёс. Я этому снайперу сначала шею свернул, только потом упал. Два месяца в госпитале провалялся. Думал: Господь Бог меня для чего-то избрал. Одна пуля выше сердца, другая ниже, а снайпер этот пристрелялся там на отлично. Сколько хороших парней в землю положил. А я живой.

Алей молчал. Бездумно он сунул в рот пальцы, впился зубами, не чувствуя боли, отнял руку и увидел кровь. Тогда он сказал:

- Летен Истин...

- Знаешь, что, Алик, – прервал его Воронов и наклонился с высокого полка, сощурил весёлые, блестящие глаза, - давай-ка ко мне на «ты» и по имени.

Отправились в путь рано утром, едва рассвело. Пели петухи в деревне. Летен отдал приказы заранее: его разведчики расспросили крестьян и нашли в лесу несколько речных стариц, волоком доставили к ним простые зелёные лодки. Никто не задавал вопросов. Алей не видел страха во взглядах, устремлённых на князя – только преданность и безграничную веру. То ли выучка замыкала уста, то ли привычка. «Князь знается с колдунами. Может, и сам колдун, - думали они, и так легко было Алею считывать их мысли, что получалось само собой. - Ничего не боится, поступает по-своему. Звонили в монастыре к заутрене – не пошёл, а с вечера ларь золота подарил отцу игумену, вызолотит отец игумен маковицы колоколен, чтобы далеко сияли во славу... Жертвует князь на монастыри и церкви, а задаст кто вопрос каверзный, так отвечает: «Отмолю». На то воля его, а простому люду не след мешаться...» Мелькнула мысль, что в пластичном мире, верно, и Якорем стать проще; великий князь Летен свет-Истин - надежда и опора для подданных. «Кто-то вернётся из этих стариц, - подумал Алей потом, - тот московский князь и тот ханский сын, которых сочинил автор этого мира. Интересно, как обернётся сюжет...»

Блестели тесовые крыши домов, зелёный мох поднимался по старым срубам. Пастухи выгоняли на поле скотину, увидели князя – стали ломать шапки, кланяться земно.

Ехали по лесу в сопровождении двух дружинников. Кони ступали по грудь в высокой траве, на которой жемчугами и алмазами блистала роса. Алей почти не смотрел на сторонам, но чутко прислушивался к лесу. Светлый березняк сменялся тёмным ельником, веяло сыростью, ягодами и грибами. Когда вдали завыл ветер и зашумела листва, Алею почудилось, что там, за лесом, идёт поезд – по полотну, которое проложат здесь через семьсот лет. Морок пронёсся и сгинул, но осталось ясное, как свет, понимание, дарованное догадкой: из вымышленного мира уйти легче, чем из реального, потому что он подчиняется воображению. Когда Алей увидит крутые берега Старицы и зеленым-зелено пламенеющий лес над ними – кажущееся станет настоящим.

Нежно перекликались птицы. Прохлада светлым плащом опускалась на плечи, поила безмятежностью, точно горьким настоем целительных трав. Среди дерев косо стояли солнечные столбы. Едва шелестели листья. В тишине слышно было, как белки лущат шишки. Показался болотистый берег и лодка на нём. Летен остановил коня и сказал Алею, что лодок три и подходящих стариц три, но прочие дальше. Если Алею не нравится эта, они перейдут её вброд и будут ехать ещё час.

Алей отрицательно покачал головой и спешился. Немного помедлив, Летен обернулся к дружинникам и кивком отослал их. Хвосты их коней, серый и белый, скоро затерялись в солнечных пятнах. Соскочив наземь, великий князь вывел своего Орлика на место посуше и привязал к дикой яблоне. Похлопал коня по могучему плечу, огладил бархатный нос, и вдруг порывисто обнял за шею и вслух сказал: «Спасибо, дружище!» Орлик фыркнул, переступив на месте, в шутку схватил хозяина за плечо зубами. Алей смотрел на это с улыбкой.

- До чего ж звери славные, - сказал Летен. – Дома своего заведу.

- Да, - Алей потрепал гриву каракового. – Жалко оставлять.

- Из-под меча меня унёс, - сказал Летен, ослабляя подпругу, - вашего, ордынского.

Алей безнадёжно закатил глаза и вздохнул.

- Шучу, - сказал Летен. – А всё же извиняться тебе надо было не передо мной, а перед Беркутом. Метко стреляешь, программист.

Алей смешался и не знал, что сказать, но князь и не ждал ответа.

- Добычу богатую в Орде взяли! – продолжал он. - Одного золота... – он сдвинул челюсть набок, подсчитывая в уме, но так и не сосчитал, закончив: - телегами вывозили. И стада несметные. Если разворуют и пропьют – вернусь и перевешаю.

- Летен Истин, вы...

- Меня не двое. Ты чего? Я ж разрешил.

- У меня духу не хватает, - признался Алей, и Воронов хмыкнул. Алей облокотился о седло и сказал ему: - Ты, государь, грозный очень.

- Не отрицаю, - сказал государь. - Найдёшь мне потом ещё один такой мир, вымышленный. Я корешей позову, будем Казань брать. Или Астрахань. Тебя назначу опричником.

Летен говорил суховато и веско. Алей чуть было не испугался всерьёз. Но князь обернулся, глаза его искрились весельем. Он и впрямь шутил. Алей, рассмеявшись, ткнулся лбом в седло.

Привязав коня, он медленно, оскальзываясь на болотистой почве, пошёл к лодке, остановился перед нею. Попробовал столкнуть в воду, но не получилось. Подоспел Летен и помог.

- Грести ты, конечно, не умеешь, - сказал он, легко запрыгнув в лодку. – Показывай путь.

Вымочив сапоги на мелководье, Алей неуклюже перебрался через борт и сел на скамейку. Поднял глаза: белые облака потихоньку затягивали небо, заслоняя рассветную голубизну. Как будто Старица звала его, обещая принять без препон... Он улыбнулся, охваченный страстной надеждой.

- Летен, нам нужно к излучине, где не видно, что за поворотом. Вон... хоть туда, где ёлки на полуострове.

«Полуостров» был скорей кочкой. На глине и валунах плотной стеной встали, сплетаясь ветвями, молодые ёлочки. За ними высились огромные старые липы, сходясь в тенистый сырой лес. Лодка неторопливо заскользила по недвижной тёмной воде, от каждого касания вёсел расходились круги, с едва слышным всплеском нырнула с камня лягушка.

- Пахнет-то как, - сказал Летен, с удовольствием озираясь. – В таком лесу я на медведя охотился. А он малину жрал. Ну туша! Попёр на нас, как танк, лошади перепугались.

Алей почти не слышал его. Он смотрел в светящееся небо за узорной завесой лиственных крон. Солнечные лучи всё ещё низвергались из-за облаков водопадами золотого пламени – одаль, позади, в сосновом бору, который тянулся до самых стен монастыря. Алей задумался вдруг, как называется монастырь и есть ли он – был ли он? – в их настоящем мире... Ветер стих.

«Эн убежал к Ясеню, - подумал Алей. – Понятно, зачем папе может понадобиться Эн. Но зачем он демону? Эн глуп, но не настолько глуп, он знал, насколько Ясень могуч, а ему не нравятся сильные хозяева. Я его развлекал. Папа любит развлекаться. Может, Эн решил полюбоваться на его развлечения? Или... – тут Алея посетило неприятное чувство, - или это я прогнал Эна? Я нашёл болезненный для него вопрос. Я зацепил его. Конечно, раз я узнал его слабое место, я бы этим вовсю пользовался. Поэтому Эн решил отделаться от меня или просто обиделся... А! Пускай Вася ищет своего блудного попугая». Алей потянулся, хрустнув позвонками, и запрокинул голову.

Светлый частокол солнечных лучей истаял. Стало пасмурнее. Тихий зелёный лес виделся будто бы через очень прозрачное и чистое стекло. Свет небосвода достигал земли процеженным сквозь высокую сияющую пелену.

Несколько сильных гребков донесли лодку до излучины, и ещё минуту спустя за упругой колючей стеной ельника скрылся топкий берег и дикая яблоня, к чьему стволу они с Летеном привязали коней. Алей откинулся назад и прилёг на локоть, вывернул шею, напоследок прощаясь со своим караковым жеребцом.

Когда он обернулся, то увидел Осень.

Она стояла на зелёном склоне, над белым песчаным берегом Старицы и приветливо улыбалась.

Глава одиннадцатая. Метапоиск.

Выйдя из машины, Алей поднял лицо к небу.

Золотое колесо времени откатилось назад, от конца лета к его началу. Сменилась параллель, время года стало иным, иным – время мира. В глубокой и яркой, налитой июньским молодым жаром синеве плыл над Старым Пухово огромный лайнер, оставляя за собой конденсационный след, толстый и пушистый как хвост. Стояла тихая послеобеденная пора, детские площадки опустели, и даже взрослых не было почти никого. Только ковыляла от подъезда в угловой магазин подружка Меди Морошиной бабушка Радость, да на площадке перед гаражами Тороп Чернышов нарезал круги возле древней бежевой «Победы». «Реставрировать собрался», - подумал Алей. Тороп почесал бритую башку, открыл капот «Победы» - нежно, как женскую шкатулку - и погрузился в глубокую задумчивость. Летен полюбовался на машину и хозяина и одобрительно хмыкнул.

Траву постригли возле школы, а больше ничего не переменилось здесь. Высокие деревья замерли над пятиэтажками, впитывая щедрый летний свет. В песочнице забыли красно-синий мячик. Алей неуверенно сделал шаг, всё ещё касаясь рукой дверцы Летенова джипа. Всего несколько субъективных часов назад они были невозможно далеко отсюда, в мире, имевшем иную природу, в чужих, нереальных телах и судьбах...

Вот стоит перед рыжими гаражами незамысловатый Тороп в майке-алкоголичке, ласкает чёрными пальцами машину прадеда-ветерана. А три дня назад Алей как раз вспоминал Торопа; тогда Улаан-тайджи ехал верхом по разбитой дороге в приокских лесах, под неусыпным и недобрым надзором дружинников Летена. Теперь Летен заводит чёрную немецкую машину, чтобы ехать к другим своим дружинникам... «Для него и сейчас Средневековье, - подумал вдруг Алей. – Побратимы, войны, дети от наложницы. И княжеский стол».

- Дела ждут, - сказал Летен ему в спину. – Позвоню тебе дня через три. Если сам что узнаешь раньше – звони смело.

- Да. Спасибо, - Алей обернулся, примерился уже захлопнуть дверцу джипа, когда услышал до боли знакомое, звонкое:

- А-а-алик!

- Блик! Лёнька!

Выскочив из теней проулка как рыжий чёртик, к Алею нёсся ошалелый Лёнька, лохматый, весь облезлый от солнца. Мальчик-морковка... Алей прикинул направление, заподозрил, что Лёнька дежурил у его подъезда и перепугался. До родителей-Комаровых ему дела не было, но самому Лёньке могло прийтись от них очень кисло. А то и приходилось уже. Сколько времени провёл Алей неведомо где? Осень сказала ему, какое сегодня число, но он успел забыть. «Вася говорил, что позвонит мне на следующей неделе, - вспомнил Алей, - значит, не больше недели потерял. Всё равно много».

Луша опередила хозяина, ткнулась мордой Алею в бедро, а потом поставила лапы ему на плечи. Тот едва увернулся от мокрого языка, отпихнул собаку и сурово сдвинул брови, уставившись на Комарова.

- Ты что, - поинтересовался Алей, - так и сидишь здесь? Меня дожидаешься?

Лёнька остановился, задыхаясь, согнулся, упёрся руками в колени.

- Ага, - выдохнул он и зачастил: – Алик, а ты где был? Ты к Иньке в лагерь ездил, да? А ты его не привёз? А ему там нравится, да, там хорошо? Алик, а там телефона нет, что ли? Там телефоны отбирают? Почему он мне не звонит?

Алей прикрыл глаза. Он хотел остаться спокойным и благожелательным, чтобы не пугать Лёньку, но не сумел: скривился, оскалился, отвернул лицо. К досаде и бессилию теперь добавился стыд. Не смог. Не справился. Не вернул маленькому часовому его знамя, его лучшего друга...

- Да, - через силу соврал Алей, стараясь, чтобы голос звучал ровно, - там отбирают телефоны.

Лёнька выпрямился и повесил голову. Сжал кулаки. И уже не понял, не увидел Алей – почувствовал и прочитал, точно отсканировал, что Комаров стиснул зубы и подавил гневный вздох. Испытание, выпавшее на долю друга, он переживал так, будто сам был там, в мрачном полувоенном лагере. Не мог помочь другу Лёнька, но не мог и остаться равнодушным.

Он посмотрел на Алея исподлобья, бледными и строгими взрослыми глазами.

- Там плохо, да? – спросил он. – Алик, ты почему его не забрал тогда? Ты обещал.

У Алея пересохло во рту. Он не знал, что ответить.

Летен заглушил мотор по второму разу, вышел из машины и встал у Алея за спиной. Алей беспокойно оглянулся. Мурашки побежали между лопаток.

- Тебя Лёней зовут? – вполголоса спросил Летен. Алей заметил, как Комаров бессознательно выпрямился, расправил плечи. Ни дать ни взять мальчишка из гайдаровских повестей – перед фронтовиком.

- Клён Комаров, - отрывисто сказал Лёнька, пожирая Летена глазами.

- А я Летен Истин. Дядя Летя. Иди сюда, Клён, слушай, - Летен мягко отодвинул Алея в сторону.

Лёнька шагнул вперёд, как из строя.

- Иней, друг твой, - серьёзно сказал Летен, - ни в каком не в лагере. Он попал в беду.

Лёнька раскрыл рот и тут же захлопнул. Сглотнул.

- Мы с Аликом, - продолжал Летен, - делаем всё, чтобы его выручить. Но это очень трудно.

Запоздало Алей понял, что магнетическая воля Летена и его подчинила себе. Критическое восприятие притупилось. «Не надо Лёньке этого говорить! – запаниковал он. – Лёнька же болтун! Растрясёт по всему району! Всех напугает и сам себя напугает...» Но прервать Летена он не мог. Не сейчас.

Жалко и жутко было смотреть, как сереет Клён под веснушками. И всё же спокойная сосредоточенность взрослого передавалась ему. Алей впервые видел Лёньку таким внимательным. Втолковывая Комарову математику, он никогда не мог добиться, чтобы Клён слушал его – так.

- Мы очень старались, но потерпели поражение, - сказал Летен Клёну. – Так бывает. Мы обязательно выручим Инея. Веришь?

Лёнька моргнул. На выцветших морковных ресницах закипали слёзы.

- Верю, - без голоса ответил он и прибавил: - С-спасибо, дядя Летя.

- А теперь самое важное, - сказал Летен и присел на корточки. – Лёня, чем больше людей об этом знает, тем хуже наше дело. Ты уже понял, что все стараются молчать. Даже Алик. Я верю, что ты не подведёшь нас. Никому не скажешь ни слова. Условимся, что Иней сейчас в летнем лагере и ты не беспокоишься о нём. Хорошо?

- Клянусь! – торопливо выпалил Лёнька, прижал руки к груди, шагнул вперёд, но Летен двинул ладонью в воздухе и покачал головой.

- Нет, - сказал он. – Дай честное слово.

И Алей не поверил глазам: круглое лицо Лёньки стало вдруг безмятежно-спокойным и даже весёлым. Клён смахнул слёзы, улыбнулся и твёрдо ответил:

- Честное слово.

Летен молча встал, протянул руку и крепко пожал маленькую веснушчатую ладошку.

- А теперь, - сказал он, - иди домой. Мама заждалась к обеду, наверное.

Лёнька переступил с ноги на ногу, поморгал, кивнул и, не попрощавшись, забыв об Алее, побежал обратно в проулок. Немного растерянная Луша вывалила язык, уставившись вслед хозяину, и скоро галопом понеслась за ним.

- Летен, зачем ты ему рассказал? – выговорил Алей, когда к нему вернулся дар речи. – Он маленький ещё. Он болтун. Он забудет про это честное слово...

- Нет, - сказал Воронов всё с той же серьёзностью, глядя в ту сторону, где скрылся Лёнька. – Не забудет. А врать никому не надо, ни маленьким, ни большим.

Алей посмотрел на Летена искоса и улыбнулся одной стороной рта, произнеся:

- Умалчивать.

Воронов хладнокровно пожал плечами.

- Умалчивать можно.

Оставшись наконец один, Алей сунул руку в карман и нащупал металлическое колечко с нанизанными на него ключами. Его вещи так и хранились у Рябины, она вынесла их из подъезда, когда Алей с Летеном приехали. Летен позвонил ей заранее, одолжив телефон у Осени.

«Надо позвонить Осени, - думал Алей, шагая к дому. – Или лучше не надо? Может, она спит... А я поищу и определю, спит или нет. Только попозже. Сначала надо позвонить маме». Простые, здешние тревоги и заботы казались ему сейчас такими маленькими и незначительными, что приходилось заставлять себя думать о них. Отлучку не удалось скрыть от матери. Как и предполагал Алей, она обзвонила всех, кого только могла, даже одноклассников и бывших девушек. Рябина взяла трубку, когда Весела звонила на Алеев телефон, но ничем не могла ей помочь. Весела ещё много раз звонила по номеру сына, так много, что телефон разрядился... «Как она? - спросил Алей, отпирая дверь. – Сначала Иней, потом я...» Он отпустил ассоциативный поиск, и поиск продлился не дольше пары мгновений. Возвратилась картина той огненной ночи, когда началась погоня за Ясенем. Снова отец стоял под звёздным небом посреди Великой степи, преображаясь в каменного кумира, снова бежал от него несчастный толстый Шишов, а Весела каменела от горя. «Мама догадалась, - понял Алей. – Она решила, что меня тоже забрал папа. И... да что там, она правильно догадалась. Наверно, это даже хорошо. Это всё-таки не совсем неизвестность». Но невыносимая душевная боль пронизывала видение и передавалась телу: казалось, в сердце вонзали и проворачивали там иглу. Алей с усилием перевёл дыхание и бросился к телефону, не разувшись.

- Мама?

Только что она устало сказала «Алло», но с первым звуком Алеева голоса будто канула в тишину, и по ту сторону трубки стало пусто. Алей испугался. Стыд ожёг его: он мог позвонить маме ещё четыре часа назад и не позвонил. Пускай тогда он боялся за Осень, потому что Осени тоже стало плохо, пускай был слегка не в себе... Всё равно не прощалось такое сыну.

- Алло! – тревожно повторил Алей. – Мама? Ты в порядке?

Несколько бесконечных мгновений продлилась пауза. Алей чувствовал себя как на раскалённых углях. Хотелось сорваться и побежать – но куда? Где спасёшься от совести?..

- Да, - бесцветно прошептала мама. – Алик, это ты? Ты где?

- Мама, я дома! – громко сказал Алей. – Я вернулся!

- Откуда? Где ты был? Почему не позвонил?

- Я не мог. Мама, прости, пожалуйста, я действительно не мог позвонить.

- Я не обижаюсь, - ответила она так, что Алей чуть не расплакался. – Господи, слава Богу, ты жив. Где ты был, Алик?

Алей впился ногтями в ладони. Осязание как будто притупилось.

- Далеко, - сказал он, - очень далеко. Мама, я нашёл Иньку! Слышишь? Я искал Иньку и нашёл его! С ним тоже всё в порядке!

- Ох, - беззвучно сказала трубка и донёсся странный шорох, будто что-то мягко упало. У Алея волосы встали дыбом: он понял, что у мамы стало плохо с сердцем.

- Мама! – крикнул он, вцепившись в трубку. – Мама!

- Я тут, - слабая улыбка мелькнула в её голосе, - я на диван села... А Инечка с тобой? Дай мне с ним поговорить...

- Он не со мной, - виновато сказал Алей. – Я не смог отобрать его у папы. Но я всё решу. Я его верну, клянусь, мама, - и он зачем-то прибавил: - Честное слово.

- Папа... – пробормотала Весела и чуть живее спросила: - Алик, а как там папа? Он про меня что-нибудь говорил?

Алею стало грустно. Он покусал губы, переложил телефон из руки в руку. «Мама его любит, - подумалось ему. – И всегда будет любить. Никогда не перестанет».

- Я очень зол на папу, - честно сказал он. – Но он в порядке. Он сильно обиделся на тебя.

Весела всхлипнула, как ребёнок.

- Я понимаю, что обиделся, - пожаловалась она, - Алечка, ты скажи ему, пожалуйста, чтобы он меня простил. Я же не виновата.

«О господи!» - подумал Алей в сердцах, а потом с обречённым вздохом сполз на пол возле тумбочки. В животе стало горько от жалости. Он знал, что мама слабая, но это... Тяжесть её любви была выше её сил и совсем её раздавила.

- Папа сам виноват, - зло сказал Алей. – Он не должен был на тебя срываться. Тоже мне, мужчина. У мужчины, говорит, должна быть гордость. Тьфу на его гордость.

- Алечка, не надо, - быстро попросила мать. – Он ведь из-за Ини обиделся? Из-за того, что Лёва его обидел?

- Нет, - сказал Алей мрачно. – Он обиделся из-за того, что ты венчалась. Вступила в нерасторжимый брак.

- Да как же нерасторжимый? Он недействительный, - и мама, кажется, обрадовалась.

- Что?

- Недействительный брак, - почти радостно повторила она. – При живом муже какой брак! Лёва меня отпускает. Так что мы с Иней вернёмся и опять будем жить все вместе!

Алей скептически покачал головой. Он сильно сомневался, что Ясень вернётся в семью, но ничего не сказал. Его дело сейчас было успокоить мать.

- Когда ты переезжаешь?

- Когда скажешь. Хоть завтра.

- Тогда собирайся, - сказал он с улыбкой. – Но я ещё буду пропадать, мама. Пойду искать Иньку.

- Только ты мне звони! – велела мама.

- Если смогу, - обещал Алей, - позвоню.

«Ладно, - подумал он, положив трубку, - это хорошо. Шишов – это было ей совсем лишнее». Он посидел немного, привалившись спиной к стене, потом снова запустил короткий предельный поиск и обнаружил, что Осень не спит, а телефон её занят, потому что она упорно пытается добиться внимания Васи и поставила на автодозвон. «Вот уж не дело», - заметил Алей и потянулся за мобильником.

...Когда он увидел Осень на берегу Старицы, она показалась ему богиней, дивным видением почти всесильного существа, которому лишь нескольких минут не хватило, чтобы протянуть ему руку помощи. Летен грёб к берегу, он уже понял, что у Алея всё получилось, и имел довольный вид. Алей вскинул голову, привстал в лодке, подался к борту. Летен беззлобно обругал его, потому что лодка накренилась. Алей послушно сел, но сидел, ёрзая, как крышка на кипящем чайнике. Приветная улыбка светилась на прекрасном лице Осени, золотой мангуски, девушки-киборга...

Осень молчала.

Скоро и радость на лице её погасла, уступив место выражению крайней усталости. Она помахала Алею рукой, маня к берегу, потом попыталась спуститься на песчаный низкий бережок – и споткнулась, съехала по откосу на подогнутой ноге. Алей встревожился. Он вообще никогда не видал, чтобы Осень двигалась неграциозно. У неё было идеальное чувство пространства и равновесия. Едва лодка причалила, он перепрыгнул борт и кинулся к ней, а она даже не поднялась с колен. Только запрокинула к нему лицо и прикрыла глаза. Алей схватил её в объятия, и Осень прильнула к его плечу.

Алею стало страшно. Он понял, насколько же она устала. Железная воля и беспримерная работоспособность киборга не были бесконечны, они почти исчерпались... Алей не успел спросить, что она делает здесь - Осень ответила прежде.

- Вася отказался помогать, - сказала она, не поднимая век, и уткнулась носом ему в шею. – Мне позвонила твоя мама. Она, кажется, всем позвонила. Ей очень плохо. Вася дал мне код рассечения границ, но я не могла тебя найти, я же не лайфхакер... – голос её прервался.

- Ты мне снилась, - сказал Алей. – Я даже помню этот код. Скалистое поле, молнии мечут славу...

- Это из середины. Где ты был? Ты похож на древнего монгола, только лука не хватает.

- Я и есть древний монгол, - неловко пошутил Алей, - и лук у меня был.

- И он им даже пользовался, - не без насмешки сообщил Летен, привязывая лодку к колышку. – И даже успешно. – Он подошёл и сказал Алею:

- Встречают?

- Это Осень, - ответил Алей, - моя девушка.

Осень открыла глаза. С помощью Алея она встала. Встряхнула головой, пригладила волосы.

- А вы...

- Летен, - представился тот. – Друг.

Алей разулся, прошел по комнате босиком и забрался на тахту. Сел, скрестив ноги. Глядя в потолок, на котором колыхались тени листвы, он ощущал себя зверем, вернувшимся в логово. Час покоя, день покоя и отдыха – и можно будет вновь ринуться на охоту, принюхиваться к ветру, тропить следы; и словно ждёт у порога резвый степной скакун, фыркая на задорного пса, и томятся в колчане стрелы... Вот с чем теперь ассоциируется у него поиск. Не с тихими рейдами из белых и стеклянных офисных переговорок, не со странной последовательностью запросов в браузере с открытым исходным кодом, и даже не с безмятежным закольцованным мирком Старицы. Да и перестал тот мир быть закольцованным с тех пор, как они с Летеном доплыли домой на зелёной лодке... Алей потёр лоб и набрал номер Осени. Она откликнулась с запозданием.

Дата добавления: 2015-08-20