Отношения человека к природе

Особенности отношения человека к природе определяются ро­довой сущностью человека, его сложнейшей био-психо-социальной природой. Это отношение в принципе представляет собой некото­рую целостность, основой формирования которой является конкрет­ная предметно-практическая деятельность, тесно связанная со все­ми сферами деятельности духовной, в том числе с осмыслением человеком своего предназначения и места в мире, а значит, и в окру­жающей его природной среде.

На уровне первобытного мифологического мышления в таких его формах, как магия и анимизм, природа воспринималась как живое существо, она одушевлялась и одухотворялась. Представление при­роды в образе Бога (или множества богов) было доминирующим в мифах различных культур Запада и Востока. Это был период, когда природа в принципе не могла противопоставляться человеку, Для этого не было объективных оснований. Весь мир, включая че­ловека, воспринимался целостно, как единый организм: хотя и неяв­но, преобладала ценностная установка на гармоничное взаимодей­ствие с природным окружением. При этом в первобытном мировосприятии различные природные силы обретали демонический, роковой колорит. Общество ограничивало дей­ствия человека частоколом запретов, табу, чтобы «не обидеть» неосторож­ным поступком душу дерева, реки или зверя. Люди старались добиться «расположения» природных сил, искупить вызванные человеческими действиями нарушения естественного порядка. Некоторые этнографы утверждают, что первобытные племена никогда не убивали больше жи­вотных, чем им нужно было для пропитания. Нарушители этого закона строго осуждались. Таким образом, тотемизм выполнял своеобразную регулятивную функцию в гармонизации отношений человека с природой в первобытном обществе. Здесь мы имеем дело по существу с «тотеми­стической моралью» (Ю.И. Семенов), обеспечивающей растворение че­ловека в природе.

Собственно теоретическое, рефлексивное отношение к природе формируется в эпоху античности. Причем в культуре Древней Греции раннего периода господствующей была установка жить сообразно природе. Природа выступала как эталон гармонии, по­рядка, поэтому жить в согласии с ее закономерностями считалось высшей мудростью, а система запретов, регулирующих поведение человека в отношениях с ней, играла в жизни античного общества определяющую роль. При этом господство над природой расцени­валось как гордыня, как притязание на то, чтобы «самому стать как боги», - притязание, которое неизбежно, как считали греки, долж­но было обрушить на человека всякого рода беды.

Ситуация изменилась, однако, в результате греческого просвеще­ния: природа все больше начинает оцениваться как предмет утили­тарного использования, основные усилия направляются на поиск норм человеческого поведения в мире самого человека. Соответ­ственно, в классический период античной культуры стало форми­роваться новое отношение к природе, в основу которого легли зна­менитые слова философа Протагора: «Мера всех вещей - человек». Если руководствоваться этим тезисом, все в природе должно оправ­дывать свое существование соответствием целям человека.

Еще более определенно это отношение к природе и человеку выразил Аристотель: «...растения существуют ради живых существ, а живот­ные - ради человека... Если верно то, что природа ничего не создает в незаконченном виде и напрасно, то следует признать, что она создает все вышеупомянутое для людей».

Аристотель, впрочем, признавал, что в животных «нет дурной перво­основы», что им присущи радость, печаль, разные ощущения, и даже (в простейших формах) способности к мышлению. Но удел животных в основном страдания, а не счастье. Они не способны быть счастливыми, так как «счастье - это деятельность души согласно добродетели», и «только человек способен к восприятию таких вещей, как добро и зло, справедливость и несправедливость»... Поэтому Аристотель не вводит животных в сферу нравственной ответственности человека.

Однако уже Плутарх и позднее Порфирий признавали, что живот­ные не во всем чужды природе человека и в какой-то мере причастны к его разуму. Следовательно, рассуждали они, необходимо осудить охо­ту и мясоедение как занятия, особенно вредные для человека, стремяще­гося к совершенству. Духовное развитие человека должно идти по пути распространения справедливого отношения сначала на животных, а за­тем и на растения - таковы основные этапы развития человека, направ­ленного на достижение Божественного достоинства.

В стоицизме отрицается уже и способность животных к стра­данию, так как они не чувствуют, а «как бы чувствуют». Поэтому стоическая философия не считала необходимыми нравственно-эко­логические ограничения утилитарного отношения к природе. Ци­церон, испытавший немалое влияние стоиков, писал: «Все в этом мире, чем пользуются люди, именно для них создано и уготовано». Сами стоики не усматривали в этой позиции негативного отноше­ния к природе, а считали ее естественным антропоцентризмом, как бы предусмотренным ею самой: согласно Цицерону, именно природа «предписала и человеку считать, что нет ничего красивее человека».

В позднеантичную эпоху эти антропоцентристские воззрения стали основными мотивами практической деятельности. Уже рим­ляне рассматривали природную среду так, как если бы она была одной из захваченных ими провинций.

Философ А.Ф. Лосев пишет, что «римское чувство жизни» начинается с некоего инстинкта всемирного господства, коренящегося в глубине рим­ского духа. «Это «чувство жизни» немыслимо без «чувства власти», без империи. Оно легко соединилось с постоянной тенденцией все органи­зовывать и упорядочивать, все приводить в систему и подчинять рассуд­ку». В отношении к живой природе подобная форма господства была полностью свободна от «чувства нравственного закона», что и проявилось в широко распространенной тогда в Риме практике гладиаторских боев и травли зверей ради зрелищного сладострастия.

И все же нельзя сводить отношения человека к природе в антич­ную эпоху лишь к «деспотической форме господства», предполага­ющей, что вся природа существует только для человека и удовлет­ворения его потребностей, как считают некоторые авторы. У тех же стоиков учение о природе рассматривалось с точки зрения этики: для многих из них «жить по природе» было идеалом, означающим «жить мудро» и «жить нравственно». Таким образом, связь челове­ка с природой в античном мире не была однозначной. Отношение к природе, ее понимание менялось, но в целом античность была ори­ентирована на человека, вписанного в космос и не противопостав­ленного ему.

В средние века отношение человека к природе определялось иудейско-христианской традицией, изложенной в Библии, соглас­но которой, во-первых, дух человека противопоставлялся его теле­сности, а во-вторых, Бог «санкционировал» господство человека над всеми живыми существами: «И благословил их Бог, глаголя: раститеся и множитеся, и наполняйте землю, и господствуйте ею, и обла­дайте рыбами морскими и зверями и птицами, и всеми скотами, и всею землею».

Существует мнение (американский историк религии Л. Уайт), что именно иудейско-христианская традиция способствовала окон­чательному преодолению в обыденном сознании языческого обоже­ствления природы. Язычника останавливала боязнь духов, защи­щавших все живые существа и неодушевленные предметы. Только освобожденную от духов природу стало возможно изучать с помо­щью научных методов и затем применять эти знания в технике для дальнейшего увеличения власти человека над природой.

Интересно, что русский философ Н. Бердяев приходит к тому же выводу: «Человек не мог научно познавать природу и технически овладеть ею, пока природа представлялась ему населенной демонами и духами, от которых зависела его жизнь... Христианство освободило человека... от этой подав­ленности демоническими стихийными силами и этим духовно подготовило возможность... овладения природой и подчинения ее человеку».

Христианское отношение к природе было как бы переходным этапом от ее языческого обожествления к господству над ней. С одной стороны, христианство освободило человека от религиозно обус­ловленной боязни природы и дало ему основания полагать, что при­рода отдана в его распоряжение Богом, с другой стороны, в христи­анстве не отвергалось положение, что все сотворенное Богом совершенно и прекрасно и сама природная гармония должна сдер­живать ее преобразование.

Правда, по канонам средневековой теологии, природные вещи должны были подчиняться человеку, а сам человек - Богу. Делая человека цен­тром мироздания, христианство ставит животных на самую низшую сту­пень вселенской иерархии тварей. Но все же животные причислялись к «божьей пастве» и даже могли подвергаться отлучению от церкви. Это считалось для них, как и для людей, самым тяжелым наказанием.

Однако постепенно в христианской традиции все более укрепля­лось не библейское представление о том, что у животных и у чело­века «одно дыхание» или «одна душа» и общая земная участь, а вы­сокомерное учение стоиков, исключавших животных из «сообщества разумных существ». Например, Августин, признававший внутрен­нюю ценность «нечеловеческой твари», считал в то же время, что «не имея разумной души, зверь не связан с нами общностью приро­ды». Так утверждалось «стоически-христианское высокомерие» по отношению к живым существам - «не-людям», положившее на­чало так называемой - «традиции управления» в западноевропейс­кой культуре.

В основе нравственной традиции управления лежали идеи Аристотеля, Платона, сто­иков, а также христианское учение о человеке как о «венце творе­ния», существе, занимающем в сотворенном Богом мире централь­ное положение и в силу этого наделенном «царственной» властью над природой. Суть «традиции управления» заключается в при­знании человека управляющим вверенной ему природой, несущим ответственность за все свои действия и их последствия. Нали­чие же ответственности, в свою очередь, означает бережное и забот­ливое отношение к природе. Вместе с тем очевиден антропоцентри­ческий характер этой традиции: в ней ответственность человека не выводится из учения о человеке как о «части» природы, а следует из признания особой миссии, особого назначения человека.

«Управление» и вытекающее из него «господство» легко пере­рождаются в «деспотизм», предполагающий право на произвол че­ловека по отношению к другим живым существам. Правда, некото­рые христианские течения сумели преодолеть искушение «деспо­тизма» и пошли по пути «совершенствования твари» с целью ее развития. «Управление» природой приобретало здесь смысл «со­участия» человека в творческой деятельности Бога.

Формой этого соучастия выступала трудовая деятельность человека, о ко­торой Иоанн Златоуст, например, писал: «Кормиться постоянным трудом есть вид философии; у таких души чище, характер сильнее». Последова­тели этого направления «традиции управления», в частности, монахи-бе­недиктинцы считали лучшим способом сохранения природы не просто защиту ее от неправильных действий человека, а развертывание масштаб­ной трудовой деятельности на основе гармоничного и творческого взаи­модействия с природой. Такое взаимодействие, считали они, может вос­создать рай на месте прежней хаотической девственной природы.

Люди такого «духа управления» имели достаточно мудрости, чтобы, основательно работая над усовершенствованием почвы, воды, фауны и флоры, не нарушать экологического равновесия. На этом этапе «традиция управления» не была еще ориентирована на по­ступательное научно-техническое развитие за счет природы.

Зато в Новое время все больший вес приобретают идеи безо­глядного «пользования природой» и установления господства «над всем живым на Земле». Именно эти идеи способствуют расцвету машинного производства, развитию технического прогресса и безу­держной эксплуатации природы.

В философии это нашло отражение в социальной утопии Ф. Бэкона «Новая Атлантида» и в работах Р. Декарта, искавшего в науке возмож­ность для людей «сделаться хозяевами и господами природы». Овладе­ние силами природы и подчинение их потребностям человека станови­лись главными велениями Нового времени. Призывы же Руссо «Назад, к природе!», обращенные к человеку, уверовавшему в необходимость господства над ней, в этот период уже не имели практического успеха.

Однако этико-экологической критики заслуживают не сами тех­нические средства и масштабы преобразования природы под знаком «традиции управления», а явления, связанные с внутренним пере­рождением этой традиции, состоящим в переходе от сохранения, улучшения, вдумчивого преобразования природы к ее радикальной переделке согласно заранее сконструированным проектам. Конеч­но, трудно отнести начало этого перерождения к конкретному пери­оду. Бесспорно, что ни стоики, ни христианские теологи при всей их «деспотичности» и «высокомерии» не предлагали переделывать данную человеку природу во что-то совершенно иное.

Одни из них считали природу достаточно хорошо устроенной, другие не считали человека настолько зрелым, чтобы основательно перестраи­вать природу, третьи же утверждали, что глубоко внедрившаяся в сущ­ность человека греховность лишает его способности контролировать самого себя, а потому он не может контролировать и свою деятельность по преобразованию природы.

Скорее всего, «традиция управления» начиная с Нового времени поступательно эволюционировала в направлении того, что сегодня называется «деспотическим антропоцентризмом» в отношении к природе. Бэкон, Декарт, Вольтер, Кальвин, а позже Гегель и дру­гие строили искусственный образ «деспотически-утилитаристс­кого» отношения к природе согласно своим мировоззренческим схе­мам. Деградация «традиции управления» была связана с разработкой социально-утопических проектов, пропагандой прогрессистских ил­люзий, духовным опустошением культуры. Вместе с тем параллель­но деградирующей «традиции управления» в отношении к природе развивалась другая традиция - традиция сотрудничества».

Нравственные основы «традиции сотрудничества», этим термином обозначается достаточно глубоко укорененный в западноевропейской культуре подход, согласно которому человек призван совершенствовать природный мир и раскрывать его не­реализованные возможности, которые не могут выявиться и рас­крыться сами по себе, без творческого содействия человека.

Некоторые представители старой «традиции управления» склонны были определять нравственный статус животных по аналогии с умственно неполноценными людьми или маленькими неразумными детьми, считая мерой ценности всего живого именно способности человека. К тому же когда в живом существе видят просто средство или инструмент, пред­назначенный для достижения каких-либо целей, едва ли его будут высо­ко ценить и относиться к нему с большой мерой ответственности: «ра­бов не уважают».

Представители новой традиции выдвигают тот аргумент, что хозяй­ственное освоение живой природы, особенно одомашнивание животных, ведет к снижению уровня развития не только природы, но и человека, к их деградации. Так, дикие виды живых существ часто отличаются кра­сотой, совершенством и величием, тогда как домашние животные и куль­турные растения, предназначенные лишь для выполнения определен­ных функций, далеко не всегда столь прекрасны. Вместе с тем и живот­ным свойственно стремиться к достойной в своем роде жизни, считают сторонники «традиции сотрудничества»: и для человека, и для живот­ных весьма ценно, когда в их жизни по-настоящему осуществляются заложенные в них возможности.

Исторические корни «традиции сотрудничества» уходят в дале­кое прошлое, когда моральный статус предписывался всему живому, а природа в ее первозданном виде объявлялась святыней, предме­том благоговейного поклонения.

Сравнивая отношение к природе в древние времена и в цивилизован­ном обществе, поэт А. Блок в начале XX века писал: «Для нас самая глубокая бездна лежит между человеком и природой; у них - согла­сие с природой исконно и безмолвно; мысли о неравенстве быть не могло. Человек ощущал природу так, как теперь он ощущает только равных себе людей; он различал в ней добрые и злые влияния, пел, молился и говорил с нею, просил, требовал, укорял, любил и ненавидел ее, величался и унижался перед ней; словом, это было постоянное оиг/" щение любовного единения с ней - без сомнения и без удивления, с простыми и естественными ответами на вопросы, которые природа задавала человеку».

Такого благоговейного отношения, конечно же, не было и нет у сторонников господства над природой. Сугубо антропоцентричес­кая или «деспотическая» форма господства над природой, насажда­емая в техническую эпоху, является «мироотрицающей» в том смысле, что когда природу «покоряют», ее так или иначе считают какой-то чуждой силой, которую надо обуздать.

Сторонники этой тенденции и поныне считают, что девственная природа нужна далеко не всем людям, что многие предпочитают парк - лесу, а лужайку - пустыне, и интересы тех, кто приходит в лес с чисто мате­риальными целями, скорее всего возобладают над призывами тех, кто, нашел в девственной природе психологически значимую ценность, кто ищет в контактах с ней возможность соединиться с миром в единое целое. Однако дело в том, что для человека ценна не столько сама девственная природа, сколько производимое ею состояние духа, чувство благоговейной просветленности, переживание красоты. Понимание глу­бокой таинственности мира может быть свойственно даже самым реши­тельным покорителям природы, например, под влиянием лесного без­молвия, пустынного уединения, величественного рокота моря. В такой обстановке требование господства над природой предстает совершенно неуместным, и человека наполняет иное чувство - чувство незначи­тельности и ненужности той суеты, которой мы порой посвящаем свою жизнь. И как тут не согласиться с Кантом, который испытывал самое «сильное удивление и благоговение» перед звездным небом над нами.

Именно восприятие мира как тайны, в глубине которой действу­ют «благорасположенные» к человеку животворящие силы, вдох­новляет представителей «традиции сотрудничества». Впервые цель «сотрудничества с природой» была определена раннехристианским сознанием: именно тогда природа стала мыслиться как участник будущей победы человека над силами хаоса, распада, зла и смерти. В современных терминах такой подход можно было бы назвать «ко­эволюцией» - понятием, обозначающим процесс совместного раз­вития биосферы и человеческого общества.

Концепция коэволюции природы и общества (Н.В. Тимофеев-Ресовский) определяет оптимальное соотношение интересов чело­вечества и всей остальной биосферы, предостерегая при этом от Двух крайностей: стремления к полному господству человека над природой («Мы не можем ждать милостей от природы; взять их У нее - наша задача», - говорил советский преобразователь природы И.В. Мичурин) и пассивного смирения перед ней («Назад, в природу!» - призывал, как мы помним, Ж.-Ж. Руссо).

В средние века «коэволюционный» способ вовлечения природы в «ис­торию спасения человека» перекликается с намеченной в свое время апостолом Павлом темой рождения «новой твари» из недр «старой при­роды». Страдание «живой твари» стало пониматься как способ перехо­да ее к будущему свободному существованию, к величию, к славе. Павел указывал на необходимость солидарности человека и «не-людей» в об­щем деле участия в искуплении Христа. Однако для того, чтобы этот призыв был услышан, пришлось ждать около 16 столетий, в течение которых отношение к животным в Европе было, кстати, ненамного хуже, чем к большей части человеческого населения.

Отказ от жестокого обращения с животными по-настоящему начал­ся лишь в XVIII веке, когда развернулась острая борьба за социальную справедливость и освобождение человека от порабощения и духовного гнета. Тогда же возникли и получили развитие идеи о «правах живот­ных», о нравственной основе «сотрудничества с природой». В религиоз­ной философии XX века финальное состояние разрешенности конф­ликтов между человеком и природой названо Тейяром де Шарденом «точкой Омега», которая может трактоваться, в частности, как цель твор­ческого «сотрудничества с природой» во имя приближения к Боже­ственному совершенству.

Таким образом, можно проследить две основные группы мораль­но-ценностных установок в отношении к природе, которые в от­дельные периоды человеческой истории доминировали в обществен­ном сознании, не исключая при этом друг друга полностью. Первая группа установок противопоставляет человека природе. Как уже указывалось, подобные установки присутствуют в общественном сознании начиная с поздней античности и становятся доминирую­щими в Новое время благодаря идеологии христианства и станов­лению капиталистических отношений. Основоположники класси­ческой науки и рационалистически ориентированного гуманизма представляли природу как машину, как средство, позволяющее до­стигнуть социального благополучия, что привело, в конечном счете, к агрессивному, потребительскому отношению к ней.

И все же не следует считать, что весь этот период развития западной культуры - цепь одних только ошибок и деградационных перерожде­ний. И конечно же, нельзя утверждать, что утилитарное отношение к природе в учениях ряда авторов стало прямой причиной экологических бедствий в XX веке. Идеи и учения создают определенный интеллекту­альный и психологический контекст для принятия решений в экономи­ке и технике, но ответственность за эти решения лежит на тех, кто их принимает.

Вторая группа ценностных установок заключается в поклоне­нии природе, ее романтизации, стремлении «сотрудничать» с ней. Эта система также всегда была представлена в общественном со­знании, но доминирующей являлась в древних культурах. При всей своей полярности указанные ориентации имеют между собой и не­которую общность: природа в них рассматривается как нечто внеш­нее по отношению к человеку.

Современная экология ставит вопрос о таком уровне нравствен­ного сознания, без которого невозможно обеспечить длительное и устойчивое взаимодействие человека с природой. «Традиция со­трудничества» идет дальше и претендует на еще более высокий уровень нравственности, пытаясь соотнести представления об об­щности блага для человека и природных существ с идеями об общности целей их взаимодействия и развития. При этом вопрос об «освобождении природы» или «освобождении животных» внут­ренне связан с вопросом об освобождении человека. С другой сто­роны, если считать, что «сотрудничество» с природой имеет целью взаимно скоординированное развитие человека и природы, то со­вершенствование природы нуждается в тщательной работе самого человека с ее возможностями, а это, в свою очередь, требует от него особого умения, то есть совершенного мастерства в овладении и господстве. Поэтому противопоставление «традиции управления» и «традиции сотрудничества» сегодня не имеет особого смысла.

Коренное изменение морально-эстетической оценки природы, которое соответствовало бы коэволюции общества и природы, со­стоит в том, чтобы научиться видеть в природе ценность культу­ры. Это означает, что гуманизм человека в той же мере должен проявляться в отношении к природе, как и в межчеловеческих отношениях. Более того, гуманизм как принцип общественной свя­зи между людьми приобретет завершенный вид только тогда, ког­да он станет одновременно формой связи между человеком и при­родой.

Дата добавления: 2015-08-17