Наваррскии коллеж

Юный принц Наваррский вел при французском дворе двойную жизнь: с одной стороны, он учился и играл со своими кузенами Валуа, а с другой, получал индивидуальное воспитание, за которым издалека {76} следила его мать. Несмотря на противоречивый характер сведений о воспитании принца в Париже, трудно представить, что оно избежало влияния гуманистических идей великих мыслителей того времени. Для Эразма, как и для Рабле и Монтеня, целью образования было формирование человека завтрашнего дня, а следовательно, будущего совершенного общества. Уже давно раздавалась критика по поводу формализма средневекового образования, его абстрактного характера и нелепого предпочтения комментариев в ущерб оригинальным текстам. Во Франции Гильом Буде первым осмелился заклеймить ущербность средневековой системы образования. Рабле в своей идеальной программе предусматривал изучение трех древних языков, являющихся основой гуманитарных знаний, — латыни, греческого и древнееврейского. К ним он присовокуплял космографию, свободные искусства, историю, арифметику, геометрию, музыку, астрономию, гражданское право, изучение природы во всех ее проявлениях (моря, реки, животные, растения, минералы), медицину и, конечно же, Священное Писание.

Проповедником новаторских идей в Париже был Пьер де Раме, в латинской транскрипции — Рамус. Его речь на открытии коллежа в Плесси в 1546 г. была настоящим манифестом новой методы преподавания. Она состояла в следующем: рабочий день ученика делился на две половины по пять часов каждая. Первая включала один час чтения учителем вслух греческих и латинских текстов, следующие два часа отводились на их анализ, пересказ и заучивание наизусть, потом два часа на беседу о источниках. Остальные пять часов посвящались упражнениям на {77} закрепление. Рамус предусматривал три года для изучения грамматики, четвертый год — риторики, пятый — диалектики, шестой — математики, седьмой — физики; три последних года включали также преподавание философии.

Жанна д' Альбре, несомненно, была знакома с новой методой классического образования, тесно связанной с новаторскими идеями вождей Реформации. Она признавала преимущества коллективного обучения и согласилась подвергнуть ему своего сына. Таким образом, Генрих учился и в коллеже, и дома со своими наставниками. «В детском возрасте его привезли ко двору. Его первой академией был Венсеннский лес, потом его поместили в Наваррский коллеж для изучения изящной словестности. Там он учился вместе с герцогом Анжуйским, который стал его королем, и герцогом Гизом, который хотел им стать», — писал историк Пьер Матье.

Наваррский коллеж был по тем временам самым крупным и самым знаменитым учебным заведением Латинского квартала. Со времени его основания королевой Жанной Наваррской, женой Филиппа Красивого, он никогда не терял своей тесной связи с монархией, так как короли часто выбирали среди его выпускников наставников для юных принцев. Из стен Наваррского коллежа вышли знаменитые гуманисты Бюде, Рамус, Данес, Фине.

Во время уроков в коллеже принц Наваррский общался с другими маленькими принцами. Существовало ли между «тремя Генрихами», Наваррским, Анжуйским и Гизом, то доброе согласие «без размолвок», о котором так любят писать мемуаристы? Дипломатические депеши опровергают это упрощенное {78} представление: «Имела место потасовка между принцем Наваррским и герцогом Гизом, за которую оба они были наказаны. Некоторые считают, что они плохо уживаются (15 мая 1563 г.)». Генрих Гиз, бесспорно, питал тайную ненависть к Беарнцу, включая его в свои планы мести адмиралу Колиньи и протестантским принцам, повинным в смерти его отца, герцога Франсуа.

Вернувшись после уроков в коллеже в Лувр, Генрих получал домашнее образование, более соответствующее желаниям его матери. Уроки де Ла Гошри, а потом Пальма Кайе способствовали развитию памяти и укреплению характера с помощью старого метода запоминания изречений. Новшество состояло в отборе этих изречений, которые учителя заимствовали не у средневековых комментаторов, а у классических античных авторов. Мемуаристы цитируют большое количество затвержденных Беарнцем максим, касающихся добродетелей хорошего государя, таких, как великодушие, любовь к народу, отвращение к лести: «Монарх, который любит лесть и боится правды, имеет вокруг своего трона одних рабов... Счастливы короли, у которых есть друзья! Несчастье тем, у кого есть только фавориты».

Учитель-кальвинист прививал ему уважение к Богу, чья воля присутствует во всех деяниях. Мотив Божьей воли будет постоянно присутствовать в переписке Генриха: ничего не может произойти, «если Бог не приложит к этому свою всемогущую длань».

При таком воспитании характер Генриха неизбежно должен был закалиться. Он доказал это во время придворной лотереи, которая состоялась в аббатстве Сен-Жермен-л'Оксерруа. Выигрыш присуждался {79} после жеребьевки билетов, на которых каждый должен был написать не имя, а девиз — прекрасная возможность показать свою ученость. На билете Генриха было написано на греческом и латыни его любимое изречение: «Или победить, или умереть». Королева-мать, убедившись, что ее племянник понимает то, что написал, сделала выговор его учителям. Она запретила учить его подобным вещам, сказав, что они развивают упрямство. Воплощение гибкости, дипломатии, она не могла допустить, чтобы нацеливали на поиски абсолюта принца, которого она намеревалась держать в подчинении.

Протестанты или католики, но юные принцы воспитывались в духе культа героев, особенно великих полководцев античности Кира, Александра, Помпея, Цезаря и Августа. Тон задавал перевод Амио «Истории знаменитых мужей», хотя, как говорят, Карл IX предпочитал ему чтение Макиавелли, а Генрих Гиз — Тацита. Но тем не менее «Параллельные жизнеописания» Плутарха оставались для этих юношей подлинным зеркалом героизма, в котором они стремились увидеть свое изображение. Агриппа д'Обинье позже высмеет подобные стремления: «Дети мои, для вас полезнее подражать посредственным, а не великим, потому что в борьбе с себе подобными вам следует использовать ловкость, которой недостает принцам. Генрих Великий не любил, чтобы люди из его окружения увлекались чтением жизнеописаний императоров и полководцев. Увидев, что Неви слишком привязан к Тациту, он посоветовал ему найти историю жизни своего современника».

Впрочем, Агриппа д'Обинье был не очень высокого мнения об образованности Беарнца. Услышав, как {80} тот приводит множество примеров из античной истории, которые оправдывали его желание жениться на своей любовнице Коризанде, Агриппа скажет: «Зная, как вы не любите читать, я сомневаюсь, что вы сами нашли приведенные вами примеры». Скалигер говорил то же самое: Генрих не умел делать две вещи — «сохранять серьезность и читать».

Однако была одна книга, которая не переставала волновать Генриха Наваррского и которую он перечитывал всю жизнь: рыцарский роман «Амадис Галльский». Кроме «Амадиса», принц читал Цезаря и Вегетия, считая, что их произведения являются необходимым подспорьем для будущего воина. Он даже перевел несколько страниц из Цезаря, так как, благодаря усилиям Гошри, Генрих хорошо знал латынь. Скалигер писал, что «при короле нельзя плохо говорить на латыни, он сразу же это заметит». Стало быть, метод заучивания изречений все же принес свои плоды. Переписка и речи короля не оставляют в этом никакого сомнения. Вызубренные в детстве сентенции служили обычным арсеналом для его речей, когда он хотел одолеть в споре своего противника.

В глазах гуманистов элементарные понятия о греческом, некоторое представление об испанском и несколько слов из итальянского составляли скудный культурный багаж принца. Но зато он научился говорить на французском, и на каком французском! По выражению Марселя Пруста, «на изысканном французском Генриха IV»! Откуда это известно? Дело в том, что кроме многочисленных историй и панегириков, существует литературное произведение — девять томов писем короля, которые позволяют нам узнать этого замечательного человека, описанного им самим {81} лучше, чем кем-либо другим. Их отличает удивительное совершенство языка, образность, живость изложения. Он с необыкновенным умением пользуется разговорным стилем, превосходным средством для передачи живости мысли. В его языке редко встречаются гасконизмы, что свидетельствует о том, что благодаря парижскому воспитанию он быстро избавился от акцента и языка своего детства. Непринужденный, и изысканный стиль предполагает высокую культуру, что подтверждают также четкий и красивый почерк, более изящный и разборчивый, чем у большинства его современников, и орфография, более правильная, чем у Агриппы, д'Обинье, который писал свое имя тремя различными способами.

Чему он еще научился в Наваррском коллеже и в Лувре? Началам истории, почерпнутым из Библии и истории Рима, крупицам современной истории, в основном подвигам последних королей — великодушию и доброте Людовика XII, отчаянной храбрости и благородству Франциска I — и, наконец, началам математики, которая ему пригодится, чтобы считать вместе со своим министром Сюлли. Он, несомненно, имел склонность к точным наукам, и какое-то время среди его помощников был математик Антуан Мандука.

Дата добавления: 2015-08-02