Читайте также:
|
Во вторник утром доктор Эванс закрыла дверь кабинета, уселась на кожаный стул, безмятежно сложила руки и улыбнулась Спенсер, сидящей напротив нее.
– Итак.
Я слышала вчера у тебя была фотосессия и интервью с Сентинел.
– Это так, – ответила Спенсер.
– И как прошло?
– Хорошо.
Спенсер сделала глоток своего супер большого ванильного латте из Старбакс.
Вообще-то интервью прошло хорошо, несмотря на все переживания Спенсер и проделки Э.
Джордана редко спрашивала ее об эссе, и Мэттью сказал ей, что фотографии получились восхитительными.
– И как твоя сестра справилась с тем, что ты была в центре внимания? – спросила доктор Эванс.
Спенсер подняла одну бровь, доктор Эванс пожала плечами и наклонилась вперед.
– Ты никогда не думала, что она, возможно, ревнует к тебе?
Спенсер тревожно взглянула на закрытую дверь.
Мелисса сидела в приемной, читая "Путешествия+Досуг".
Она ждала своей очереди сразу после Спенсер.
– Не волнуйся, она тебя не услышит, – заверила доктор Эванс.
Спенсер вздохнула.
– Она кажется очень раздраженной, – сказала она тихо.
Обычно, в этом была вся Мелисса.
Даже если родители задают мне вопрос, она тут же пытается вернуть беседу к своей персоне.
Она уставилась на волнообразное серебряное кольцо от Tiffany на своем указательном пальце.
– Я думаю, она ненавидит меня.
Доктор Эванс захлопнула свой блокнот.
– Тебе ведь уже давно кажется, что она тебя ненавидит, так? Как ты себя чувствуешь из-за этого?
Спенсер пожала плечами, прижимая к груди одну их темно-зеленых подушек.
– Злюсь, наверное.
Иногда я чувствую себя настолько разочарованной тем, как обстоят дела, что просто хочу… ударить ее.
Ну, то есть нет, конечно же, я не хочу, но…
– Но тебе бы полегчало, не так ли?
Спенсер кивнула, глядя на хромированную s-образную лампу.
Однажды, после того, как Мелисса сказала Спенсер, что та не очень хорошая актриса, Спенсер была уже близка к тому чтобы ударить ее по лицу.
Но вместо этого она кинула тарелку из маминого Новогоднего сервиза через всю столовую.
Она разбилась, оставив на стене трещину в форме бабочки.
Доктор Эванс перевернула страницу блокнота.
– Как твои родители справляются с вашей… враждебностью?
Спенсер приподняла одно плечо.
– Да вообще-то никак.
– Если вы спросите мою маму, она возможно скажет, что мы отлично ладим.
Доктор Эванс откинулась на спинку стула и долго думала.
Она потрясла игрушечную пьющую птичку на своем столе, и та начала делать размеренные глотки воды из кофейной кружки с надписью "Я ЛЮБЛЮ РОУЗВУД, ПЕНСИЛЬВАНИЯ".
– Еще, конечно, рано судить, но, возможно, Мелисса боится, что если родители узнают, что ты сделала что-то хорошо, они станут любить тебя вместо нее.
Спенсер наклонила голову.
– Правда?
– Может быть.
Ты же, напротив, думаешь, что родители не любят тебя вовсе.
Все дело в Мелиссе.
Ты не знаешь, как тебе состязаться с ней, поэтому в ход идут ее парни.
Но, может быть, тебе вовсе и не нужны парни Мелиссы, ты просто хочешь причинить боль самой Мелиссе.
Не так ли?
Спенсер глубокомысленно кивнула.
– Может быть…
– Вам, девочки, обеим очень сложно, – тихо сказала доктор Эванс. Ее лицо было мягким.
– Я не знаю, что вызвало такое поведение, это могло случиться еще очень давно, возможно, вы даже не помните, но вы начали относиться друг к другу именно так, и это будет продолжаться, пока вы не поймете, в чем же дело, пока не научитесь уважать чувства друг друга, пока не изменитесь.
Это поведение может повториться в твоих других отношениях, возможно с твоими близкими друзьями или парнями, которые будут относиться к тебе также, как это делает Мелисса. Да и тебе самой удобно в этой роли, ведь ты уже умеешь ее играть.
– Что вы имеете в виду? – спросила Спенсер, обнимая себя за коленки.
Для нее это прозвучало крайне заумно.
– Тебе не кажется, что твои друзья… ээ… центр мира? У них есть все, что ты хочешь, они обходят тебя везде, и ты чувствуешь себя нехорошо?
У Спенсер в горле пересохло.
Точно, у нее уже когда то был такой друг: Эли.
Она закрыла глаза и увидела странное воспоминание, связанное с Эли, которое пыталась оттолкнуть всю неделю.
Это была их ссора, Спенсер была уверена.
Вообще Спенсер лучше помнила их ссоры, чем счастливые моменты их дружбы.
Не сон ли это был?
– О чем ты задумалась? – спросила доктор Эванс.
Спенсер вздохнула.
– Об Элисон.
– А, – доктор Эванс кивнула.
– Ты думаешь Элисон была как Мелисса?
– Я не знаю.
Может быть.
Доктор Эванс вытащила салфетку из упаковки Клинекса, стоявшей на ее столе, и высморкалась.
– Я видела ваше видео по телевизору.
Вы с Элисон, казалось, злились друг на друга.
Это так?
Спенсер глубоко вздохнула.
– Вроде того.
– Ты можешь вспомнить, почему?
Она задумалась на мгновение и оглядела комнату.
На столе доктор Эванс была дощечка, которую она не замечала раньше.
Там говорилось: "Я знаю только то, что я ничего не знаю.
Сократ".
– За три недели до того, как Элисон пропала, она начала вести себя… по-другому.
Словно она ненавидела нас.
Никто из нас не хотел признать это, но, я думаю, она собиралась бросить нас тем летом.
– И как же ты себя чувствовала? Злилась?
– Да.
Точно.
Спенсер запнулась.
– Быть подругой Эли было круто, но нам приходилось многим жертвовать.
Мы через многое прошли вместе, и некоторое из этого не было хорошим.
Это было словно: "Мы через столько прошли ради тебя, а ты отплатишь нам тем, что бросишь нас?" – Так ты чувствовала, что она в долгу перед вами?
– Может быть, – ответила Спенсер.
– Ты чувствуешь себя виноватой, так? – предположила доктор Эванс.
Спенсер опустила плечи.
– Виноватой? С чего бы это?
– Потомучто Элисон мертва.
Потому что иногда ты обижалась на нее.
Может тебе хотелось, чтобы с ней случилось что-нибудь плохое, потому что она причиняла боль тебе.
– Я не знаю, – прошептала Спенсер.
– А потом то, чего ты хотела, произошло.
А сейчас тебе кажется, что исчезновение Элисон – твоя вина, что если бы ты так не думала о ней, ее бы не убили.
Глаза Спенсер наполнились слезами.
Она не могла ответить.
– Это не твоя вина.
Доктор Эванс сказала убедительно, наклоняясь вперед в кресле.
– Мы не любим наших друзей каждую минуту.
Элисон причинила тебе боль.
То, что ты грубо когда-то подумала о ней, не означает, что ты вызвала ее смерть.
Спенсер шмыгнула носом.
Она опять уставилась на цитату Сократа.
Единственная истина в жизни – это осознание того, что ты не знаешь ничего.
– В моей голове вертится одно воспоминание, – выпалила она.
– Об Эли.
Мы ругались.
Она говорила о чем-то, что я читала в ее дневнике, она всегда думала, что я читаю ее дневник, но я никогда этого не делала.
Но я, вообще-то, даже не уверена, реально ли это воспоминание.
Доктор Эванс положила ручку в рот.
– Люди решают проблемы по-разному.
Если некоторых людей что-то тревожит, то их мозг каким то образом… редактирует это.
– Память старается оттолкнуть это куда-нибудь подальше.
Во рту Спенсер стало шершаво, как от металлического ершика.
– Ничего такого не было.
Я могу попытаться загипнотизировать тебя, чтобы выманить твои воспоминания.
У Спенсер пересохло в горле.
– Загипнотизировать?
Доктор Эванс смотрела на нее.
– Это может помочь.
Спенсер зажевала локон волос.
Она посмотрела на цитату Сократа.
– Что это значит?
– Это?
Доктор Эванс пожала плечами.
– Подумай сама.
Реши сама.
Она улыбнулась.
– Итак, ты готова? Приляг поудобней.
Спенсер завалилась на кушетку.
Когда доктор Эванс опустила вниз бамбуковые жалюзи, Спенсер съежилась.
Это было совсем как то, что делала Эли в сарае в ночь перед тем, как умерла.
– Просто расслабься.
Доктор Эванс отвернула свою настольную лампу.
Чувствуй себя спокойно.
Постарайся отпустить все, о чем мы говорили сегодня.
Ладно?
Спенсер не была полностью расслабленной.
Ее колени были сомкнуты, а мускулы напряжены.
Даже зубы были стиснуты.
Сейчас она будет ходить вокруг и считать в обратном порядке от ста.
Она дотронется до моего лба, и я буду в ее власти.
Когда Спенсер открыла глаза, она больше не была в офисе доктора Эванс.
Она была снаружи своего сарая.
Ночью.
Элисон уставилась на нее, качая головой точно так же, как она делала это во всех тех вспышках воспоминаний, которые Спенсер вызывала в течение недели.
Спенсер внезапно поняла, что это была ночь исчезновения Эли.
Она попыталась выбраться из воспоминаний, но все ее члены были вялыми и бесполезными.
– Ты пытаешься забрать у меня все, – Эли говорила с такими теперь знакомыми интонациями и модуляциями.
– Но это ты не получишь.
– Не получу чего?
Ветер был холодным.
Спенсер вздрогнула.
– Да ладно, – уколола Эли, упираясь руками в бедра.
– Ты прочла об этом в моем дневнике, не так ли?
– Я не читала твой дневник, – прошипела Спенсер.
– Мне плевать.
– Тебе совершенно точно не плевать, – сказала Эли.
Она наклонилась вперед.
Ее дыхание было мятным.
– Ты бредишь, – пробормотала Спенсер.
– Нет, я не брежу, – огрызнулась Эли.
– А вот ты – да.
Внезапно Спенсер вошла в раж.
Она наклонилась вперед к Эли и сжала ее плечи.
Эли выглядела удивленной.
– Друзья не пихают друзей.
– Что ж, может, мы не друзья, – ответила Спенсер.
– Полагаю, нет, – сказала Эли.
Она сделала несколько шагов прочь и развернулась.
Потом она сказала что-то еще.
Спенсер видела, что рот Эли двигается, затем почувствовала, что ее собственный рот двигается, но она не услышала ни слова.
И она знала, что бы Эли не сказала, это ее разозлило.
Откуда-то издалека донесся резкий треск.
Глаза Спенсер распахнулись.
– Спенсер, – позвал голос доктора Эванс.
– Эй,
Спенсер.
Первое, что она увидела, была дощечка с надписью в другом конце комнаты.
"Я знаю только то, что я ничего не знаю" Затем в поле зрения появилось лицо доктора Эванс.
На нем было неуверенное, озабоченное выражение.
– Ты в порядке? – спросила она.
Спенсер поморгала несколько минут.
– Я не знаю.
Она сели и приложила ладони к своему взмокшему лбу.
Это было как пробуждение после анестезии, когда ей удалили аппендикс.
Все казалось расплывчатым и нечетким.
– Расскажи мне, что ты видишь в комнате, – сказала доктор Эванс.
– Опиши все.
Спенсер оглянулась.
– Коричневая кожаная кушетка, белый пушистый коврик…
Что сказала Эли? Почему Спенсер ее не услышала? Что случилось на самом деле? –… металлическая мусорная корзина, – она запнулась, – грушевая свеча Anjou…
– Хорошо.
Доктор Эванс положила руку на плечо Спенсер.
– Посиди тут.
Дыши.
Окно доктора Эванс сейчас было открыто и Спенсер чуяла запах свежепросмоленного асфальта на парковке.
Два утренних голубя ворковали друг с другом.
Когда она наконец поднялась и сказала доктору Эванс, что увидится с ней на следующей неделе, она ощущала себя очищенной.
Она проскользнула через комнату ожидания, не обращая внимания на Мелиссу.
Она хотела выбраться отсюда.
На парковке Спенсер втиснулась в свою машину и посидела в тишине.
Она также перечислила все вещи, которые видела здесь.
Ее твидовая сумка.
Плакат фермерского рынка через дорогу, гласящий "Свежие омидоры".
Буква "П" упала на землю.
Синий грузовик чеви, криво припаркованный на площадке у фермерского рынка.
Веселый красный птичий домик, висящий на дубе по соседству.
Знак на двери офисного здания, который сообщал, что внутрь допускаются только животные-поводыри.
Профиль Мелиссы в окне кабинета доктора Эванс.
Уголок рта ее сестры был растянут в кривой улыбке и она оживленно говорила, жестикулируя.
Когда Спенсер снова посмотрела на фермерский рынок, она заметила, что передняя шина чеви была спущена.
За грузовиком кто-то крался.
Может, кот.
Спенсер села ровнее.
Это не был кот, это был человек.
Уставившийся на нее.
Глаза человека не моргали.
И затем внезапно, кто бы это ни был, он или она повернул голову, присел в тени и исчез.
19. ЭТО ЛУЧШЕ, ЧЕМ НАДПИСЬ "ПНИ МЕНЯ"
В четверг в полдень Ханна следовала за своим химическим классом через пустырь к флагштоку.
Должны были проводиться пожарные учения и сейчас ее преподаватель химии, мистер Персиваль, пересчитывал их, чтобы убедиться, что никто не сбежал.
Был еще один причудливо жаркий октябрьский день, и пока солнце припекало макушку Ханны, она услышала перешептывание двух девочек-второкурсниц.
– Ты слышала, что она клептоманка? – шипела Ноэль Фрейзер, высокая девочка с каскадом светлых кудряшек.
– Я знаю, – ответила Анна Уолтон, крошечная брюнетка с огромными буферами.
– Она вроде как организовала этот колоссальный грабеж в Тиффани.
А потом пошла и разбила машину мистера Эккарда.
Ханна застыла.
Обычно ее бы не обеспокоила парочка наивных второкурсниц, но она чувствовала себя несколько уязвимой.
Она притворилась очень заинтересованной группой тоненьких сосенок, которые садовники только что посадили.
– Я слышала, что она бывает в полицейском участке чуть ли не каждый день, – сказала Ноэль.
– А ты знаешь, что она больше не приглашена к Моне, верно? – прошептала Анна.
– Они ужасно поссорились, потому что Ханна оскорбила ее этим поздравлением в небе.
– Теперь Мона хочет держать ее подальше пару месяцев, – со знанием дела заявила Ноэль.
– Ханна станет большущей неудачницей.
Это было слишком.
Ханна развернулась кругом.
– Где вы это слышали?
Анна и Ноэль обменялись самодовольными усмешками.
Затем они неторопливо спустились с холма, не отвечая.
Ханна закрыла глаза и прислонилась к металлическому флагштоку, пытаясь игнорировать тот факт, что теперь каждый из ее класса химии уставился на нее.
С катастрофического провала с поздравлением в небе прошло всего двадцать четыре часа, а все становилось только хуже.
Ханна оставила по крайней мере десять сообщений с извинениями на сотовом Моны прошлой ночью… но та не перезвонила.
А сегодня она слышит странные, неприятные вещи о себе…от каждого.
Она подумала про сообщение Э.
И Мона? Она тебе тоже не друг.
Так что будь осторожна.
Ханна изучила толпу детей на площадке.
У двери две девочки в форме группы поддержки изображали приветствие.
Возле эвкалипта пара парней устроила "битву куртками": шлепали друг друга своими форменными куртками Розвуд Дэй.
Брат Арии, Майк, шел, играя в свою портативную игровую приставку.
Наконец она выследила светлые волосы Моны.
Она возвращалась в главный корпус через одну из боковых дверей со скучающим, надменным выражением лица.
Ханна поправила свою курточку, сжала и разжала кулаки и помчалась к своей лучшей подруге.
Настигнув Мону, она постучала ее по костлявому плечу.
Мона оглянулась.
– Ох.
Это ты, – произнесла она монотонно, тем самым тоном, каким обычно приветствовала неудачников, недостаточно клевых для того, чтобы находиться при ней.
– Ты говорила всякую ерунду обо мне? – требовательно произнесла Ханна, помещая руки на бедра и шагая в ногу с Моной, которая быстро прошла через боковую дверь вниз, к залу студии искусств.
Мона подтянула свою мандариновую сумку Dooney Bourke повыше на плече.
– Ничего, что не было бы правдой.
Рот Ханны открылся.
Она почувствовала себя Хитрым Койотом в одной из этих старых мультфильмов Луни Тунс, которые она когда-то смотрела: он бежал, и бежал, и бежал и внезапно выбежал на край утеса.
Койот останавливается, какую-то секунду не понимая, а затем стремительно падает вниз.
– Так ты думаешь, что я неудачница? – взвизгнула она.
Мона подняла одну бровь.
– Как я и сказала, ничего, что не было бы правдой.
Она оставила Ханну стоящей посреди коридора, вокруг нее копошились ученики.
Мона прошла в конец коридора и остановилась у группки девочек.
На первый взгляд они все выглядели одинаково – дорогие сумочки, сияющие волосы, тощие ноги с фальшивым загаром – но затем взгляд Ханны прояснился.
Мона стояла с Наоми и Райли и они все перешептывались.
Ханна была уверена, что сейчас заплачет.
Она неуклюже прошла в дверь туалета и заперлась в кабинке рядом со Старым Служакой, бесславной кабинкой с бесконтрольно бьющей струей воды, которая вымачивала вас насквозь, если вы были достаточно глупы, чтобы воспользоваться ею.
В туалете для мальчиков тоже была извергающая кабинка.
Годами водопроводчики пытались починить их обе, но так как они все еще не выяснили в чем причина, Старые Служаки стали легендарной частью традиций Розвуд Дэй.
Все знали, что лучше ими не пользоваться.
За исключением…Мона воспользовалась Старым Служакой сразу через несколько недель после того, как она и Ханна подружились, тогда, когда Мона все еще была беспомощной.
Она в отчаянии написала сообщение Ханне, которая была на занятии по санитарной подготовке, и Ханна примчалась в туалет с запасными форменными юбкой и блузкой, которые держала в своем шкафчике.
Ханна припомнила, что скатала промокшую юбку Моны в полиэтиленовый пакет Фреш Филдс и выскользнула из кабинки, так что Мона могла потихоньку переодеться – Мона всегда эксцентрично относилась к переодеванию перед другими людьми.
Как могла Мона этого не помнить?
Как будто в ответ Старый Служака взорвался.
Когда колонна голубоватой туалетной воды выстрелила в воздух, Ханна завопила и прижалась к противоположной стене кабинки.
Несколько тяжелых капель попали на спину Ханне и она свернулась у стены кабинки, и наконец начала рыдать.
Она ненавидела, что Мона в ней больше не нуждалась.
И что Эли была убита.
И что ее отец все еще не позвонил.
Почему это происходит? Что она сделала, чтобы это заслужить?
Как только Старый Служака успокоился и перешел в бульканье, открылась входная дверь.
Ханна делала слабые судорожные вдохи, пытаясь сохранять тишину.
Кто бы это ни был, он шел к кабинкам и Ханна выглянула из-под двери.
Она увидела пару громоздких, черных, мальчишечьих туфель.
– Привет? – произнес мальчишечий голос.
– Тут…тут кто-нибудь есть?
Ханна закрыла свой рот рукой.
Что парень делает в этой уборной?
Разве только…Нет.
Она не могла.
– Ханна? – туфли остановились напротив ее кабинки.
Ханна тоже узнала голос.
Она посмотрела в трещину в двери.
Это был Лукас, парень из Rive Gauche.
Она видела кончик его носа, длинный локон светлых волос.
На его лацкане был большой значок "ВПЕРЕД, РОЗВУДСКИЕ ФУТБОЛИСТЫ!" – Как ты узнал, что это была я?
– Я видел, как ты сюда вошла, – ответил он.
– Ты же знаешь, что это уборная мальчиков, верно?
Ханна ответила смущенным сопением.
Она сняла влажную куртку, прошаркала из кабинки к раковине и сильно надавила на дозатор мыла.
Мыло пахло тем самым искусственным запахом миндаля, который Ханна ненавидела.
Взгляд Лукаса отметил кабинку Старого Служаки.
– Эту штуку прорвало?
– Да.
И затем Ханна больше не смогла контролировать свои эмоции.
Она сгорбилась у раковины и ее слезы закапали в слив.
Лукас какой-то момент стоял, а потом положил руку на середину ее спины.
Ханна почувствовала легкую дрожь.
– Это всего лишь Старый Служака.
Его прорывает почти каждый час.
Ты это знаешь.
– Дело не в нем.
Ханна схватила шершавое бумажное полотенце и прочистила нос.
– Моя лучшая подруга ненавидит меня.
И она делает так, чтобы все остальные тоже меня ненавидели.
– Что? Конечно, она так не делает.
Не сходи с ума.
– Да, делает! – высокий голос Ханны отскочил от плитки на стенах уборной.
– Мона теперь зависает с этими девчонками, которых мы обычно ненавидели, и она распускает обо мне сплетни, все потому, что я пропустила Другодовщину, и самолет написал в небе "Бздани с Моной" вместо "Празднуй с Моной", и она отменила мое приглашение на вечеринку по случаю дня рождения, а я думала, что я ее лучшая подруга! – она произнесла это все в длинном предложении на одном дыхании, не осознавая, где находится и с кем разговаривает.
Когда она закончила, она уставилась на Лукаса, внезапно разозлившись, что он был тут и все это слышал.
Лукас был таким высоким, он практически должен был пригнуться, чтобы не задевать потолок головой.
– Я могу начать распускать слухи про нее.
Может, например, про то, что у нее есть болезнь, от которой она не может избавиться, но когда никто не видит, она тайно есть свои сопли?
Сердце Ханны растаяло.
Это было грубо…но еще забавно…и мило.
– Да все в порядке.
– Ладно, но предложение в силе.
Лукас серьезно смотрел на ее лицо.
В жутком зеленом свете уборной он был действительно милым.
– Слушай! Я знаю кое-что, что мы можем сделать, чтобы приободрить тебя.
Ханна недоверчиво посмотрела на него.
Что Лукас себе думает, раз он видел ее в уборной, они теперь друзья?
Но она была любопытной.
– Что?
– Не могу тебе сказать.
Это сверхсекретно.
Я зайду за тобой завтра утром.
Ханна бросила на него внимательный взгляд.
– Вроде свидания?
Лукас поднял руки, отрекаясь.
– Вовсе нет.
Просто как…друзья.
Ханна сглотнула.
Прямо сейчас ей нужен был друг.
Плохо.
– Хорошо, – тихо сказала она, ощущая себя слишком измученной, чтобы спорить.
Затем она со вздохом вышла из мужской уборной Старого Служаки и направилась на следующий урок.
Странно, но она чувствовала себя чуточку лучше.
Но когда она завернула за угол к крылу иностранных языков, Ханна потянулась накинуть куртку и почувствовала что-то на спине.
Она стащила помятый кусок бумаги.
На ней была розовая надпись, написанная острым почерком: "Пожалейте меня".
Ханна оглянулась вокруг, на проходящих мимо учеников, но никто не обращал внимания.
Как долго она шла с запиской на себе? Кто мог это сделать? Это мог быть кто угодно.
Она была в толпе на протяжении всего пожарного учения.
И там были все.
Ханна посмотрела вниз на бумажку в своей руке и развернула ее.
На обратной стороне было напечатанное сообщение.
Ханна ощутила знакомое чувство слабости в животе.
Ханна: Помнишь как ты видела Мону, покидающую клинику пластической хирургии Билл Бич? Привет, липосакция!! Но, цыц! От меня ты этого не слышала.
Дата добавления: 2015-08-02; просмотров: 46 | Нарушение авторских прав
| <== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
| ПОТОМУ ЧТО ВСЕ ДРЯННЫЕ МОМЕНТЫ В ОТНОШЕНИЯХ СЛУЧАЮТСЯ НА КЛАДБИЩАХ | | | ЖИЗНЬ ПОДРАЖАЕТ ИСКУССТВУ |