Во второй половине XX века 3 страница

В условиях, когда в межамериканских отношениях в 70-е годы резко усилился конфликтный заряд и окрепли центро­бежные тенденции, иной исход вряд ли был возможен. Тем более именно военно-политические аспекты межамериканской системы после короткого периода взлета в 60-е годы первыми вступили в период нарастающего кризиса и распада. Противо­поставить этой тенденции что-то реальное и выдвинуть новую концепцию региональной безопасности администрация Дж. Картера оказалась не в состоянии, тем более что полити­кой «прав человека» она обострила отношения с военными ре­жимами региона. В этих условиях включенное в американский план урегулирования по настоянию советника президента по национальной безопасности 36. Бжезинского создание «меж­американских сил по поддержанию мира» оказалось не просто контрпродуктивно, а сработало как красная тряпка для быка, породив взрыв протеста в Латинской Америке.

Конец 70-х годов охарактеризовался началом фрагментации межамериканской системы. Просуществовав более тридцати лет, она в известном смысле оказалась невостребованной ни Соединенными Штатами, ни Латинской Америкой. Большинтво южно-американских государств вне зависимости от политической ориентации почти однозначно отказались следовать принципам континентальной солидарности и высказались за наполнение системы безопасности экономическим содержанием, а также резкое ограничение военно-политических функций. США, в течение нескольких десятилетий более или менее спешно противостоя именно такому сценарию развития межамериканских отношений, оказались, по сути; в одиночестве и известном смысле сами стали вносить все больший вклад, если не в целенаправленную дезартикуляцию ОАГ и МДВП, о, по крайней мере, в ограничение их реальной дееспособноси. Попытки администрации Дж. Картера вывести межамерианские отношения из тупиковой ситуации были мало результативными. Слишком мощными оказались центробежные силы, которые как бы разрывали систему на отдельные мало-низанные между собой блоки отношений. США все больше замыкались на «карибском кризисном круге». Южно-америанские гиганты — Бразилия и Аргентина — активизировали усилия по созданию Южно-атлантического пакта (САТО)*, что конце 70-х годов, как писал Дж. Чайлд, делало вполне реальным сценарий «выпадения этого блока» из Межамериканского оговора о взаимной помощи. Стремительно нарастал конфликтный потенциал американо-мексиканских отношений.

Вступление межамериканских отношений в фазу глубокого кризиса было многократно усилено очередным витком кон­фронтации «Восток — Запад» и стремлением пришедшей к власти в 1980 г. республиканской администрации Р. Рейгана максимально интегрировать регион в стратегию неоглобализма. Напомним, что латиноамериканской дипломатии в 70-е годы удалось достаточно эффективно «очистить» межамериканскую систему от атрибутики «холодной войны», успешно дистанци­роваться от противоборства сверхдержав и даже порой играть на их противоречиях.

И вот спустя почти полтора десятилетия, в течение которых США пытались адаптироваться к новым латиноамериканским реальностям, и, в первую очередь, к снижению собственного влияния в этом районе мира, новой республиканской администрацией был взят курс на силовое восстановление присутствия и регионе. Возврат к идеологической гармонии и укрепление межамериканских институтов мыслились идеологами «новых

Впервые идея военно-политического блока в Южной Атлантике возникла еще в 1957 г. и в последующие два десятилетия неоднократно «озвучивалась» и Соединенными Штатами, и Аргентиной, однако практически так и осталась нереализованной. правых» через подключение Латинской Америки к очередному витку конфронтации «Восток — Запад», одним из центров ко­торой в начале 80-х годов стали Центральная Америка и Ка­рибский бассейн. В этом была суть «Новой межамериканской политики на 80-е годы», положенной в основу курса админи­страции Р. Рейгана в латиноамериканском регионе.

Ее главным достижением стало превращение центрально­американского конфликта в один из наиболее взрывоопасных и трудно поддающихся урегулированию региональных кон­фликтов послевоенного периода. Не менее значимым оказался и другой результат. Односторонний силовой курс в Централь­ной Америке не только не привел к обновлению межамерикан­ской системы, а имел своим последствием ускоренную утерю ею своей дееспособности. Заложенные в системе функции ми­ротворчества и конфликторазрешения оказались заблокирова­ны политикой ее «центра». Потерпела откровенную неудачу попытка восстановления политической дисциплины через под­ключение ведущих латиноамериканских государств на стороне США не только к центрально-американскому конфликту, но и к курсу на противодействие «восточному блоку» в целом.

Межамериканское взаимодействие по наиболее острому, взрывоопасному конфликту, когда-либо возникавшему в Запад­ном полушарии, не только не состоялось. Ведущие государства региона к середине десятилетия в лице Контадорской группы, впоследствии преобразовавшейся в Группу Рио, приступили к созданию вне рамок межамериканской системы новых механиз­мов поддержания мира и политической стабильности, факти­чески противопоставив «силовой терапии» Вашингтона свой план урегулирования конфликта в Центральной Америке.

Практически одновременно с обострением ситуации в Центральной Америке и Карибском бассейне в начале 80-х годов возникло вооруженное столкновение между Аргентиной и Великобританией из-за принадлежности Фолклендских (Маль­винских) островов. Классический территориальный спор, длив­шийся почти полтора столетия и периодически приводивший к разрыву дипломатических отношений между двумя странами, но никогда не ставивший их на грань военного столкновения, в считанные месяцы (апрель-май 1982 г.) совершенно неожидан­но для подавляющего большинства экспертов «реализовался» в кровопролитном вооруженном конфликте, унесшем жизни более полутора тысяч человек. Будучи в течение десятилетий фактически вне контекста межамериканских отношений*, англо-аргентинский спор не только оказался в 1982 г. в их эпи-

* Аргентина неоднократно предпринимала попытки через ОАГ добиться поддержки своих претензий на острова, однако все ограничивалось лишь об­щими пожеланиями по деколонизации владений внеконтинентальных держав.

центре, но и привел к ускоренному распаду всей системы воен­но-политических связей в рамках межамериканской системы.

Вновь, как уже неоднократно бывало в предшествовавшие десятилетия, США столкнулись с латиноамериканским дипло­матическим прессингом, направленным на принятие резолю­ции, поддерживающей суверенные права Аргентины на Фол­клендские острова, осуждающей действия Великобритании и санкции ЕЭС. Попытки американской делегации убедить лати­ноамериканских представителей в том, что кризис был спрово­цирован Аргентиной и поэтому не подпадает под определение «внеконтинентальная агрессия», а также может спровоцировать попытки силового решения других территориальных споров, имели весьма ограниченный результат. Резолюция, принятая на Консультативном совещании министров иностранных дел стран-членов ОАГ 26 апреля 1982 г., несмотря на сдержанный характер, все же содержала требование к Соединенному Коро­левству немедленно прекратить военные действия и воздер­жаться от акций, которые могут нарушить межамериканский мир и безопасность. Резолюция была принята подавляющим большинством голосов. Лишь США, Колумбия и Тринидад и Тобаго воздержались при голосовании.

Вторая резолюция, принятая 29 мая 1982 г., в самый разгар военных действий, когда США уже однозначно встали на сто­рону Великобритании, среди прочего содержала требование к правительству США немедленно отменить санкции против Ар­гентины и прекратить предоставление материальной помощи Великобритании в соответствии с Межамериканским догово­ром о взаимной помощи. За резолюцию проголосовало 17 го­сударств, против не было никого, воздержались США, Колум­бия, Тринидад и Тобаго и Чили.

По сути, это был беспрецедентный в истории межамерикан­ских отношений случай, когда латиноамериканское большин­ство потребовало от США выполнять положения уставных до­кументов системы. И тот факт, что те, по существу, проигно­рировали резолюцию, носившую не рекомендательный, а обя­зывающий характер, оказал сильнейшее дезинтегрирующее влияние на отношения двух Америк.

Причем важна даже не столько эмоциональная реакция пра­вящих элит большинства государств региона, охарактеризовав­ших такие действия США как «историческую ошибку», наруше­ние принципов солидарности стран Западного полушария и просто предательство. Была, как представляется, во многом дискредитирована роль привилегированного союзника Соеди­ненных Штатов в регионе, на которую на протяжении почти всего XX в. периодически претендовал ряд латино-карибских стран. Ненадежность Вашингтона как внешнеполитического партнера, который в случае, если межамериканская система несрабатывает в его интересах, либо намеренно блокирует ее дея­тельность, либо открыто игнорирует принимаемые большинст­вом ее членов решения, дала сильный импульс переоценке цен­ностей и поиску латиноамериканскими государствами альтер­нативных форм регионального взаимодействия.

Очевидно, что речь при этом не шла о выходе государств региона из ОАГ либо денонсации «Пакта Рио-де-Жанейро». В тот момент внешне все ограничилось такими демонстративны­ми акциями, как, например, отказ ряда стран от участия в 1982 г. в совместных с США военно-морских маневрах «Уни-тас». Правящие элиты региона отнюдь не были заинтересованы в намеренном обострении ситуации, тем более в условиях, когда в начале 80-х годов силовая конфронтация «Восток — Запад», казалось бы, вновь распространялась на этот район мира. Ни о какой принципиальной смене внешнеполитических координат, поиске новых точек опоры в лице противополож­ного лагеря не было и речи.

В крайне неблагоприятных условиях резкого обострения об­щемировой обстановки и обрушившегося на большинство стран региона в начале десятилетия кризиса внешней задол­женности среди правящих элит ведущих государств, причем как военных, так и гражданских, начался процесс переоценки ценностей. В его основе лежало стремление найти пути нейтра­лизации внешней уязвимости и усиления внешнеполитическо­го потенциала. Этот поиск имел различные формы выражения. Так, для военного режима в Бразилии конфликт в Южной Ат­лантике дал импульс к пересмотру военной доктрины, в кото­рую была включена и возможность столкновения с «развитой страной» Северного полушария. Для Мексики, Венесуэлы, Ко­лумбии, Перу и ряда других государств одним из путей нара­щивания внешнеполитического потенциала стал поиск новых, нетрадиционных форм коалиционной дипломатии вне рамок межамериканской системы.

Конфликт в Южной Атлантике отчетливо обозначил, что межамериканская система к началу 80-х годов утратила боль­шинство из заложенных в ней функций и вновь спустя почти тридцать лет стала превращаться в площадку дипломатической борьбы между двумя Америками. Причем, в отличие от конца 50-х годов, когда впервые отчетливо обозначились признаки незаинтересованности США в ее дееспособности, к середине 80-х годов и латиноамериканские государства заметно утратили интерес к системе, которая все больше стала напоминать орга­низацию, пережившую свое время.

80-е годы стали временем зарождения нового компонента системы международных отношений в Западном полушарии. Речь идет о формировании чисто латиноамериканских структур политического диалога и коалиционной дипломатии. Они небыли в прямом смысле слова альтернативными межамерикан­ской системе, однако во многом оказались порожденными от­четливо обозначившейся низкой результативностью попыток продвижения интересов стран региона в рамках ОАГ.

Первоначальный импульс коалиционной дипломатии стран региона обеспечила резкая эскалация в начале 80-х годов кон­фликта в Центральной Америке. Этот региональный конфликт по целому ряду позиций напрямую затронул интересы целой группы латиноамериканских государств и в особенности тех из них, которые либо уже присутствовали в этом районе, либо, ак или иначе, испытывали на себе влияние происходящих в нем событий.

В январе 1983 г. Мексика, Колумбия, Венесуэла и Панама образовали Контадорскую группу, выдвинувшую свой собст­венный план мирного урегулирования, основанный на демили­таризации этого субрегиона и ограничении в нем иностранного военного присутствия. В 1985 г. была создана «группа поддерж­ки Контадоры» в лице Аргентины, Бразилии, Перу и Уругвая, а спустя год слияние двух группировок привело к институцио-нализации Группы Рио, которая превратилась в весьма непро­стого для США политического контрагента, причем не только по урегулированию центрально-американского конфликта, но и таким набиравшим актуальность вопросам как решение про­блемы внешнего долга, борьбы с наркотрафиком и др.

Именно в тот момент, когда межамериканская система, ка­залось бы, уже необратимо приближалась к стадии паралича и последующего распада, появилась знаменитая «Инициатива для Америк», провозглашенная в 1990 г. администрацией Дж. Буша. Программа предусматривала создание «единой зоны процвета­ния и благополучия от Аляски до Огненной Земли», в основу которой было положено формирование целостного торгово-экономического и инвестиционного пространства в Западном полушарии.

Столь, на первый взгляд, неожиданный разворот США в сторону Латинской Америки был обусловлен не просто очеред­ной переоценкой ценностей в правящих элитах США после окончания «холодной войны». Он был обусловлен, главным образом, тем, что и американская экономика, и общество в целом в полной мере ощутили на себе действие компонентов взаимозависимости двух Америк, в предшествовавшие десяти­летия проявлявшихся не столь рельефно.

Среди них, в первую очередь, следует выделить торгово-экономический. Воздействие финансово-экономического кри­зиса в Латинской Америке на экономику США впервые ре­льефно проявилось в 1982 г. Меры по «спасению тонущих» самых крупных должников — Мексики и Бразилии — уже тогда во многом были продиктованы именно этим. Только в1983 г. кризис в Мексике стоил экономике США потери сотен тысяч рабочих мест. Под удар были поставлены интересы аме­риканских банков, которым Мексика задолжала более 25 млрд дол. Финансово-экономический «коллапс» Мексики имел бы прямые последствия для 10-миллиардных американских инвес­тиций в этой стране.

В дальнейшем зависимость США от финансово-экономи­ческого кризиса в Латинской Америке становилась все более ощутимой. За 1982—1989 гг. саккумулированный дефицит США в торговле с Латинской Америкой достиг впечатляющей величины в 93 млрд. дол. Журнал «Форин Афферс» приводил следующие данные: ежегодно в этом десятилетии США теряли на кризисе в Латинской Америке 20—30 млрд дол., что сопро­вождалось потерей сотен тысяч рабочих мест.

По-новому для США в этой ситуации встала проблема внешней задолженности. Обозначившийся к этому времени не­привычно высокий для них уровень обратной связи, заинтере­сованность в стабилизации международной финансовой систе­мы подкрепляли опасения, что нерешенность долговой пробле­мы может довести отношения с Латинской Америкой до «точки кипения». Осознание того факта, что хрупкие латиноа­мериканские демократии могут не вьщержать кризиса, что в перспективе превратит регион в очаг социальных и политичес­ких катаклизмов, являлось еще одним веским аргументом в пользу перемен в подходе США к долговой проблеме.

К блоку финансово-экономических проблем в 80-е годы до­бавились и другие, по-новому «заработавшие» компоненты вза­имозависимости. Так, именно в этом десятилетии США бук­вально захлестнула миграционная волна с Юга. При этом речь шла не только о резко возросшей нелегальной миграции из со­седней Мексики (в среднем 1,5 млн человек в год). Сильный импульс миграции в США придал конфликт в Центральной Америке. Только численность беженцев из Сальвадора, спасав­шихся от гражданской войны, превысила 500 тыс. человек. Резко возрос поток мигрантов из стран Карибского бассейна, что в немалой степени было обусловлено «сахарным шоком» — резким сокращением американских закупок сахара из стран субрегиона (на конец 80-х годов США импортировали лишь 10% от объемов закупок на начало десятилетия).

Причем речь шла не просто о резко возросшей миграцион­ной нагрузке на южные штаты США и соответственно новых проблемах в социальной сфере, в борьбе с контрабандой нар­котиками и оружием, в обуздании преступности. Центральные власти утрачивали контроль над ситуацией в области нелегаль­ной миграции, что порождало в обществе настроения уязви­мости и даже утери страной одного из элементов национально­го суверенитета. К концу 80-х годов США уже превратились в шестую в мире испано-язычную страну. Испаноговорящая община пре­высила 20 млн человек. По оценкам специалистов, стремитель­ный рост соотношения испаноязычных американцев к общей численности населения США стал одним из самых драматич­ных демографических явлений в послевоенной истории этой страны. К концу XX в. численность латиноамериканской «об­щины» росла в 4 раза быстрее, чем в среднем по стране. Со­гласно появившимся тогда прогнозным расчетам, к 2005 г. ис-паноязычная диаспора должна была опередить афро-американ­скую и превратиться в самую крупную группу этнических меньшинств, превысив по численности 30 млн человек.

Испаноязычные общины превращались в своеобразные группы давления, активно занимавшиеся лоббированием по конкретным направлениям официальной политики Вашингто­на. Наиболее ярким примером являлась деятельность Кубино-американского фонда, долгие годы возглавлявшегося М. Каносой, по срыву любых попыток диалога с режимом Ф. Кастро. Все большим политическим влиянием начинали пользоваться и мексикано-американцы (чиканос). Во Флориде, Южной Ка­лифорнии, Техасе решающее влияние на исход избирательных компаний оказывали голоса выходцев из Латинской Америки.

В 80-е годы в системе отношений между США и Латинской Америкой во всю «заработал» и такой фактор взаимозависи­мости, как проблема наркобизнеса. То, что к концу десятиле­тия эта проблема заняла одно из приоритетных мест в латино­американской политике Вашингтона, вполне естественно. За­висимость самого крупного в мире северо-американского рынка наркотиков от Латинской Америки достигла чрезвычай­но высокого уровня. Три страны региона — Перу, Боливия и Колумбия — обеспечивали почти все 100% потребляемого в США кокаина, одна лишь Мексика — около 40% героина.

К началу последнего десятилетия XX в. США ощутили еще один, новый компонент взаимозависимости двух Америк — внешнеполитический. В продвижении своих инициатив, на­правленных на создание управляемого и во многом подкон­трольного США миропорядка после окончания «холодной войны» роль ведущих латиноамериканских стран существенно возросла. Причем это уже была не просто зависимость Ва­шингтона от «латиноамериканской машины голосования» в ООН, что имело место в конце 40 — начале 50-х годов. Без ре­ального и заинтересованного участия, например, Бразилии, любая система глобального управления ресурсами и защиты окружающей среды изначально «зависала в воздухе».

Существенному переосмыслению на рубеже 80—90-х годов подверглись и военно-политические аспекты отношений между США и Латинской Америкой. Идея опоры на Западное полушарие для утверждения глобального лидерства США подразу­мевала и перестройку региональной системы безопасности в условиях нереальности реанимирования МДВП, и наличия в регионе ряда неразрешенных территориальных споров.

В целом же «Инициатива для Америк», или «План Буша», естественно, не возникла в одночасье. В первую очередь, она явилась реакцией наиболее дальновидно мыслящих представи­телей правящей элиты на заметно изменившийся глобальный мировой контекст. Процесс затухания «холодной войны» все больше высвечивал, как мы уже отмечали, растущее влияние новых полюсов экономической мощи. К 1993 г. в Западной Ев­ропе должен был завершиться процесс образования единого общего рынка, что, как писал в те годы американский профес­сор М. Розенберг, обеспечивало этому объединению централь­ную роль в формирующейся новой мировой экономической системе. Наступающая «эра Тихого океана» вела к смещению в Азиатско-Тихоокеанский регион торговых и финансовых пото­ков и выдвижению Японии в качестве мирового финансового лидера и центра нового мегаблока.

США оказывались вне формирующихся новых торгово-эко­номических пространств, что само по себе существенно ослаб­ляло их переговорные позиции. Это, в частности, подтверди­лось в ходе «Уругвайского раунда» переговоров в рамках ГАТТ.

Естественным партнером для создания «своего» торгово-экономического пространства оказывались страны Западного полушария. Начавшее. действовать с 1988 г. американо-канад­ское соглашение о свободной торговле само по себе не могло обеспечить новое дыхание американской экономике, а тем более служить противовесом набиравшим силу интеграцион­ным процессам в Западной Европе и Азиатско-Тихоокеанском регионе. Латинская Америка, делавшая в тот период первые шаги по строительству «открытой экономики», виделась и дей­ствительно, по существу, была единственным резервом. И хотя экономическим позициям США в этом регионе в тот период напрямую не угрожали ни Западная Европа, ни Япония, даль­нейшее укрепление этих двух полюсов в перспективе могло привести к определенной переориентации на них ведущих южно-американских стран.

«Инициатива для Америк» существенно динамизировала межамериканские отношения, найдя поддержку подавляющего большинства стран региона. Пожалуй, впервые в XX в. Ва­шингтон выступил главным инициатором создания единого интеграционного пространства. Только в 1991—1992 гг. США подписали рамочные соглашения о создании зоны свободной торговли практически со всеми интеграционными группиров­ками Латинской Америки и Карибского бассейна.

Интеграционная «эйфория», охватившая практически весь регион, была во многом вызвана «Инициативой для Америк». Рассматривая межамериканские отношения начала 90-х годов под углом зрения событий сегодняшнего дня, невольно при­ходишь к выводу, что и «План Буша», и последующие шаги и республиканской, и сменившей ее в 1992 г. демократичес­кой администрации по продвижению «Инициативы для Аме­рик», кроме всего прочего, были и чрезвычайно эффектным политико-дипломатическим маневром. Центр системы не только сам «развернулся» к периферии, но и посредством це­лого ряда конкретных действий продемонстрировал, что она таковой больше не является. Более того, новое, спустя почти четыре десятилетия, «включение» Латинской Америки в гло­бальную стратегию Вашингтона создало иной контекст для фактически приостановившегося в 80-е годы межамерикан­ского диалога.

Наиболее весомым подтверждением нового курса США в отношении Латинской Америки безусловно стало начало в 1991 г. переговорного процесса о присоединении Мексики к созданной в 1988 году американо-канадской зоне свободной торговли*.

Встреча глав 34 государств Западного полушария в Майами (1994 г.) стала своеобразным пиком тенденции к сближению США и государств региона. Результатом саммита, охарактери­зованного рядом латиноамериканских президентов как «новая эра отношений», явилось принятие «Декларации принципов партнерства во имя развития и процветания: демократия, сво­бодная торговля и развитие на Американском континенте», а также состоявшего из 100 пунктов «Плана действий», в кото­рых было провозглашено создание к 2005 г. общеамерикан­ской зоны свободной торговли.

Заметная роль в этом процессе отводилась ОАГ, обретшей и 90-е годы второе дыхание и превратившейся в один из глав­ных органов, в рамках которого разрабатывались конкретные шаги по продвижению к зоне свободной торговли. С этой целью в структуре организации в 1995 г. был создан комитет по тор­говле.

Однако продвижение в данном направлении оказалось куда более проблематичным, чем это изначально представлялось ав­торам «Инициативы для Америк». Администрация Клинтона не смогла обеспечить подключение к НАФТА Чили, хотя в на­чале десятилетия этот вопрос казался практически решенным.

Мексика стала полноправным членом Северо-американской зоны сво­бодной торговли с 1 января 1994 г.

Более того, добившийся, несмотря на изначально пессимисти­ческие прогнозы, впечатляющего успеха Общий рынок Южно­го конуса (МЕРКОСУР)*, по сути, превратился в региональный мегаблок, который противопоставил североамериканскому про­екту создания единого панамериканского интеграционного пространства свой собственный.

Сложности, и даже определенное торможение на пути про­движения общеконтинентального проекта в конце XX в., на наш взгляд, носили объективный характер. Несмотря на зара­ботавшие механизмы взаимозависимости было бы наивным ожидать, что создание единого интеграционного пространства, включавшего бы страны столь разных весовых категорий как, например, Бразилия и Карибские минигосударства решится всего за несколько лет. По всей видимости это будет куда более длительный и сложный процесс.

В начале 90-х годов одной из главных тем межамериканских форумов стала проблема создания региональных механизмов поддержки демократических систем. Сама по себе постановка комплекса вопросов обеспечения демократического развития для Организации американских государств была не новой. Более того, в утверждении принципа демократического устрой­ства государств ОАГ заметно опередила ООН. В то время как в Уставе ООН не было, да в тех условиях и не могло содержаться какого-либо упоминания о системах правления, в преамбуле Устава ОАГ говорилось о том, что «представительная демокра­тия является неотъемлемым условием стабильности, мира и развития региона». Этот принцип развивался в целом ряде ста­тей Устава.

Одна из главных причин того, что этот принцип в течение более четырех десятилетий фактически не реализовался, заклю­чалась в том, что межамериканская система изначально оказа­лась интегрированной в силовую схему «Восток — Запад». Со­единенные Штаты в рамках Realpolitik в качестве главного кри­терия в отношении того или иного режима рассматривали его лояльность в противодействии «коммунистической угрозе», что и вело к альянсам с военными диктатурами. Правящие круги большинства стран региона вполне оправданно видели в любой попытке США организовать коллективную акцию по «защите демократии» стремление сверхдержавы устранить неугодный политический режим и восстановить дисциплину в собствен­ном лагере. Для них отстаивание принципа невмешательства превращалось в главную стратегическую задачу. В этом отно­шении интересы и режимов представительной демократии, и

* Договор о создании объединения был подписан президентами Аргенти­ны, Бразилии, Парагвая и Уругвая в марте 1991 г. в г. Асунсьон (Парагвай).

военных диктатур совпадали, что и реализовалось в совместной борьбе в 70-е годы за утверждение в Уставе ОАГ принципа «идеологического плюрализма», который исключал саму воз­можность какого-либо участия этой организации в деле поли­тического устройства стран-членов.

Однако в том, что провозглашенный ОАГ принцип демо­кратического устройства в течение десятилетий находился в от­крытом противоречии с принципом невмешательства, была «виновата» не только глобальная конфронтация «Восток — Запад». И в плане политической культуры правящие элиты го­сударств региона оказались вплоть до конца XX в. просто не готовыми к наднациональному мониторингу внутриполитичес­кого процесса. Инерционная энергия отстаивания принципа невмешательства и максимальной защиты национального суве­ренитета, саккумулированная в довоенный период, оказалась чрезвычайно мощной.

Со второй половины 80-х годов ситуация стала постепенно меняться. И связано это было, в первую очередь, с особеннос­тями процесса демократизации в регионе. Речь шла не только о том, что завершившийся к концу десятилетия процесс пере­хода к гражданским формам правления и установление во всех государствах региона, за исключением Кубы, режимов предста­вительной демократии объективно создавали благоприятную среду для сотрудничества в этой области. Для пришедших к власти новых политических элит, осознававших ограничен­ность своего влияния в условиях, когда реальные рычаги влас­ти сохранялись в руках вооруженных сил и политических кру­гов, опиравшихся на авторитарные режимы, создание таких механизмов превращалось в жизненную необходимость.

Существенно изменился сам международный контекст после демонтажа конфронтационной схемы «Восток — Запад». Межамериканские отношения оказались окончательно осво­божденными от атрибутики «холодной войны», которая суще­ственно деформировала систему, блокировав целый ряд изна­чально заложенных в ней действительно прогрессивных начи­наний. Это относилось, в первую очередь, к такому основопо­лагающему принципу, как обеспечение демократического раз­вития американских республик.

В начале последнего десятилетия XX в. проблема безопас­ности демократических систем, во многом благодаря усилиям Группы Рио, была внесена в повестку дня Организации амери­канских государств и прочно заняла в ней место одной из центральных тем. Это был тот достаточно редкий случай почти в полувековой истории ОАГ, когда дискуссии проходили в об­становке действительно конструктивного и заинтересованного диалога и сопровождались совместным поиском новой модели коллективной системы политической стабильности.

Для США новая обстановка в регионе оказалась чрезвычай­но благоприятной, так как давала возможность наконец-то ос­вободиться от издержек «холодной войны», столь дискредити­ровавших «демократическую составляющую» во внешнеполи­тической идеологии и практике. Возврат к традиционным аме­риканским ценностям нашел выражение в том, что с начала 90-х годов демократическое устройство и права человека вновь, спустя почти два десятилетия, были выдвинуты в качестве при­оритетных задач Вашингтона в регионе. Администрация Б. Клинтона буквально подняла на щит эти принципы.

Дата добавления: 2015-08-02