Читайте также: |
|
Столь жестко детерминированная модель внешнеполитического поведения достигла своего апогея на X Межамериканской конференции в Каракасе (март 1954 г.), где США удалось, несмотря на сопротивление делегаций Гватемалы, Мексики, Уругвая и Аргентины, добиться одобрения «Декларации солидарности в сохранении политической целостности американских государств от вмешательства международного коммунизма». Суть декларации сводилась к ужесточению «политической дисиплины» внутри системы и коллективным действиям против страны-члена, где международное коммунистическое движение устанавливает «господство или контроль над политическими институтами какого-либо американского государства». Последовавшее спустя несколько месяцев свержение реформистского правительства X. Арбенса в Гватемале, которое в лучших традициях маккартизма подверглось откровенной травле со стороны США и соседних центрально-американских диктатур, обозначили своеобразную высшую точку в продвижении модели монолитного, блокового единства стран региона в период раз-гаpa «холодной войны».
С данного момента маятник соотношения центробежных и центростремительных тенденций в межамериканской системе двинулся назад. Это было обусловлено возросшим конфликтным потенциалом отношений центра и периферии системы.
Изначальный импульс к нарастанию противоречий двух Америк дал начавшийся с конца 40-х годов пересмотр места латиноамериканского региона на шкале внешнеполитических приоритетов США. Победа революции в Китае, расширение юны влияния СССР в Восточной Европе и обозначившаяся в конце 40 — начале 50-х годов перспектива советско-китайского стратегического альянса потребовали от США смены глобальных ориентиров. В стратегии массированного возмездия места для Латинской Америки фактически не нашлось.
Превращение этого региона в тыловую зону, малозначимую в контексте глобального ядерного противоборства, заметно изменило температуру межамериканских отношений. Эффект утери стратегического интереса лидера системы к своей периферии оказался, на первый взгляд, неожиданно сильным. Правящие элиты большинства стран региона, рассчитывавшие за счет плотного союза с самой сильной державой послевоенного мира не только войти в большую политику, но и главное — получить особый, преференциальный статус в плане экономической помощи, испытывали явное разочарование. Утеря особого статуса подрывала вертикально-эшелонированную модель связей, которая в наиболее чистом виде предстала именно на рубеже 40—50-х годов.
По-видимому в асимметричных системах равновесие отношений во многом обеспечивается целой системой специфических подпорок в виде особых льгот и преференций. В начале 50-х годов США не смогли обеспечить функционирование этой системы, что и вызвало первый в послевоенные годы виток кризиса, пришедшийся на вторую половину 50-х годов.
Почти целое десятилетие США прилагали максимум усилий, чтобы вывести проблематику торгово-экономических отношений и помощи развитию за рамки межамериканской системы. Американская дипломатия изначально стремилась использовать ОАГ исключительно в политических целях, эксплуатируя имидж демократической региональной системы, противостоящей «тоталитарному восточному блоку». Одновременно ею делалось все возможное, чтобы нейтрализовать заложенные в Уставе* положения, ориентированные на социально-экономическое развитие.
Латиноамериканским государствам, пожалуй, впервые применившим в рамках межамериканской системы блоковую дипломатию, все же удалось добиться проведения в 50-е годы ряда континентальных экономических форумов. И конференция министров экономики и финансов в Рио-де-Жанейро (декабрь 1954 г.), и первый саммит президентов Америк в Панаме (июль 1956 г.), и первая Межамериканская экономическая конференция в Буэнос-Айресе (август 1957 г.) прошли в обстановке нарастающих противоречий. Принимавшиеся на этих форумах компромиссные и ни к чему не обязывавшие документы, в основном сводившиеся лишь к набору пожеланий, будучи результатом поистине титанических усилий дипломатических ведомств, реально мало что вносили в практику межамериканских отношений.
К концу десятилетия межамериканская система вступила в свой первый серьезный кризис. Положенная в ее основу концепция континентальной солидарности подверглась существенной эрозии в условиях, когда сам регион терял свою значимость на шкале стратегических интересов США. «Остаточный» подход к отношениям со странами этого региона, стремление законсервировать систему и, по сути, лишить ее реальной дееспособности наглядно обозначили то, что эта конструкция во многом утратила свою значимость для США. В целом малоэффективные попытки ведущих государств региона во второй половине 50-х годов создать механизм перекачки из центра на периферию «помощи развитию», со своей стороны, существенно снизили заинтересованность в системе особых отношений с США у латиноамериканских государств. На рубеже 50—60-х годов межамериканская система во многом оказалась ненужной ни той, ни другой стороне и, по-видимому, в среднесрочной перспективе (три-пять лет) была обречена на деградацию.
Систему во многом «спасла» кубинская революция. Выше уже отмечалось, что глобальная конфронтация «Восток — Запад» существенно деформировала межамериканскую систему уже в первые годы после ее юридического оформления. Спустя десятилетие по иронии судьбы именно «холодная война» придала новые импульсы ее выживанию.
60-е годы стали временем начала двух масштабных исторических экспериментов, оказавших существенное воздействие на всю систему международных отношений государств Западного полушария. Речь идет о строительстве социализма «в отдельно взятом» островном государстве Карибского бассейна — Кубе и попытке противопоставить кубинскому пути «мирную регулируемую революцию» в рамках программы «Союз ради прогресса», выдвинутой демократической администрацией Дж. Кеннеди.
Программа «Союз ради прогресса», естественно, возникла не в одночасье. Она была во многом концептуально подготовлена в последний год администрации Д. Эйзенхауэра, когда в правящих кругах США началась стремительная переоценка ценностей. Во многом это было связано с выявившейся неспособностью США нормализовать и поставить под контроль ситуацию на Кубе.
Однако несмотря на все усилия, «партия» для Вашингтона изначально была проигранной. За один год просто невозможно было перечеркнуть то, что накапливалось десятилетиями. Антиамериканизм, корни которого оказались так глубоки в кубинском обществе, был успешно превращен правительством Ф. Кастро в идеологию правящего режима, обеспечив ему массовую поддержку и внутреннюю легитимность. Дальнейший окончательный разрыв и переход Кубы в «другой лагерь» были фактически предопределены.
Именно в те годы начался интенсивный поиск антитезы «кубинскому сценарию». Ею стала политика «помощи развитию», заложенная в основу программы «Союза ради прогресса». Однако несмотря на определенную конъюнктурность, программа ознаменовала собой прорыв во внешнеполитическом мышлении правящих кругов США. Демократическая администрация Дж. Кеннеди (1961—1963 гг.), пожалуй, впервые «озвучила» идею растущей взаимозависимости двух Америк и необходимость выправления гигантской асимметрии в уровнях их социально-экономического развития.
Также впервые Соединенными Штатами, по существу, были выставлены условия получения помощи странами региона, которые должны были предпринять усилия для проведения социально-экономических реформ. Среди этих условий фигурировали: усовершенствование государственных институтов в рамках модели представительной демократии, осуществление аграрной реформы, изменение налоговой системы, направленной на мобилизацию внутренних ресурсов для развития.
В августе 1961 г. в г. Пунта-дель-Эсте (Уругвай) на Межамериканской экономической конференции представители всех латиноамериканских стран, за исключением Кубы, а также США подписали «Хартию Пунта-дель-Эсте», в основу которой и была положена программа «Союз ради прогресса». Отметим, что это была первая в мировой практике программа развития целого региона «третьего мира», осуществляемая за счет как мобилизации внутренних ресурсов, так и внешнего финансирования. Более того, авторы программы предполагали, что впоследствии основные ее «конструкции» могут быть применены для развития других регионов «третьего мира».
Напомним, что программа, рассчитанная на десятилетие, предполагала в общей сложности мобилизацию 100 млрд дол., из которых 20 млрд дол. должны были обеспечить США (как за счет своих государственных средств, так и кредитов международных финансовых организаций и займов из стран Западной Европы и Японии). Латиноамериканские государства обязались мобилизовать 80 млрд дол.
В начале 60-х годов «температура» межамериканских отношений резко снизилась. Их конфликтный потенциал оказался существенно нейтрализованным новаторским подходом к региону, обозначенным администрацией Дж. Кеннеди и реализовавшемся в принятии программы «Союз ради прогресса». Межамериканская система вступила в полосу перемен, при этом, правда, заметно «опаздывая» за динамикой политического и социально-экономического развития региона. Именно в те годы появились первые признаки выравнивания гигантской асимметрии мощи и влияния между двумя Америками. Почти безусловная зависимость Латинской Америки от США начала постепенно преобразовываться во взаимозависимость, что было, в первую очередь, связано с рывком, который совершили в своем развитии большинство государств региона. В течение двух десятилетий — 60 и 70-х годов — Латинская Америка «развивалась» почти вдвое быстрее, чем США, опережая по основным показателям экономического роста другие регионы как развитого, так и развивающегося мира и по сути была самым динамично развивающимся районом мира.
Отмеченную долгосрочную тенденцию развития вряд ли можно рассматривать как прямое следствие программы «Союз ради прогресса», тем более, что уже ко второй половине 60-х годов она перестала реализовываться. Однако импульс, приданный ею социально-экономическому развитию региона, нельзя недооценивать.
Усилению центростремительных тенденций в межамериканских отношениях в начале 60-х годов существенно способствовал «кубинский фактор». Необходимость противостоять стратегии насаждения Островом Свободы в регионе очагов партизанской борьбы, равно как и превращению Кубы в военную базу СССР создали ситуацию, когда интересы правящих элит (как консервативных, так и новых, национал-реформистских) совпали с интересами правящих кругов США.
Именно «благодаря Кубе» межамериканская система в начале 60-х годов начала обретать признаки реального военно-политического альянса, что еще несколько лет назад казалось почти забытым прошлым времен Второй мировой войны. Первоначальныи импульс этому придало размещение советских ракет на Кубе. 23 сентября 1962 г. Постоянный совет ОАГ принял резолюцию, призывавшую страны-члены принять все необходимые меры, включая использование вооруженных сил для противодействия угрозе, вызванной размещением ракет на острове.
Первая половина 60-х годов стала своеобразным апогеем межамериканского военно-политического сотрудничества. Несмотря на то, что Межамериканский договор о взаимной помощи, который институционализировал региональную систему безопасности, был подписан в 1947 г., лишь в начале 60-х годов система во многом состоялась.
В эти годы была создана современная общерегиональная система связи между военными ведомствами с центром в зоне Панамского канала, где в 1961 г. разместилось южное командование ВС США (ЮЖКОМ). Начавшиеся в эти же годы регулярные встречи командующих американскими армиями превратились в одну из несущих конструкций системы безопасности, в достаточно эффективный интегрирующий инструмент, который позволял не только обмениваться информацией, но и координировать действия в подавлении подрывной деятельности леворадикальных повстанческих организаций. На VIII Консультативном совещании министров иностранных дел стран-членов ОАГ (июнь 1961 г.) был создан и политический орган — Специальный комитет по вопросам безопасности. Немалую роль сыграли и интенсивно проводившиеся в 1961—1964 гг. совместные военные маневры, инициированные и технически обеспеченные Пентагоном.
Аналогично периоду Второй мировой войны военно-политическое сотрудничество, шло настолько по нарастающей, что на повестку дня встал и вопрос о создании межамериканских вооруженных сил (МАВС), который казалось бы удалось решить. 6 мая 1965 г. на X Консультативном совещании министров иностранных дел стран-членов ОАГ было принято решение о создании межамериканских миротворческих сил для отправки в охваченную острым внутренним конфликтом Доминиканскую Республику. В акции приняло участие семь стран полушария, а возглавил межамериканские силы бразильский генерал.
Вслед за этой акцией, символизировавшей собой своеобразный апогей регионального военного сотрудничества, начался откат назад. Попытки ряда военных режимов региона, в первую очередь, Аргентины в рамках начавшейся со второй половины 60-х годов реформы Устава ОАГ либо расширить функции МСО, либо создать вместо него в рамках ОАГ Межамериканский комитет по обороне, координирующий распределение военной помощи и контролирующий деятельность межамериканских вооруженных сил, встретили решительное несогласие большинства латиноамериканских государств. На III Специальной межамериканской конференции в Буэнос-Айресе (февраль 1967 г.) под попытками создания общерегиональной военно-политической структуры была подведена черта.
В чем была причина столь, на первый взгляд, неожиданного результата? Ведь в начале 60-х годов имелись и достаточно очевидные общие вызовы безопасности, и разумная концепция противодействия. Центр системы — США — брал на себя функции безопасности Западного полушария на глобально-стратегическом уровне, обеспечивая ядерный щит, защиту Панамского канала и противодействуя возможным попыткам сверхдержавы Востока создать в этом районе новые опорные точки. Вооруженные силы латиноамериканских государств, согласно этой концепции, переориентировались на поддержание мира в регионе и внутреннее развитие своих стран, становясь своеобразными гарантами курса реформ в рамках программы «Союз ради прогресса».
Причин несколько, и они весьма поучительны. Не было сделано главного, без чего ни одна «вертикальная» система, вступившая в полосу реформирования, не сможет успешно преобразоваться в горизонтальную. Речь идет о переходе центра системы от односторонней политики к действительно многосторонней. Несмотря на пышную риторику вновь обретенного континентального единства, общности целей и интересов двух Америк в противостоянии тоталитаризму, продвижении демократических реформ и т.д., технология принятия решений не претерпела существенных перемен. По сути, это была по-прежнему политика односторонних акций США, на которые, правда, более активно, чем прежде, «надевался» многосторонний камуфляж. Новая система безопасности была «спущена сверху» в лучших традициях латиноамериканской политики США в XX веке.
Не были приняты во внимание морально-психологические факторы, связанные с менталитетом латиноамериканского офицерства, обретавшим все более националистическую окраску в условиях изменений в его социальной базе. Провозглашенное новое разделение ответственности в рамках континентальной безопасности на практике реализовалось в том, что система оказывалась еще более централизована, чем та, которая была задумана в первые послевоенные годы.
Один лишь тот факт, что межамериканские силы мира были созданы уже после того, как Санто-Доминго был оккупирован контингентом в 23 тыс. американских морских пехотинцев, интерпретировался как стремление администрации Л. Джонсона обеспечить многостороннее прикрытие, по сути, односторонней вооруженной интервенции США. Конец 60 — начало 70-х годов стали временем существенного усложнения межамериканских отношений. Система не только окончательно потеряла свою герметичность, характерную для первого послевоенного десятилетия и выражавшуюся в замкнутости международных отношений в Западном полушарии и достаточно высоком уровне политической дисциплины. По существу, возник новый тип конфликтов между центром системы и целым рядом государств-членов, обусловленный проведением последними политики экономического национализма и стремлением автономизироваться от США во внешней политике.
Во многом это было связано с появлением в регионе нового политического феномена — националистических военных режимов. Речь, в первую очередь, идет о режимах в Перу (1968— 1975 гг.), Панаме (1968-1981 гг.), Боливии (1969-1971 гг.), Эквадоре (1972—1976 гг.), приступивших к экспроприации собственности американских компаний, провозгласивших антиолигархические внутренние преобразования и независимый внешнеполитический курс.
После того, как к ним в 1970 г. добавился социалистически ориентированный режим С. Альенде в Чили, в межамериканской системе впервые образовалась внутрисистемная оппозиция, которая выступила за пересмотр основ системы и освобождения ее от атрибутики «холодной войны». Система, по сути, стала политически гетерогенной, что существенно усилило в ней центробежные тенденции.
Факты свидетельствуют о том, что в начале 70-х годов США не просто теряли рычаги контроля над межамериканской системой. В условиях, когда ряд государств региона, искусно применяя коалиционную дипломатию, предпринял попытку превратить систему в коллективный рычаг нажима на Вашингтон, в правящих кругах США даже стал рассматриваться вопрос о выходе из ОАГ.
Во многом это было связано с началом работы Специальной комиссии по изучению межамериканской системы и выработке мер по ее реорганизации (СКИМС). Комиссия была создана решением III сессии Генеральной ассамблеи ОАГ (Вашингтон, апрель 1973 г.). Под нажимом целого ряда латиноамериканских государств, и в первую очередь Перу и Чили, была принята резолюция, выражавшая «общую неудовлетворенность результатами деятельности межамериканской системы».
В принятой на сессии «Декларации принципов межамериканских отношений» странам-инициаторам реформы межамериканской системы удалось впервые закрепить принцип «идеологического плюрализма». Этот принцип предполагал возможность сосуществования в межамериканской системе государств с различным общественно-политическим строем. Подтекстом
этого документа была не только и даже не столько заинтересованность левых режимов в отмене антикубинских санкций в ОАГ, сколько стремление обезопасить себя от рецидивов прямого вмешательства в случае, если тот или иной режим будет квалифицирован Вашингтоном как просоветский.
Перу и Чили при поддержке Венесуэлы, Колумбии и ряда других стран выступили также за коренной пересмотр концепции безопасности межамериканской системы. Ими было предложено внести в межамериканский юридический лексикон термин экономическая агрессия. Эти же страны предложили разработку механизма «коллективной экономической безопасности».
Очевидно, что своим острием эти инициативы были направлены против политики экономического нажима, особенно широко практиковавшегося Соединенными Штатами против левонационалистических режимов в конце 60 — начале 70-х годов. Идеи «коллективной экономической безопасности» благодаря усилиям латиноамериканской дипломатии получили дальнейшее развитие на сессии Генеральной ассамблеи ОАГ (Атланта, май 1974 г.), где в специальной резолюции вновь была обозначена задача обеспечения «интегрального развития и коллективной экономической безопасности».
Никогда еще латиноамериканский прессинг на США не был столь мощным. Госдепартамент пытался максимально заземлить латиноамериканские инициативы, растворив их в расплывчатых и необязывающих формулировках. Наиболее отчетливо это проявилось в позиции американской делегации именно в рамках работы СКИМС в 1973—1975 годах.
Однако в условиях, когда по вопросу создания системы «коллективной экономической безопасности» США оказались фактически «прижаты к стене», они вынуждены были внести определенность. США были единственным государством, проголосовавшим против внесения в МДВП положения о создании системы коллективной экономической безопасности, предусматривавшей распространение принципа «нападение на одного — нападение на всех» на область экономических отношений. И хотя на Специальной конференции по реформе договора (Сан-Хосе, апрель 1975 г.) в статью 11 было включено соответствующее положение, представитель США заявил, что его страна не возьмет на себя никаких обязательств по обсуждению, подписанию и ратификации каких-либо обязывающих документов по созданию подобной системы.
Подобного рода демарши оказывали деморализующее воздействие на межамериканские отношения, стимулировали центробежные тенденции. Это, в частности, находило выражение в растущей заинтересованности государств региона создавать свои, чисто латиноамериканские объединения, которые в известном смысле подменяли бы собой ОАГ.
Наиболее развитым из них в 70-е годы был, безусловно, Лидский пакт. Подписанное в 1969 г. Картахенское соглашение положило начало процессу интеграции шести андских стран (Боливия, Венесуэла, Колумбия, Перу, Эквадор, Чили). При ном в 70-е годы Андская группа вышла за рамки чисто экономического объединения. Структура организации включала Совет министров иностранных дел, Андский парламент, Анд-ский суд и ряд других органов, свидетельствовавших о стремлении создать объединение по типу Европейского сообщества.
Более того, в начале десятилетия именно Андская группа стала главным оппонентом США в стремлении перестроить межамериканскую систему, о чем уже говорилось выше, а также инициатором ряда коллективных акций, направленных на ущемление интересов северо-американских сырьевых корпораций. Принятое в 1971 г. «решение 24» Комиссии Карта-хенского соглашения существенно ограничило перевод прибылей за границу иностранными инвесторами.
Даже проблематика региональной безопасности, являвшаяся ранее традиционной вотчиной межамериканских форумов, стала выноситься на субрегиональный уровень и рассматриваться без участия США. Об этом наглядно свидетельствовал процесс Айакучо. В 1974 г. в г. Айакучо (Перу) лидеры восьми латиноамериканских государств — Аргентины, Боливии, Венесуэлы, Колумбии, Панамы, Перу, Чили и Эквадора — подписали «Декларацию Айакучо», в которой взяли на себя обязательство создать условия для ограничения гонки вооружений и направления высвободившихся средств на нужды социально-экономического развития.
В условиях, когда реальные внешнеполитические возможности США в регионе оказались существенно ограниченными, а конфликтный потенциал межамериканских отношений резко возрос, центр системы предпринял попытку, не отступая от политики скрытой дестабилизации, разрядить обстановку активным внешнеполитическим маневрированием и снижением реального присутствия в регионе. В 1974 г. госсекретарем Г. Киссинджером был провозглашен «новый диалог» с Латинской Америкой, основанный на зрелом партнерстве. На деле речь шла в общем-то о единственно возможном в тех условиях маневре — снижении политического присутствия в регионе за счет сокращения численности дипломатических, торговых и военных миссий, свертывании объемов помощи (если в 1970 г. на долю Латинской Америки приходилось около 70% помощи США иностранным государствам, то в 1985 г. — лишь 22%). В условиях сильно развитых националистических антиамериканских настроений была предпринята попытка свернуть формальное присутствие и проявлять куда большую толерантность к антиимпериалистической риторике, в 70-е годы активно экс плуатировавшейся не только военными режимами Перу, Панамы, Боливии (1969—1971 гг.) и Эквадора (1972—1976 гг.), но и правящими элитами Мексики, Аргентины, Венесуэлы.
Следует признать, что этот маневр во многом удался. Национализации собственности американских компаний в 70-е годы практически не было. Более того, несмотря на обострение конкурентной борьбы за латиноамериканские рынки со стороны западно-европейских государств и Японии, объемы американских инвестиций в регионе неуклонно росли, о чем свидетельствуют цифры. За 70-е годы объем американских инвестиций в Латинской Америке утроился. Если в 1970 г. они составляли 13 млрд дол., то в 1980 г. — уже 39,6 млрд долл.
В целом же США продемонстрировали в этот непростой для себя период высокие адаптационные возможности, благодаря которым неоднократно удавалось снять остроту кризисных явлений межамериканских отношений. Однако в этой политике практически отсутствовало конструктивное начало. И хотя острота конфликтных ситуаций снималась, межамериканская система стремительно теряла свою дееспособность, по сути, превращаясь в форум диалога между США, с одной стороны, и Латино-Карибским* регионом с другой.
Правление администрации демократов во главе с Дж. Картером (1976—1980 гг.) являло собой вторую после политики «новых рубежей» Дж. Кеннеди за послевоенные годы серьезную попытку США внести конструктивное начало в межамериканские отношения, восстановить их лидерство в регионе.
Перестройка латиноамериканского курса началась с ряда крупных внешнеполитических акций администрации Дж. Картера. Речь прежде всего шла о решении проблемы Панамского канала. Администрация Дж. Картера выступила за пересмотр договора о Панамском канале 1903 г., предоставлявшего США право контроля над зоной канала на вечные времена, и за заключение нового договора, учитывавшего бы интересы Панамы, США и латиноамериканских стран. Несмотря на мощное сопротивление консервативно настроенного американского истэблишмента, правительство демократов предприняло весьма эффектную, а главное результативную попытку устранить из межамериканских отношений один из традиционных объектов противоречий, который стал в XX в. своеобразным символом гегемонии США в регионе. Седьмого сентября 1977 г. президент США Дж. Картер и лидер Панамы генерал О. Торрихос в присутствии глав государств большинства стран Западного полушария подписали новые договоры о Панамском канале,
* В 70-е годы в ОАГ вступила большая группа англоговорящих островных карибских государств. В 1990 г. членом ОАГ стала Канада.
сутью которых являлся постепенный демонтаж американского поенного присутствия в зоне канала и передача его под полную юрисдикцию и управление Республики Панама к 31 декабря 1999 года.
Существенные сложности возникли у администрации Дж. Картера с практической реализацией политики «прав человека», в особенности в таком близлежащем и геополитически важном районе, как, например, Центральная Америка, где в течение десятилетий политика США находилась в «прокрусто-ном ложе» альянса с репрессивными диктатурами, обеспечивавшими столь необходимое «статус-кво». Белый дом неоднократно публично критиковал режимы и Центральной Америки, и Южного конуса за нарушения прав человека. Были установлены связи с оппозиционными политическими силами в этих странах. В августе 1977 г. Вашингтон ввел эмбарго на поставки современных, технически сложных вооружений военным режимам Аргентины, Чили, Уругвая и Парагвая*. В феврале-марте 1977 г. военные режимы Гватемалы и Сальвадора вслед за Аргентиной, Уругваем и Бразилией заявили об отказе от американской военной помощи в знак протеста против вмешательства Вашингтона в их внутренние дела.
Не была реализована установка направить развитие событий в Никарагуа в русло плавного и ненасильственного демонтажа режима А. Сомосы. В тех условиях администрация Дж. Картера сделала максимум возможного в этом направлении, активно поддерживая легальную оппозицию, привлекая к посреднической миссии ОАГ, а также правительства Венесуэлы, Панамы и Коста-Рики. В частности, в рамках сформированной из представителей США, Гватемалы и Доминиканской Республики посреднической группы Вашингтон оказал нажим на диктатора с тем, чтобы он ушел в отставку".
Для продвижения ненасильственного варианта урегулирования конфликта в Никарагуа США попытались активно задействовать межамериканскую систему. Выдвинутый ими на Консультативном совещании министров иностранных дел стран-членов ОАГ в Вашингтоне (20—25 июня 1979 г.) план урегулирования носил комплексный характер и включал прекращение огня, введение эмбарго на поставки оружия в Никарагуа, создание и посылку в страну Межамериканских сил мира, направление в Манагуа делегации ОАГ для мониторинга мирного процесса, разработку в рамках этой организации специальной программы гуманитарной помощи населению страны. Не
Эмбарго просуществовало 20 лет и было снято администрацией У. Клинтона в августе 1997 г.
" Нажим, в частности, выразился в отсрочке займа в 20 млн долл. по линии МВФ.
исключено, что если бы план был принят и, главное, реализован, то это в дальнейшем могло предотвратить регионализацию никарагуанского конфликта, имевшую место в 80-е годы, и в целом направить развитие событий в Центральной Америке в иное русло.
Идея «коллективного вмешательства» под эгидой ОАГ во внутренний конфликт в Никарагуа, как и ожидалось, была достаточно эффектно заблокирована ведущими странами региона. Страны-члены Андской группы внесли контрпроект резолюции, которая наряду с общими пожеланиями ухода Сомосы, создания коалиционного правительства и скорейшего проведения выборов в Никарагуа на первый план выдвигала «скрупулезное уважение принципа невмешательства».
То, что в те годы интерпретировалось как крупная победа латиноамериканской дипломатии, не допустившей вмешательства США в конфликт с целью воспрепятствовать победе Сан-динистской революции, представляется корректным лишь отчасти. Ведь ситуацию можно представить, в особенности обладая знанием того, как развивались события в Центральной Америке в дальнейшем, и иным образом. ОАГ и межамериканская система в целом продемонстрировала свою неспособность, за исключением отстаивания принципа невмешательства и суверенитета, предложить сколь-либо конструктивное решение. Попытка администрации Дж. Картера реанимировать эту организацию, вывести ОАГ за рамки форума-диалога и «перетягивания каната» между двумя Америками, вернуть ей изначально заложенные в Уставе, но мало реализованные функции гаранта мира и. безопасности в регионе, окончились безрезультатно.
Дата добавления: 2015-08-02; просмотров: 77 | Нарушение авторских прав
<== предыдущая страница | | | следующая страница ==> |
Во второй половине XX века 1 страница | | | Во второй половине XX века 3 страница |