Отчаянный Ч.1

Леннокс едет назад, к Мексиканскому заливу, держит скорость восемьдесят миль в час, кондиционер выключен, стекла опущены, в салон врывается запах ночи, Леннокс сворачивает с фривея на сорок первый хайвэй, а с него – на узкое Шоссе, ведущее в Болонью.

В свои тридцать пять Леннокс остро чувствует бег времени, травлю лет. Период с двадцать восьмого по тридцать четвертый год теперь кажется статичным, этакой желанной передышкой после двух десятилетий потрясений на пределе, тридцать же пятый год ознаменовался квантовым скачком в пресловутый средний возраст. Взвинченный Леннокс вычисляет дату следующего катаклизма в одной отдельно взятой душе, против воли тешится подробностями. Теперь, наверно, надо поднять взгляд, сквозь темные кроны узреть усеянный звездами купол, проникнуться величием, но Леннокс предпочитает отслеживать многочисленные повороты шоссе – американские хайвэй, предательски просторные, заявляющие свои права на новую жертву, не вызывают у него доверия. Сосредоточенность появилась в ответ на усталость. Есть и другая причина. Здешние небеса вводят во искушение – звезды ближе, они словно застывшие гроздья фейерверка, они оценивают, щурятся, подмигивают.

Воздух у поверхности земли почти липкий – влажность высокая; густой шелест пальм говорит об усилении ветра; дорога делает поворот, еще более крутой, чем предыдущие. Внезапно справа, в мерцании огней и огоньков, прямо из мангрового болота поднимается город.

Леннокс едет к бухте, пристань теперь слева от него. В воде дробятся отражения тусклых уличных фонарей, звезды заметно побледнели, небо чернильно-синее, из неоднородной тьмы, с севера, на передний план выступили грозовые тучи с подсветкой. Они движутся над болотами, гонят ветер из мангровых зарослей, надвигаются, меняют формы на все более зловещие.

Леннокс спешно, не выбирая места, паркуется, видит Четову яхту, пришвартованную под фонарем. Вылезая из машины, замечает в освещенном дверном проеме фигуру смотрителя пристани.

– Еще бы чуть – и не застали бы старину Чета, – говорит Дон Уинтер, поигрывает связкой ключей, косится на яхту. – Он, представьте, собрался в долгое плавание. Аж к Флорида-Кис, а то и на самые Багамы. Запасся как следует – я лично его снабдил, – хихикает смотритель. – Ох, неспроста все это.

– Кто еще на борту?

– Вроде никого. – Словоохотливый смотритель пускается в пространные разглагольствования, но Леннокс уже резко развернулся и бежит к яхте. Ступает на сходни, смотрит вниз – вода маслянистая, с отливом – готовится прыгнуть на борт.

Темно, однако из каюты прорывается свет. Леннокс поднимает взгляд – и наталкивается на Чета Льюиса. Взаимный столбняк – ни один не ожидал появления другого.

– Леннокс? Что… что вы здесь делаете?

– Я одну вещь забыл, – цедит Леннокс и без приглашения проходит в кухню и далее, в столовую. «Идеальная невеста» с загнутыми уголками лежит на столе, там, где Тианна ее оставила. К журналу явно не притрагивались. Ленноксу сейчас даже глянцевая улыбка на обложке мила. Он хватает журнал. Вдруг замечает, что дверь в большую каюту закрыта. Открывает ее, заглядывает. Никого. Леннокс поднимается по дубовым ступенькам, на заднюю палубу.

Перед ним дрожащий Чет; ветер крепчает, но влажность все еще высокая, душно, тепло. С чего бы Чету трястись?

– Видно, ценный экземпляр, раз вы за ним вернулись. – Чет кивает на журнал.

– Ну да, ценный. А погода-то меняется, – замечает Леннокс, глядя на небо.

– Прогноз не из самых скверных. Дождевые облака должны пройти стороной, – рассеянно отвечает Чет. – Тианна в порядке?

Леннокс чувствует укол совести. Он совсем забыл о Тианне.

– Ну да. Она с моими друзьями.

– Хорошо, – бормочет Чет.

Леннокс чувствует легкий зуд в руке. Хлопает журналом по свежему загару, приканчивает комара, тяжелого от его крови, цедит: «Тварь».

– Со временем привыкнете, и вообще, наши комары малярию не переносят.

– Я не собираюсь торчать здесь и ждать, пока привыкну.

Один вопрос, – произносит Леннокс, хотя и знает, что полицейские одним вопросом не ограничиваются. – Ланс Диринг бывал на вашей яхте?

Прежде чем последнее слово срывается с губ, до Леннокса доходит: Чет смотрит поверх его плеча. В следующую секунду из-за спины, с лестницы, слышится шорох шагов. Среагировать Леннокс не успевает – на него обрушивается удар, ощущение, будто ему решили выбить зубы через затылок. Леннокс падает ничком, пытается остаться в сознании, но оранжевый взрыв в мозгу сменяется чернотой. Сопротивляйся, не раскисай, твою маты Он ничего не чувствует, видит только полупереваренного красного луциана и жареную картошку, извергшихся из его глотки. Кто-то садится сверху, тычет Леннокса лицом с его же рвоту. Он не в силах сопротивляться; он – марионетка с обрезанными нитями. В затуманенном сознании всплыли два имени – Диринг и Джонни. Запястья чем-то стягивают. Рыболовной леской? Берутся за лодыжки. Леннокс зажмуривается, скрипит зубами. В горле спазм, Леннокс считает про себя, надеется на передышку, которая позволит ему либо сглотнуть, либо отрыгнуть. В следующую секунду ощущение у него такое, будто он вдыхает через дыру в груди.

В глазах проясняется, Леннокс подтягивает колени к подбородку, осматривает лодыжки, убеждается, что не ошибся насчет лески. В поле зрения возникает силуэт стриптизерши и слоган «Поддерживаю матерей-одиночек» – это над Ленноксом навис Джонни. Помимо футболки на нем брюки из полиэстера. Ленноксу удается сфокусировать взгляд; напрасные усилия, Диринга тут нет. Есть только голубой логотип «Идеальной невесты», улыбающейся теперь из Ленноксовой рвоты.

В руках у Джонни огромный ржавый гаечный ключ, Джонни рычит на Чета. Леннокс не может разобрать слов. В черепной коробке пульсирует кровь, в ноздрях, в горле застрял запах рвоты. Леннокс дышит как паровоз. Пульсация, запах, одышка мешают сосредоточиться на главном. Леннокс опускает голову на доски, закрывает глаза, лежит без чувств, без движения, кажется, не один час; когда же открывает глаза и видит, сколько теперь до пристани, прикидывает, что провел в таком состоянии всего несколько минут.

Пытается сглотнуть. Слюна не поступает в пересохшие горло и рот. Голова гудит, барабанные перепонки вот-вот взорвутся, рубашку пропитала горькая вонь блевотины. Шейные сухожилия натянулись, будто Ленноксов череп – из свинца. В запястья впилась леска, не дает вытереть пот, разъедающий веки. Леннокс понимает, что его привязали к скамье на корме. Вон он, Чет, за штурвалом, правит в открытое море. Бывший налоговый инспектор избегает смотреть на Леннокса, будто вид его унижения – слишком тяжкий крест.

Леннокса охватывает ужас. У него, расследовавшего смерти при невыясненных обстоятельствах, ни малейшего желания стать частью этой статистики. Полицейские хотят знать, что погибший ел, носил, пил, читал, с кем дружил, с кем работал и с кем и в каких позах занимался сексом. Полицейские залезают под ногти, в рот, в анус, в желудок, ощупывают гениталии. Затем берутся за ваш почтовый ящик, дневник, электронные письма, банковские счета и вклады и не успокаиваются до тех пор, пока не составляют себе о вас представление более четкое, чем ваше собственное. Леннокса всегда мучительно оскорбляла мысль, что его душе придется стать свидетельницей надругательства над его же бренными останками.

Менее всего Ленноксу сейчас хочется непосредственного контакта, однако, когда под мышку ему просовывается рука и поднимает его, он испытывает даже облегчение. В следующий момент голову разрывает несусветная боль, Леннокс видит собственный расколотый череп, мозги сочатся из затылка, по скользкому белому борту стекают в море. Тошнота обрушивается в тело с плеском, как якорь. Леннокс елозит ногами, пытается не скользить на мокрой от рвоты палубе.

– Все о’кей, – произносят ему в ухо. Задом Леннокс чувствует пластик сиденья, напрягает ноги в помощь силе, пытающейся его усадить. – Ты цел? – интересуется Джонни. Искреннее участие в его голосе Ленноксу непонятно.

– По-моему, ты мне череп проломил. – Леннокс смотрит на щетинистый подбородок Джонни. – Мне нужно в больницу.

– Раз ты так связно говоришь, значит, ни в какую больницу тебе не нужно. – Теперь Джонни дразнит, точно ребенок.

– А ты, выходит, у нас доктор?

Джонни куда-то дел гаечный ключ, зато на ремне у него, нелепый в сочетании с полиэстеровыми брюками, болтается нож для дайвинга. – Я не хотел делать тебе бо-бо, – продолжает Джонни, – но ты сам нарвался – зачем было совать свой гребаный любопытный нос в чужие дела?

– За тем, что судьба моя такая, – отвечает Леннокс, извиваясь в путах. Леска будто вросла в кожу, Леннокс паникует, пытается взять себя в руки. Его утопят. Выбросят за борт. Толща воды раздавит его выдох. Леннокс почти видит последний пузырек воздуха, исторгнутый из его легких – на суше такое недоступно взору, а вода сделала выдох осязаемым, закапсулировала этот миллилитр. Леннокс видит маленький взрыв при соприкосновении выдоха с поверхностью воды и собственное безжизненное, медленно погружающееся тело.

– Ты на что намекаешь? – спрашивает Джонни.

Леннокс не находится, что ответить. Чет сбавляет скорость, они движутся как обычное прогулочное судно. При мысли о мохнатой гостиничной моли Леннокса передергивает. Ужас не отпускает, теперь ясно: его представления о достойной смерти были из области фантастики.

«Как меня угораздило?

Всё из-за Мистера Кондитера, это он мне мозги протрахал». Всякий раз при столкновении с Хорсбургом Ленноксу казалось, что один из них в этом мире лишний. Вот он и шел в паб зализывать раны – пил, тщась смыть выплюнутое извращенцем.

Помогала кокаиновая дорожка. Неужели на яхту Леннокс попал из-за Жеребца, из-за Мистера Кондитера?

– Ты чего застрял, твою мать? – рявкает Джонни на Чета. –

По-твоему, мы на гребаных дельфинов любоваться собрались?

Кричит неизвестная птица, в лицо Ленноксу летят вздымаемые яхтой брызги, омывают, освежают. Наваливается поразительное спокойствие, мысли теперь абстрактные. Мозг долбит странное в своей назойливости соображение: «Чего им в данном раскладе не хватает, так это нападающего, который бы голов двадцать в сезон забивал. А то сейчас все голы за счет Скацела и Хартли, каковой Хартли вообще полузащитник, это слишком для них, еле тянут». Чет тем временем снизил скорость и стращает Джонни:

– Мы сейчас на отмелях, будь они неладны, а яхта весит двадцать три тысячи фунтов – точнее, весила, пока ты, жирный боров, не взволок по трапу свою задницу. Если не хочешь, чтоб мы сели на мель и нагрянула береговая охрана, не мешай мне править, как я считаю нужным!

Джонни бросает на Чета мрачный взгляд, собирается возразить, но передумывает, берется за ограждение, поворачивается к Ленноксу.

– Ну, мудила, давай колись, кто ты такой.

Леннокс продолжает думать о Мистере Кондитере, Гарете Хорсбурге. О самодовольстве этой грязной скотины; думает как о роли, многократно сыгранной. Леннокс однажды спросил Стюарта, как тот готовит свои роли – адвоката-мошенника в «Таггарте», ветеринара в «Дороге, которая ведет в горы», обкуренного гопника в «Пороках».^[21]

«Нужно проникнуть в суть персонажа. Нужно стать с ним одним целым, из него черпать энергию.

Что бы сделал Хорсбург, попадись он в лапы Джонни? Он был бы насмешливым, он бы издевался над этими одноклеточными. Госслужащий, глядящий в наполеоны, но неотделимый от портфельчика и вечной коробки с бутербродами, он и тут воздел бы себя в статус самого крупного, изворотливого и опасного зверя в джунглях».

– Я, Джонни, и не собирался впутываться. – Леннокс удивляется собственным четким интонациям, отрывистой речи. – Я хочу тебя кое о чем попросить.

– Чего? Ты меня просить вздумал? Ты? Меня? Очень интересно.

– Я хочу попросить тебя от меня избавиться.

И Рэй Леннокс, он же Мистер Кондитер, пытается встать. Ему удается на дюйм оторвать зад от сиденья, прежде чем толчок, вызванный движением яхты, бросает его на место, так что по позвоночнику идет звон.

– Сиди где сидишь, а не то я в точности выполню твою просьбу, – рявкает Джонни, – выброшу за борт твою жалкую любопытную задницу!

– Этого-то я и хочу. Я хочу облегчить тебе задачу, Джонни, – настаивает Кондитер Леннокс, снова пытаясь подняться. – Просто помоги мне, я сам прыгну.

– Я тебе прыгну! С моей-то яхты! – Чет перекрывает шум мотора. – Отсюда еще никто в море не кидался, и я не намерен…

– Заткнись, твою мать! – вопит Джонни, одной рукой толкает Леннокса обратно на сиденье, другой хватается за поручень. – Я тебя предупредил, учти, мудак!

Леннокс смотрит на Джонни, глаза у него прикрыты от удовольствия, в связанных конечностях пульсирует сила.

– Ты знаешь, чего я хочу. Потому что ты знаешь: я такой же, как ты, а место всего одно.

Чет ощетинивается, напрягает спину, стискивает пальцы на руле. Разворачивается. Глаза у него запали, горят откуда-то из глубины, будто в череп вставили свечу.

– Ты что имеешь в виду, черт тебя побери?

Джонни столбенеет, затем в его глазах появляются проблески интереса.

– Когда я угодил в ваше уютное гадючье гнездышко, то-то я взволновался, – с пришептом излагает Леннокс, он сейчас – не более чем провод для голоса другого, ненавистного существа. – Я ведь, Джонни, дома, в Британии, пытался по электронке войти в контакт с родственными душами в Америке, для своей организации пытался. И все без толку. Так и рыскал, пока ее не встретил, совершенно случайно. Я имею в виду мамашу. Я таких за милю чую; да ты, наверно, тоже. И девчонку. Знаешь, какая у меня в Британии кличка? Мистер Кондитер. Только я никогда детей сластями не заманивал. А вот мамаши – те да, те ведутся на халявный коктейль и дежурный комплимент. В глазах Джонни отражается вся его мерзость. Будто перед Джонни действительно Хорсбург.

Он на мне словно клеймо поставил, они всегда клеймо ставят.

– Вечно полупьяная, неряшливая сучка, самооценка ниже плинтуса, а при ней сладенькая нимфетка, умеющая делать хорошо и помалкивать. Я подбивал к ним клинья, а тут влез ты, Джонни. – Леннокс выразительно кивает. – Влез и чуть мне все дело не испортил, со своей-то медвежьей грацией. Хотя вообще-то я должен тебе спасибо сказать. Если б не твое вмешательство, она бы на моем попечении не оказалась. Я, Джонни, провел дивную ночку в мотеле. Да, таков результат, и не думай, будто я не ценю.

– Ах ты лживая скотина, – цедит Джонни, костяшки на обеих руках побелели – так он стиснул поручень – однако ухмылка слишком вялая, за ней проступает завистливый восторг.

– Заткнитесь, – ревет Чет. – Заткнитесь, извращенцы поганые! – Рев дорастает до воя агонизирующего существа. – С меня хватит. Я вашим шантажом по горло сыт! БАСТА!

Джонни переводит взгляд с Леннокса на Чета.

– Ты, старый хрен, да стоит мне только шепнуть Дирингу – и можешь сушить весла!

– Короче, победителю достается все. – Леннокс переключает внимание Джонни на себя. – Она теперь твоя, а мне больше никогда не светит отведать неоперившейся киски.

– Мы ее первые засекли, ты, урод; мы эту тупую корову, мамашу так называемую, не один месяц окучивали… По-твоему, мне в кайф было в ее растянутый мешок засаживать? –

Джонни тычет себя в грудь, в стриптизершу на шесте. – Я молоденькие киски люблю, и точка. Я грязную работу делал, а Диринг знай себе сливки снимая… – Джонни затыкается на полуслове, будто сообразив, что сболтнул лишнего.

– Так оно всегда и бывает, – философствует Леннокс. Чет мычит что-то нечленораздельное. – Ну вот и скорми меня рыбам. Я тоже люблю молоденькие киски; если на то пошло, мне без них свет не мил. Хорошо было, но все хорошее заканчивается.

Джонни энергично трясет головой.

– Никого я рыбам скармливать не буду…

– Но ведь Ланс тут главный. Он точно захочет от меня избавиться, потом тебя уничтожит – не станет ждать, пока ты на дно заляжешь. Так-то, Джонни.

– Тебе о нас ничего не известно…

– Из сказанного тобой мне известно, что ты делаешь грязную работу, а сладенькое достается Дирингу.

Джонни мрачнеет, упирает руку в бедро, признает:

– Так и есть.

– А еще мне известно, что я бы тебе больше возможностей предоставил. – Леннокс смотрит на темную, спокойную воду. – В Америке ловить больше нечего, Джонни. Здесь ФБР и этих, как их, которые за оборотом наркотиков следят, – что собак нерезаных. У властей на тему наркоты, терроризма да нелегалов паранойя уже, границы на замке, что называется. А у меня свои каналы, доступ к реально красивым девочкам из Восточной Европы и Азии. Там пограничный контроль послабее, на террористов всем плевать. А девочки эти, как правило, даже по-английски не говорят. Джонни, ты когда-нибудь имел тайку? – Джонни облизывается. – Это что-то, доложу я тебе. Вытаскиваешь их из полной нищеты, вот они и счастливы хоть какие крохи получить. Не то что наши сучки, на MTV вскормленные, которым все подавай, да побольше. Нет, тайки тихие и послушные, как раз в нашем вкусе.

Физиономия Джонни теперь напоминает ком теста, надвое расколотый ухмылкой.

Леннокс не без труда возвращает заговорщицкое выражение.

– Со мной, Джонни, ты бы на новый уровень вышел.

– Черт, звучит заманчиво, – тянет Джонни, снова напрягается: – Но ведь Диринг…

– Плюнь на Диринга. Он полицейский. Допустим, ты начал избавляться от трупов, и вообще ясно, что дело шваль – кого, по-твоему, прищучат? Копа или подставную физию вроде тебя? А ты, Льюис, что себе думаешь? – кричит Леннокс Чету. – Ты не убийца. Почему ты под Дирингову дудку пляшешь?

– ЗАТКНИТЕСЬ! ЗАТКНИТЕСЬ ОБА, ВЫРОДКИ ПО-ГАНЫЕ!

– Пошел ты! – реагирует Джонни.

– Давай скооперируемся, Джонни! – кричит Леннокс. – Со мной не пропадешь!

Джонни кивает, вроде дозрел до измены боссу. Леннокс не верит глазам. Вот придурок. Джонни уже избавляет Леннокса от пут своим зазубренным ножом. Ну просто безмозглый. Леннокс почти утыкается лицом в рыхлую грудь Джонни – и почти жалеет Диринга, какой у него тупой сообщник.

– Рэй, мне и правда нужна помощь. Ситуация малость вышла из-под контроля. Диринг думает, он все знает, а на самом…

У Джонни глаза вылезают из орбит, он не успевает сглотнуть и падает лицом вниз, прямо на Леннокса, тщетно пытающегося выскользнуть. Над ними с огнетушителем в руках навис Чет. Леннокс парализован оглушенной тушей, придавившей его колени, он не может даже высвободить запястья из последнего витка лески. Чет, обезумевший от ярости, держит огнетушитель наготове.

– Грязные педофилы! С МЕНЯ ХВАТИТ! – Он замахивается металлическим баллоном, в этот момент Джонни сползает с Ленноксовых колен, бьется на палубе, как свежее пойманный тунец.

– СТОЙ! – вопит Леннокс. – Я не педофил!

Чет не обрушивает удар, покачивается под тяжестью огнетушителя, но сохраняет равновесие. Леннокс вдруг соображает, что яхта осталась без капитана.

– Я все придумал, чтоб время выиграть с этим отморозком. – Он кивает на воющего, хрипящего, агонизирующего Джонни.

– Все врут, все до единого, вот козлы, только старина Джонни старается вести честную игру…

Чет не выпускает из рук огнетушителя.

– С меня довольно вранья. Хватит мне мозги пудрить.

– ПРОВЕРЬ! Возьми мой бумажник, там документы. Сам убедись, твою мать. Я полицейский! – кричит Леннокс. – Тианна в безопасности, с моей невестой Труди. У меня номер телефона в бумажнике, вместе с удостоверением, можешь сам ей позвонить!

Чет наконец опускает огнетушитель. Ручища отставного тяжелоатлета сгребает Леннокса за холку.

– И проверю… – начинает Чет. Леннокс задыхается, вторая ручища лезет к нему в карман за бумажником. Чет разжимает пальцы, читает удостоверение личности, Леннокс делает судорожные вдохи-выдохи.

– Полиция Лотиана и Бордерса? Что еще за фигня? Это даже не на Аляске и не в Юте… Да у тебя здесь и полномочий нет! Так какое ты отношение имеешь к этому делу?

– Никакого. – Леннокс встает, ему кажется, так легкие быстрее наполнятся кислородом. – Ни малейшего. Я полицейский, у меня отпуск, я здесь со своей невестой. Мы планируем свадьбу. Мы серьезно поругались, я взбеленился, пошел в бар, встретил Робин и ее подругу. Потом… потом ты знаешь, что было. – Леннокс кивает на Джонни, все еще трепыхающегося под ногами.

Несколько секунд Чет его изучает.

– Я тебе верю, – наконец произносит он. – Я тебя развяжу, и тогда…

Джонни внезапно вскакивает на ноги (по спине его течет кровь) и выхватывает из-за пояса нож. Швыряет в Чета, промахивается.

– ТЫ, МУДАК, ТВОЮ МАТЬ! ТЫ МЕНЯ ЧУТЬ НЕ УБИЛ!

Чет, подвывая, бежит на верхнюю палубу, Джонни устремляется за ним.

– Эй, ты, а еще тяжелоатлет! Ты чего от этого жиртреста бегаешь – лучше хребтину ему сломай! – кричит Леннокс.

В следующий момент он сваливается с сиденья от ужасного толчка, сопровождаемого грохотом, и успевает увидеть Чета и Джонни, исчезающих с палубы подобно ассистентам фокусника. Нет времени выяснять, что происходит; все еще связанный,

Леннокс рывками пересекает нижнюю палубу, задом наперед перемещается по ступеням, ведущим в рубку.

После толчка яхта остановилась; Леннокс в надежде на просветление трясет головой. Мотор тарахтит иначе – словно кухонный комбайн, к которому подсоединили колонки: яхта села на мель. Леннокс пытается унять сердцебиение. Не знает, что случилось с Джонни и Четом; двигатель тем временем бессильно рычит и взвизгивает. Возможно, Джонни и Чета при толчке выбросило за борт. Леннокс кое-как добирается до лестницы, ведущей в каюту, свешивает ноги. Ступени крутые, а лодыжки стянуты леской, но выбора нет. Леннокс сглатывает, выдыхает, чтобы перед прыжком избавиться от всего лишнего, летит вниз с ощущением, будто тело его оставило на верхней ступени его же суть. Впрочем, воссоединение происходит при падении на ноги. Это уже в следующий момент Леннокс валится на бок, чувствует жуткую боль – не иначе руку сломал. Опираясь на кухонный стол, Леннокс делает рывок, пристраивает леску, стягивающую запястья, к зубцам электрооткрывалки. Включить ее не представляется возможным, Леннокс выполняет отчаянные механические движения. Леска наконец лопается, боль в руках едва не вырубает Леннокса. Держась за стенку распухшей правой рукой, он глубоко дышит, пытается унять бешеный пульс. Шарит в ящиках, находит зазубренный нож, пилит леску на лодыжках, при щелчке морщится от боли.

Дата добавления: 2015-08-02