О религии и идолопоклонстве остяков

Не стоит удивляться, что народ, столь грубый и столь невежественный, как остяки, существовал привязанным к собственным суевериям и языческой вере, с которой был соединен изначально, как, впрочем, столько народов, вполне цивилизованных. Они имеют две разновидности божеств, к которым обращаются и которым делают приношения и жертвы при всех своих нуждах и при всех случающихся благоприятных оказиях. Некоторые представляют собой бронзовые изваяния довольно совершенного мастерства: женщин с обнаженными руками, гусей, змей и другие подобные предметы, унаследованные от чути (Tschut), о которой уже говорилось, и полученные ими от китайцев. Другие – неумелая разновидность того же, являющая собой лишь кусок дерева, почти бесформенный, с шишкой вверху в качестве головы, что должно изображать человека; имеется также выступ, чтобы обозначить нос, и прорезь пониже, передающая рот. Каждый делает себе подобного идола так, как он его воображает, а также и бросает его столь же часто, как это полагает кстати, и иногда даже разрубает его на куски и кидает в огонь. Есть у них еще и другие идолы, состоящие из длинных и толстых отрубов дерева, не имеющие какой-либо формы, лежащие на земле, обмотанные всякого рода лохмотьями, с осколком зеркала сверху, служащим для отражения лучей солнца, которые светило посылает свыше. Они их помещают обычно на высоких горах, наиболее приятных из тех, что они могут найти, исходя из характера местности, или же они их устанавливают посреди лесов в небольшом шалаше, сооруженном из деревьев, с маленькой хижиной возле для складывания всех костей животных, которые им приносятся в жертву.

У них нет ни установленных дней, ни часов для их жертвоприношений, но они взывают к своим божествам, когда у них появляется в этом необходимость или же они страждут получить счастливое завершение своих начинаний. Между тем их жрецы, претендующие на то, что они наставляются самими божествами, с которыми они общаются особым образом, не затрудняются проявить все свое красноречие для того, чтобы заставить их исполнять свои религиозные обязанности. Им очень требуются внушения жрецов, когда они пренебрегают жертвоприношениями, чтобы для смирения гнева богов призвать их пожертвовать отрез холста, дамаста или другой ткани для того, чтобы их снабдить одеждой, и пожертвовать им различных животных. Правда, есть один частный недостаток, сопряженный с этими должностями. Всякий отец семейства, который ощущает, что подступила старость, одержимый духом стяжательства или же воодушевленный рвением, которое обычно наступает вслед за сумасбродствами молодости, становится жрецом по своему же собственному решению и для этого изготовляет себе идола, которому он берется поклоняться, что может воздать должное этому творению его рук. Те, кто считает себя неспособным к такого рода обязанностям или же мало подходящим к их исполнению, не имеют затруднения в том, чтобы найти кого-либо, кто будет привлечен прелестями жизни, столь легкой, предложив им должность, для занятия которой они обычно подготовлены предшествующей деятельностью. Все умение этих жрецов, совершающих жертвоприношения, состоит в том, чтобы кричать в уши идолов просьбы тех, кто им приносит дары, терпеть мучения за их предыдущие ложные пророчества и говорить затем скороговоркой легковерной черни всевозможные разновидности выдумок и измышлений, подавая их в качестве ответов оракула. Вот каков образ действий, который там принят, чтобы прорицать, согласно сообщениям многих авторов. Жрец связывает себя, потом бросается на землю и катается по ней, строя ужасные ужимки и кривляясь до тех пор, пока он не почувствует в себе присутствие духа до такой степени, чтобы ответить на те вопросы, которые были заданы идолу, касающиеся обычно будущего, мест, наиболее пригодных для успешной охоты, или разрешения спорных дел. Те, кто пришел к вещуну спросить совета, присутствуют при всем ритуале, издавая без перерыва вздохи и стоны и ударяя в таз или какую-нибудь другую посудину, пригодную для того, чтобы производить шум, до того времени как они увидят голубоватый дым, являющийся, как они считают, духом пророчества, который распространяется среди всех присутствующих, захватывает колдуна и вызывает у него судороги, в которых он колотится и бьется на протяжении часа или несколько дольше. После этого он понемногу приходит в чувство и говорит затем скороговоркой своим почитателям некий вздор, который он (насколько это возможно) сближает с их вопросом.

Я хочу привести пример такого рода прорицания, по которому можно судить о других и о том, что народ делает после этого. Колдуны из окрестностей Самарова и Березова убеждают бедных жителей, которые приходят к ним за советом, что из всех жертвоприношений, совершаемых их богам, последним угодны только кони. Эти добрые люди очень легковерны, стараются изо всех сил в продолжение некоторого времени и производят значительные траты, с тем чтобы достать их, но влезают в долги из-за этого настолько, что большинство бывает вынуждено продать свои ветхие одеяния, не оставляя себе даже того, чем прикрыть тело. У них наступает в конце концов прозрение, когда время уже упущено, они догадываются об обмане, в который были втянуты посредством этих жертвоприношений, но слишком поздно.

Если колдун указывает им некое место, удобное для рыболовства или охоты, то он их обычно вводит в заблуждение, и редко, когда они там обретают рыбу или дичь. Эти разочарования вызывают у них недовольство своими идолами, поскольку следует от них неважный успех. Ввиду того после своего возвращения они наказывают их кнутом и бьют до тех пор, пока не посчитают достаточно пострадавшими за учиненное надувательство. Однако их гнев все-таки проходит, поскольку они стремятся помириться со своими божествами, и для этого они им даруют лохмотья одежды, твердо решив при этом лишить их этого при первой же возможности, или же их предсказания признаются ложно истолкованными. Все это должно лишь истолковываться их домашними идолами, сделанными их собственными руками, к которым они обыкновенно не питают большого почтения, так как они много больше боготворят своих общепочитаемых идолов, от которых они не отказываются и не бросают их, как других. Напротив, они их высоко ценят и чтят, как древности, приобретшие и доказавшие святость. Они очень доверяют им, особенно когда они бронзовые, что им придает, как они воображают себе, нечто вроде бессмертия, поскольку они противостоят разрушению с незапамятных времен и приобрели за столько лет большую божественную благодать и опытность. Отцы очень расхваливают эту разновидность идолов своим детям, которым они советуют почитать их. Этот дикий народ не имеет много представления о своем Создателе и том, что они ему должны.

Их жертвоприношения не представляют собой чего-либо особенного. Вот как они происходят. Некоторые из них предлагают идолу живую рыбу, которую они кладут перед ним, и, после того как они оставляют ее там на некоторое время, они приготовляют ее и съедают и жиром от нее натирают уста идола. Другие же подносят ему одеяния, как уже говорилось, которые они навешивают на него. Есть и такие, кто приносит в жертву оленей или лосей, а те, кто общается с татарами, делают жертвоприношение конями, которых они покупают дорогой ценой. Они притягивают сперва к идолу животное, намеченное для принесения в жертву, связывают ему ноги, и жрец произносит громким голосом и с большим шумом требования просителей. В это время один из них беспрерывно пускает стрелы из лука в жертву. Как только жрец прекращает кричать, животному наносится удар по голове, жрец пускает свою стрелу и другой пронзает его неким видом вертела в брюхо, чем достигается умерщвление. Затем они берут его за хвост и три раза проволакивают перед идолом. Они собирают кровь в чашу, нарочно сделанную и служащую для этого обряда. Ею окропляют они свои хижины, выпивают ее часть и остатком мажут рот идола. Потом они забирают шкуру, голову, ноги и хвост и развешивают их на дереве как некие ценные предметы. Мясо они варят и едят с великой радостью, распевая во время всей трапезы всевозможные песни неприличного содержания. Затем они снова смазывают голову идола жиром и уносят с собой потом все то, что они не могут съесть, для того чтобы угостить соседей и попотчевать своих жен, которые не помогают при жертвоприношении. Иногда даже их личный идол получает свою долю, и они также натирают ему рот. Когда обряд завершен, они снова начинают кричать, но более благозвучно и колотить палками, стремясь оказать честь духу идола, витающему, как они полагают, в воздухе после того, как помог при их празднестве, и желая как бы возблагодарить его за принятое приглашение.

Когда жена теряет своего мужа, она выказывает свое горе тем, что скорбит о произошедшей потере, изготовив идола, на которого она возлагает одежды покойника. Она кладет идола затем себе на руки и держит так в продолжение всего дня перед своими глазами для того, чтобы, созерцая его, оплакивать мужа. Этот обряд длится на протяжении целого года, после чего она оставляет идола и забрасывает его в какой-нибудь угол, надеясь, что он пригодится при другом случае. Женщина, не соблюдающая этой традиции, была бы опорочена, и ее порицали бы за то, что она не любила мужа и была неискренней в супружестве.

Когда они убивают медведя, с него снимается шкура и вешается возле идола на очень высоком дереве, вблизи которого они воздают зверю великие почести, просят у него прощения, строя много притворных выражений, плача по поводу постигшей его гибели. Они представляют ему все таким образом, что на деле они не те, кто над ним это совершил, поскольку они не умеют ковать железо, чтобы его поразить, а перо, направлявшее полет стрелы, происходит от иноземной птицы, и что они лишь сотворили оплошность. Тем не менее они просят у него очень покорно прощения. Эта несуразность проистекает из представления, по которому, как они полагают, душа этого зверя, блуждающая из края в край по лесам, может отомстить за себя им при первом же благоприятном случае, если они не позаботились о том, чтобы ее задобрить и дать ей своего рода удовлетворение, чтобы она сделала одолжение покинуть тело, в котором пребывает.

Когда они приносят присягу на верность своему государю при помощи его воевод, их ведут на двор, где находится шкура медведя, разостланная на земле, с секирой и куском хлеба под ножом, которые показывают им. Прежде чем есть хлеб, они произносят следующие слова: „В случае, если я не останусь всю свою жизнь верным моему государю, и если я восстану против него по моему собственному почину и в сознании, и если я пренебрегу данными ему обязательствами, которые ему принадлежат, или же я оскорблю его каким-либо образом, каким бы ни было, пусть этот медведь разорвет меня посреди леса, этим куском хлеба, что я собираюсь съесть, я подавлюсь, этот нож принесет мне смерть, этот топор отсечет мне голову“. Когда между ними происходят некоторые распри, обе стороны избирают третейских судей, перед которыми излагают спорное дело, а когда некоторые сомнительные обстоятельства им становится трудно разрешить, судьи предлагают одной из двух сторон дать клятву, что делается следующим образом. Сообщается, что нужно судить перед идолом, и потом одному из тяжущихся говорят о наказаниях за клятвопреступления, приводя ему множество примеров кар, которые за этим следовали. Ему дается нож, которым он срезает кусок с носа идола, и топор, которым он ударяет по идолу, произнося такие слова: „Если я дам ложную клятву, пусть меня по справедливости расчленят на несколько частей, пусть этот нож отрежет мне нос, а этот топор раскромсает меня на куски таким же образом, пусть медведь меня загрызет в лесах и все виды несчастий меня постигнут“.

Они придерживаются того же самого обряда, когда клянутся кому-нибудь для того, чтобы служить свидетелем. Если же иногда обнаружатся среди них клятвопреступники, они тем не менее продолжают утверждать, что божий суд никогда не оставит их ненаказанными. Недавно произошел очень примечательный случай. Жил человек, часто лжесвидетельствовавший, как будет видно в последующем, никогда не обнаруживавший ни малейшего страха перед божьими карами, которых он заслуживал благодаря своим клятвопреступлениям, и с которым действительно не случилось ничего в течение всей его жизни. Однако, когда он скончался в 1713 году и его родичи погребли его очень глубоко в песке на берегу реки, пришел туда тотчас медведь, не выказывавший охоты причинить кому-либо зло и которого не могли никак прогнать собаки, некоторое количество коих было им задрано. Наконец в 1713¹ году он нашел место, где покоилось его тело, вырыл из земли и съел его лицо, которым он смотрел на идола, совершая клятвопреступление, и руку, которой он его бил. Жители рассказывали все эти подробности в моем присутствии архиепископу и казались очень напуганными происшествием, столь странным, никогда не сталкиваясь ни с чем подобным тому, о чем они рассказали до их крещения, которое состоялось в 1713 году.

Своих идолов они именуют шайтан. Количество их, бывших у них во владении, прежде чем они были обращены в христианство, не было определенным. Даже женщины обладали собственными идолами в своих отдельных шалашах, о которых мы уже говорили. Вместе с тем есть три идола, особо выделяющиеся из других по их значимости, из коих два (один поблизости от другого) в хижинах Белогорья (Bilhorsky)², из которых наиболее значительный не имеет имени. Им воздают великие почести и обращаются к ним со всеми своими нуждами. Я не могу точно выразить смысл фигуры этого идола, не получив возможности увидеть его, поскольку этот народ увозит и прячет его, опасаясь, как бы архиепископ, придя крестить их по указу его царского величества, не сжег его. Судя по тому описанию его, какое они мне сделали, это лишь неотделанный отруб дерева, не имеющий подобия телу, у которого только обрезана верхушка, чтобы имелось сходство с человеческой головой. Они затянули ствол красной материей, на которой пришили такое количество лоскутов, сколько его почитатели принесли ему, и увенчали его шапкой, подбитой мехом черно-бурой лисы огромной цены.

Второй шайтан, находящийся поблизости, представляет собой медного гуся с распростертыми крыльями. Они его ценят много меньше, чем первого, поскольку тот сделан из материала более священного, также потому, что они полагают, что первый из них более древний, вследствие чего бесконечно более опытный. Кроме того, область влияния этого гуся простирается лишь на гусей, уток и диких животных. Используется чаще этого другой идол, более значимый, чем названный гусь, который, когда ему заблагорассудится отправиться в путь, ставится на его крылья, и ему приказывается оттуда следовать всюду, куда он пожелает. Остяки совершают жертвоприношения этому гусю, когда они имеют намерение поразвлечься охотой на диких птиц или даже соболей мелкой породы.

Третий шайтан зовется Старик обский (Starik Obsky). Он находится напротив города Самарово, бывшего места его пребывания, а ныне располагается там, где Иртыш впадает в Обь. Его почитатели имеют обыкновение перевозить его с места на место каждые три года по Оби с большой торжественностью в барке, нарочно для него построенной. Это бог рыболовства, и он властен, как они мыслят, заставить прийти морскую рыбу в Обь, когда он сочтет это полезным, для того чтобы принести изобилие в их рыбный промысел. Идол этот только лишь из дерева и имеет вытянутую наподобие как у свиньи личину, которая призвана обозначать, что он в силах таким средством завлекать рыбу из моря в Обь. Он имеет два небольших рога на голове и стеклянные глаза, но они не знают сами, что это символизирует. У ног этого бога они складывают свои кольчуги, чтобы показать превосходство, каким он обладает над всеми иными божествами моря, и что он одержит над ними победу. Каждый год они приходят, как только лед начинает таять и реки выходят из берегов, в большом количестве просить у него доброго успеха в их промысле рыбы. Их мольбы бывают то смиренные, то крикливые и оскорбительные. Когда они получают хорошие уловы, значит, что Обский старик наделяет их первыми плодами рыбной ловли, в особенности если они выловили определенный вид рыбы, именующийся нельма, которая очень похожа на лосося, и, несмотря на то что они едят выловленную ими рыбу, не оставляется идолу его часть, поскольку они ему дают жир, чтобы помазать рот, и, когда они едят, они ублажают его душу в воздухе, стуча палками таким образом, как мы говорили выше. Однако, когда их рыбный промысел не имеет успеха, идол также испытывает на себе плохие последствия этого, ибо они отбирают у него его одеяния, ему привязывают веревку на шею и, после того как хорошенько отстегают его, бросают в некое полное грязи место, осыпая его при этом упреками и ругательствами, говоря, что он проспал, когда они молили его о помощи, что, пожалуй, его сила стала умаляться и что он не способен более служить им, что он удалился к своим предкам, что также и его древний возраст сделал его ленивым и дряхлым и он не должен счесть несправедливым, если они от него избавятся и найдут себе другого бога, более могущественного и полезного, чем он. Они оставляют его в этой клоаке до той поры, пока по случайным обстоятельствам их рыбный промысел не становится удачнее, после чего забываются все основания для недовольства, которое они испытывали насчет идола, они его извлекают оттуда, где он содержался как бы в заключении, водружают на прежнее место и натирают ему снова уста, с тем чтобы его успокоить.

Глава IV

Дата добавления: 2015-08-02