Я уже давно об этом мечтал. Поэтому, когда ты приехал ко мне на Марата и ещё сказал, что разглядел в этом районе кого-то из 11б, я был в радости. Такой шанс представился!..

И вот ведь придурок этот Лавров. Ходил, бродил, туда-сюда, сюда-туда, – а так и не понял, кто к нему обращался. Я, правда, боялся, что он нас распознает, но ты так хорошо меня заверил, что я ни о чём не беспокоился, – и, по-моему, всё прошло идеально.

Хотя я вынужден признать, что это был едва ли не последний смешной эпизод в моей жизни. Как ни пытался я разглядеть в ней хоть пылинку счастья, но…

Но вместо того ещё больше недооценил силы противника. Вот уж и впрямь не подозревал, что им взбредёт в голову это интервью. И ведь я с детства ненавижу этот процесс – по мне, ничего глупее и бестолковее мир ещё не придумал. Грубо говоря, один человек, как крот, роется в личной жизни другого. Только в деловой обстановке, с элегантными костюмами, через специальные приборы и с красивым модным словом в названии. По-моему, это наглость. Но, наверно, логично, что они до неё додумались.

И как я был рад, что меня снова выручили ты и Барнштейн!.. Я, может, всё время пренебрегаю её инициалами, называя замечательную Людмилу Арнольдовну по фамилии, но вот пренебречь её заслугами никак нельзя. Как и твоими. То, что вы для меня сделали, – феноменально. Вот, например, как ты смог раскрутить Лаврова на информацию о сроках интервью? А? Это же была самая ценная информация, которую я когда-либо от тебя получал!

Нарушив их план, я всерьёз почувствовал раздражение врагов. Хотя и изначально не сомневался в нашем успехе. А тройной триумф – мой, твой и Барнштейн – окончательно ознаменовал наше преимущество. Враги опять отдалились от моей тайны, и я уже перестал рассматривать их как опасность.

Но снова ошибся. Не знаю, где, не знаю, как, – а ошибся. Понял я это совсем недавно, когда заметил пропажу дневника опытов в своей лаборатории. Я долго искал его, подумал, что где-то оставил, но потом … мать мне всё рассказала, и я уже не задавал себе вопросов. Очевидно, эти гады его спёрли. А я…

Я провалился, обломался, облажался – и не довёл великое дело до победного конца. Для меня – химика – это поражение. Мне оставалось приготовить не так уж много веществ, но все мои записи помещались в дневнике. Воссоздать их я бы не смог. Более того, дневник – это улика. Дело со дня на день наверняка будет раскрыто, и если я не уйду сам, то уйти помогут. Мало, что ли, у моей семьи врагов?! Так лучше уйти самому, чтоб не будоражить общественность. Может, хоть здесь выйдет без скандала?..

И всё-таки, кто-то меня, возможно, не поймёт… Скажет, что я вру или брежу. Сочтёт ненормальным, слабым, безвольным – за то, что я не нашёл выхода лучше, чем суицид, за то, что не попытался снова взяться за дело. Что ж, значит, моя единственная надежда в этом диком социуме – ты. Интересно, какова цена одного абсолютного понимания?..

Но пора подходить к концу. Да, наверно, я прожил не самые скучные тридцать лет, - однако большую часть жизни ничему не радовался. Почему? Время – вот ответ. Но, кажется, я знаю ещё один…

Вот я в начале говорил о том, как верил в любовь и не верил в дружбу. То меня и убило. Мои мысли о любви ни к чему не привели. Они лишь сковывали меня и не давали относиться к людям просто, по-дружески, без всяких высших смыслов. Оттого я и прожил всю жизнь маргиналом, – как бы мыслящим о настоящих чувствах, но вечно потерянным. Заявить о своём отношении не мог, добиться понимания – тем более. Что же вообще хорошего дала мне вера в любовь??! –

Да ничего. Только сейчас я понимаю, насколько недооценивал силу дружбы, даже простого товарищеского общения! – ведь, будь у меня много друзей, – и без всякой взаимной зависимости, – может, и жизнь получилась бы другой, и не было бы этих мучений, а только – радость?..

Дата добавления: 2015-08-02