Стигма: отрицание факта самоубийства в семье

Я уже писала выше о том, что во многих семьях стараются отрицать, скрыть факт самоубийства, и поэтому зачастую статистика, касающаяся суицида, занижена. Некоторые искренно отрицают и не хотят верить в то, что произошло. Ведь в глазах жены признать случившееся значило бы то, что муж ее бросил; для матери – что она оказалась не нужна собственному сыну, что страшно унизительно. Это бы означало, как полагают участники трагедии, признать перед всем миром свою несостоятельность и поражение, что, конечно же, в 99% случаях совершенно неверно и далеко от реальности, но сами чувства от этого не перестают существовать.

Поэтому не удивительно, что некоторые семьи объявляют словно «заговор молчания» и не хотят обсуждать ни между собой, ни с кем бы то ни было произошедшую с ними катастрофу. Бывали случаи, когда много лет спустя, словно вырвавшийся пар из бутылки, лились признания людей, мучивших и терзавших себя всю жизнь этим стоически упорным и никому не нужным молчанием. Когда я решилась наконец пойти в группу поддержки, организованную для тех, чьи близкие покончили с собой, под эгидой общества «Добрые Самаритяне», то в ней были люди, которые сознавалась, как им было тяжело носить в себе и никому не раскрывать свои переживания по поводу кончины близких. Некоторые годами молчали и мучились, мучились и молчали...

«С того момента, как мы узнали о смерти нашей дочери, я поняла, что слово «самоубийство» обладает властью стереть ее жизнь, высветив ее смерть неоновыми буквами в мозгах ее друзей и коллег. В первые дни безутешного горя у меня бродила мысль о том, чтоб никому не говорить о ее смерти, чтоб она оставалась живой в мыслях тех, кто знал ее, забывая, что я уже оповестила нашу семью и близких друзей. Это было сказочное пожелание, придуманное мной, чтоб хоть на мгновение исчезнуть из немыслимой реальности ее смерти. Если никто не признает ее смерть, будет ли она жива?

Моя фантазия исчезла в холодном свете последующих дней. Я знала, что мы никогда не обесчестим память Ронды, скрыв ее самоубийство. Я написала письмо друзьям и родственникам, сообщая им о событиях, приведших к ее смерти. Я надеялась, что мое письмо утихомирит неизбежные слухи тем, что открыто признает ее депрессию и ее решение покончить с собой. Я умоляла их говорить с нами о ней часто и открыто; поступить противоположным образом значило бы отрицать ее существование.

В своей откровенной книге «Раскрывая секреты» великий теолог Фредерик Бaкнер описывает самоубийство своего отца, происшедшее, когда автор был еще ребенком. Заговор молчания, навязанный Фредерику и его брату, наложил глубокий отпечаток на его развитие и отношения с членами семьи. «Мы больны, как и наши секреты», - заключает Фредерик.... Джойс Эндрюс в статье «Самоубийство: как мы говорим о нем?» пишет: «Мы, чьи дети забрали свои жизни, должны сделать все возможное, чтоб избавиться от секретности и клейма, которые окружают их смерти. Если мы позволим этому сохраниться, то мы тем самым приуменьшим значение жизни наших детей. Они заслуживают большего». (79)

К сожалению, страх перед осуждением окружающих не всегда бывает необоснованным. Иногда родные и близкие покойного сталкиваются с шушуканьем за их спинами, молчаливым или явным неодобрением по поводу их поведения и обвинениями в их адрес. Такое поведение по потношению к людями, переживающим подобное горе, просто бесчеловечно. Они и так казнят себя каждый день!

Наша семья всегда была очень открытая и откровенная по характеру и поэтому скрыть и замолчать трагедию подобного масштаба было невозможно для нас с самого начала. Это не значит, что теперь, по прошествии лет, мы готовы всем и каждому рассказывать о том, что произошло. Если незнакомые люди спрашивают мою маму, сколько у нее детей, она зачастую упоминает только меня. Слишком больно и не нужно говорить незнакомцам о том, что ни объяснить, ни до конца понять невозможно.

У мамы сразу после самоубийства Вадика была мысль о том, чтобы скрыть правду от моих детей, но теперь, по прошествии времени, я не представляю, как это было бы возможно. Мы все время говорили о нем, с детьми и без детей, и, я думаю, это правильно и это самое лучшее, что можно посоветовать тем, кто мучается от боли утраты. Людям надо говорить о своем горе и плакать столько, сколько они хотят. Нужно дать им возможность рассуждать и думать на эту тему, сколько они хотят. Никакие советы типа «не думай об этом» не помогают, а только раздражают. Сужу по собственному опыту. Меня раздражали не только эти советы, но даже счастливая готовность некоторых друзей и знакомых перейти на «безопасный» предмет разговора. То чувство облегчения, которое я читала на некоторых лицах, мне было неприятно, как бы абсурдны ни были мои собственные ощущения.

После того как мой брат убил себя, я каждый день говорила с моими родителями, особенно с мамой, когда мы встречались или по телефону. Прошло почти пять лет, и теперь ясно, что мы навсегда оказались искалеченными нашей трагедией. Ни наша семья, ни наши отношения не будут прежними, ничто и никто уже не восстановит прежнего мира и прежних нас.

Дата добавления: 2015-08-02