Г. Шпаликов

Это чувство исходит из той предпосылки, что мы могли бы повлиять на будущее и изменить его ход, что мы ответственны за решения, которые принимают наши близкие люди. Не надо преувеличивать степень своего влияния на судьбы других людей и на их решения.

После гибели моего брата я неустанно внушала своим родителям, что мы действовали всегда, исходя из наших лучших побуждений, в том числе и по отношению к моему брату, и если мы иногда и поступали неправильно, то ошибаться – это человеческое качество, а мы люди. Мы просто люди. Мы не обладали даром предвидения, и никому из нас в голову не приходило, что мой брат может решиться на подобное. К сожалению, как я ни старалась, мой брат в глазах моих родителей, особенно матери, оставался ребенком, нуждавшимся в защите. «Если бы я с ним поговорила, если бы ты, если б отец... Как я его не уберегла?» - эти вопросы сопровождают меня уже пять лет. Их задает моя мать, их задаю себе я сама, что греха таить, при всем моем теперешнем знании о самоубийстве и его причинах, чувство вины будет со мной всегда, хотя в гораздо более смягченном варианте, чем если бы я ничего не знала и не писала бы этой книги.

Джоэль Ротшильд, у которой любимый человек покончил с собой, вспоминает: «После самоубийства моего возлюбленного друга Альберта мои страдания были уникальными. Я считала, что его смерть – это полное отвержение меня. Меня переполняло мучительное чувство вины в том, что я не была достаточно хороша, что я не верила и не любила его до такой степени, чтобы он мог поделиться со мной своими страданиями. Я думала, что я могла и что это было в моих силах – спасти его». (71)

Не думайте о том, что окружающие вас осуждают. Главное – перестаньте казнить себя сами. Окружающие в большинстве своем понимают, что вы не виновны в гибели вашего близкого человека.

Джефри Джэксон приводит истории двух молодых женщин, покончивших с собой после долгих лет борьбы с депрессией. Мать одной насильно определила свою дочь в психиатрическую лечебницу, мать другой отказывалась поместить свою дочь в больницу. В результате дочери покончили с собой, и каждая мать обвиняла себя в том, что она не сделала то, что сделала другая. (72)

Матери и отцы, братья и сестры, жены и мужья, словом, все до единого, кого коснулась трагедия и кто так или иначе соприкасался с погибшим, начинают себя вопрошать, что они не сделали или сделали не так, как надо, как они бы могли изменить ход страшных событий. Говорят, что муки того, кто покончил с собой, кончаются с его гибелью, но зато начинаются нескончаемые муки оставшихся в живых. Начинается процесс самоистязания, вопросы к самим себе, грызущее и разъедающее душу чувство вины, которое является одной из причин, почему родные и близкие самоубийц сразу попадают в группу риска.

В нашей семье не было отрицания факта свершившегося. Ни у кого не было сомнений, что произошедшее было целиком и полностью задумано и осуществлено моим братом, палачом и жертвой в одном лице. Но сколько потом мы винили и продолжаем винить самих себя, как долго вспоминали мельчайшие детали в отношении тех, кто не помог ему, не подсказал. «Как мы не догадались о том, что он задумал?!», «Как мог его друг, врач, не предупредить о том, что Вадик может повторить попытку самоубийства?!», «Как я могла не прибежать к нему поговорить, зная, что он находится в ужасном состоянии?», «Зачем я сказала ему это, зачем не сказала то?!», «Зачем папа с ним почти не разговаривал?!», «Зачем дядя наговорил всяких ненужных вещей?», «Зачем бывшая жена брата сказала ему, что он всем приносит только зло?» и т.д. и т.п.

Вот что писал товарищ Вадика после того, как погиб мой брат:

А помнить, Вадика я всегда помню, у меня много фотографий, где мы вместе: и в Баку, и в Москве, на пляже, на Арбате. И всегда, как посмотрю, - защемит, и думаю: зачем, зачем, зачем... Если бы почувствовал, побежал бы звонить, писать, что-то делать, чтобы такого не произошло, но не исправить, Ведь в письмах, наоборот, больше просил поддержки я, спрашивал, жаловался на что-то. А по телефону накатывала такая радость, что и поговорить не получалось. Как он радовался, когда он звонил 31 января, пусть невпопад... Теперь понимаю, что надо было и писать больше, и звонить чаще, чаще, но мы стеснялись открываться, раскрывать свои чувства. А любил он нас всех, но стеснялся, был добрым и прощал, стеснялся открыть свою доброту и ласковость.

Суицидальная личность обладает искаженным взглядом на действительность. То, что нам представляется разрешимым, видится им совсем по-другому, как проблемы, не имеющие выхода. Как мудро заметил некто, самоубийство – это окончательное решение временных проблем. И в этой связи мало что могут объяснить записки, оставленные своим близким. Чаще всего они просят никого не винить в их смерти, утверждают, что все безнадежно, что нет иного выхода, то есть добавляют еще больше тумана в оглоушенное сознание родни. Эдвин Шнейдман, изучивший буквально тысячи записок, оставленных самоубийцами или теми, кто покушался на свою жизнь, пишет, что в ряде записок можно явно выявить следующие чувства: ненависти к себе или другим, любви, стыда, страха перед наступающим приступом безумия (вспомним письмо, оставленное Вирджинией Вульф), или чувство, что окружающим будет лучше без них, т.е. обсуждаемое ранее чувство обузы. (73) В большинстве случаев вообще никаких записок не остается. По статистике, записки оставляют в одном случае из пяти (74) И это понятно: мозг человек, глубоко погруженного в депрессию, не функционирует на прежнем уровне. Мой брат, как я писала, сказал мне незадолго до происшедшего, что он даже анкету заполнить не в состоянии, после чего я забила тревогу, и мы хотели его повести к психиатру, но он отказался. По воспоминаниям Лидии Чуковской, Марина Цветаева незадолго до гибели сказала: «Вы не можете себе представить, до какой степени я беспомощна. Я раньше умела писать стихи, но теперь разучилась» («Разучилась писать стихи, - подумала я, и – это, наверное, ей только кажется. Но все равно – дело плохо. Так было с Блоком... незадолго до смерти»). (75)...

Мы можем сколько угодно обвинять себя, но факт остается фактом, что люди, покончившие с собой, сделали этот выбор самостоятельно. Хотя, надо добавить, что о выборе можно тут говорить не в полном смысле слова, так как сознание страдальцев было искажено, и они неадекватно воспринимали реальность.

Гнев

«Это несправедливо!» «Я не смогу смириться с этим!» «Почему это случилось именно со мной?!» «Как Бог мог допустить?!» Это гнев на судьбу, на Бога, на врачей или психотерапевтов, на близких, на себя, на умершего, на все и на вся.

«Гнев может быть немедленной реакцией, но он тоже играет необходимую роль в скорби об умершем. Выжившие часто боятся сердиться на своих любимых, боясь, что если они начнут, то не смогут остановиться, что они ранят себя и других и что другие будут думать, что они слабые или ненормальные. Сердиться на умершего кажется предательством, тем не менее они сердились на него, когда он или она были живы. Это нормально выражать гнев подобающим образом. Гнев не означает, что любовь окончена. Он означает, что выжившие глубоко скорбят, что их любимый не с ними». (76)

Гнев может быть обращен и на друзей, пытающихся помочь, но делающих это неуклюже, и даже самые невинные замечания могут причинить боль и рассердить горюющего. Когда Пола Д’Aрсу потеряла мужи и 22-месячную дочь в результате аварии, она «сердилась на женщин, которые были замужем и жаловались на своих мужей, не осознавая того, что они имели. Я сердилась на семьи, которые были не затронуты, в отличие от моей. Я ненавидела всех, кто имел то, что я потеряла. А затем те самые мысли, такие трудные, заставили меня спуститься еще на одну ступень ниже. Они заставили меня ненавидеть самое себя. «Что я за озлобленный человек, чтоб иметь такие мысли? – рассуждала я. – Посмотри на себя. Ты полная развалина». (77)

Я покривила бы душой, если б сказала, что мы избежали вполне понятных чувств гнева, досады, обиды, раздражения, какого-то ожесточения против судьбы, против моего брата, против недалеких и неумных замечаний некоторых окружающих. «Как он мог нас бросить? Как мог оставить старых родителей? Он, наверное, был ужасный человек! Он меня ни в грош не ставил и даже не попрощался со мной! Ему никто не был нужен! Он нас не любил...» Все эти чувства и восклицания были продиктованы нашим горем и были по существу несправедливы. При чем здесь мы? Он мучился один со своими внутренними демонами и погиб один...

Дата добавления: 2015-08-02