Оберголлябрунъ и Энценсдорфъ

изъ „хожденій по мукамъ”

Наконецъ, дня 9-го октября 1915 г., наша партія вышла изъ Талергофа на конфинацію, что обозначало половинчастую свободу: жилось подъ надзоромъ явной и тайной полиціи, на своемъ столе. Назначено насъ въ Оберголлябрунъ въ 49-ти кил. отъ Вены, при дороге въ Знаймо. Вместе насъ было 7 человекъ: кроме меня, свящ. Романъ Крыжановскій изъ Небылова, свящ. Александръ Яремкевичъ изъ Крехова, свящ. Иванъ Беласъ, свящ. Николай Кокурузъ изъ Каменя и свящ. Ев. Киселевскій изъ Хлебичина, и Арсеній Дорожинскій, преподаватель гимназіи изъ Дембицы.

Оберголлябрунъ — местечко маленькое, едва 5000 душъ, но чистое, дешевое и дающее все выгоды къ мирной жизни. И именно это отсутствіе жизненныхъ тревогъ и хлопотъ было причиною моей тоски и скуки. Сидишь, словно на вокзале и ожидаешь и смотришь, не идетъ ли поездъ, не часами, не днями и не месяцами, но целый годъ. Вставши рано, идешь въ 6 часовъ въ костелъ, затемъ на базаръ за покупками, — мне было поручено продовольствіе на 4 человека — въ 9 час. ежедневно являешься въ полицейской канцеляріи, потомъ читаешь военные сообщенія, гуляешь съ свящ. Крыжановскимъ въ недалекомъ лесу, a въ половине 2-го ч. обедаешь — и такъ постоянно кругомъ да около.

Все закоулки местечка и окрестности стали намъ известны: Sonnberg Wiesenberg, Suttenbrun. При дороге мы открыли памятникъ на могиле русскихъ воиновъ, которые въ 1805 и 1809 годахъ сдерживали натискъ Наполеона I. Такой же высокій, каменный памятникъ нашли мы на ровной, вспаханной вышине возле Schongraben. Ha памятнике прочли мы рядомъ съ другими и русскую надпись, что насъ весьма обрадовало и оживило. Мы отпевали тамъ тихія панихиды и молились за души почившихъ братьевъ, и за волю и свободу родного народа.

Бывали мы и въ латинскомъ костеле Schongraben изъ XI столетія, съ престоломъ на восгокъ, что указываетъ на возможность его постройки въ Кирилло-Мефодіевское время, когда сюда доходило греко-славянское вліяніе. Мыслью переносимся далеко далеко въ старое время, когда здесь братское намъ племя передъ нашествіемъ немцевъ молилось и служило Богослуженія на славянскомъ языке въ своихъ славянскихъ церквяхъ. Сегодня тамъ можно лишь вычитать:

Uber uns stille leichten die Sterne,

Unter uns ruhen die Todten.

Вокругъ церкви въ камне изображена вся исторія Ветхаго и Новаго Завета, a въ середине, между пресвитеріей и навою, не хватаетъ иконостаса, только стоятъ, насколько помнится, у стены два столба. Следуетъ добавить, что костелъ съ алтаремъ на востокъ нашли мы и въ соседнемъ селе Aspernsdorf.

Обходя постоянно околицу, мы встречали множество славянскихъ именъ, a мне доводилось побывать въ местной и гимназической библіотекахъ, где по несколькимъ трудамъ легко найти ключъ къ правде. Село Теrn не что иное, какъ теpнь, Mugl — искаженное наше слово: могила, речка Gollershach называлась когда-то Geleni— Eленій, Оленій потокъ. Везде въ этой окрестности, вплоть до Моравіи, находятся ямы — пещеры, идущія оть Дуная, похожія на лисьи норы и корридоры, въ которыхъ то тутъ, то тамъ вырыты заглубленія, имеющія видъ комнатки. Норы эти весьма узенькія, такъ что едва проползетъ одинъ человекъ, комнатки же бываютъ на несколько метровъ выше и шире. Такихъ Erdhohlen много вокругъ Оберголлябрунъ.

Въ Gollersdorf жилъ въ то время старенькій священникъ, который изследовалъ эти странные памятники. Однажды зашелъ я къ нему, однако онъ меня не принялъ просто потому, что находился из-за своего труда подъ полицейскимъ наблюденіемъ и считался неблагонадежнымъ. Пользовался я также изданіями fur Vaterlandskunde, но все они, выражаясь польской поговоркой, psu na buty. Немцы объясняли все такъ, какъ это имъ было желательно, безъ доказательствъ и историческихъ данныхъ. Я описалъ все вокругъ находившіеся ямы, сделалъ снимки, но къ сожаленію моя рукопись была уничтожена во время польско-украинской войны.

Занимаясь такими делами, я все таки былъ недоволенъ и душевно страдалъ. Я искалъ занятія для себя и для моихъ братьевъ-земляковъ, также разбросанныхъ по разнымъ селемъ. Надзиратель д-ръ Гриммъ былъ довольно хорошій человекъ, и онъ мне разрешилъ post longum et tatum поехать въ Рашаль и тамъ служить Богослуженіе. Вместе съ жандармскимъ комендантомъ Strohmajer-омъ я селъ въ возокъ к уехалъ въ бараки. Удивился я, когда туда прибылъ: у выстроеннаго престола собралось множество нашихъ людей и кроме того учительница изъ Любляны привела сюда своихъ школьныхъ детей. Жандармъ оть меня не отходитъ ни на шагъ, не могу говорить со своими, прошу разрешенія и получаю его: Nu, fragen sie. Обращаюсь къ людямъ съ вопросомъ, кто можетъ быть дьякомъ. Приглашается, какъ узналъ я сейчасъ, Николай Вергунъ изъ Городка, весьма замечательный человекъ.

Началось Богослуженіе. Народа полно со всехъ сторонъ Галицкой Руси. Такого воодушевленія, какъ тогда, я еще не виделъ. Я чувствовалъ, что молюсь вместе съ моимъ народомъ, живу одними и теми же мыслями. Когда я обращался лицомъ къ молящимся, то они внимательно смотрелъ на меня, въ мою душу полные умиленія и со слезами въ глазахъ. Хотелось мне служить, какъ можно дольше, хотелось поразговаривать со своими братьями и сестрами, однако мне было лишь разрешено спросить: желаютъ ли люди исповедываться?

Таково мое начало въ Рашале, и знакомство съ Николаемъ Вергуномъ, отцомъ д-ра Дмитрія Вергуна, стараго моего знакомаго и когдашняго учителя дочери свящ. Ю. Войнаровскаго въ Гориглядахъ. Несмотря на то, что жандармъ зорко смотрелъ за мною, я все таки поговорилъ съ честнымъ Николаемъ, и узналъ, что при аресте сильно его побили и разбили верхнюю губу, отъ чего по заявленію тамъ же интернированнаго д-ра Вербенскаго получился ракъ. Николай былъ справедливый человекъ: помню, какъ чудно и четко онъ читалъ „Верую” и „Помилуй мя Боже”, точно произнося слова и правильно отмечая ударенія.

Летомъ 1916 года наши люди были увезены изъ Рашаля въ Enzensdorf in Thale, 14 km. отъ насъ. Ихъ место заняли беженцы изъ Буковины, румыны и русскіе, которые были подъ покровительствомъ небезъизвестнаго барона Николая Василько и его клевретовъ Лукашевича, Драгомирецкаго и о. Жука изъ Вены. Для нихъ былъ особый управителъ. Румыны имели своего священника, русскіе уніяты находились подъ ведомствомъ немецкаго настоятеля прихода тамъ же, котораго иногда я замещалъ. Беженцы, какъ гости кесаря и какъ патріоты, пострадавшіе изъ-за кесаря, пользовались всеми правами свободы, хотя часто голодали. Имъ шли жители на встречу; напротивъ, наши люди — арестанты не имели за собою, кроме Бога, никого.

Узнавъ, что наши люди живутъ въ Enzensdorf, я выпросилъ у д-ра Гримма разрешеніе пойти туда. Со мною отправился и о. Романъ Крыжановскій. Вложивъ на плечи ранецъ съ кускомъ хлеба, несколькими яичками, просфорами и виномъ, пустились мы пешкомъ въ путь черезъ Wiesenberg и Aspernsdorf.

Солнце зашло уже совсемъ, когда пришли въ Enzensdorf. Стало темно, и мгла нависла надъ землею. Мы были утомлены и голодны, такъ какъ всюду въ деревняхъ намъ отказывали въ покупке чего-либо. Прошли мы мостъ, за которымъ былъ дворъ. Думали зайти туда, однако поспешили въ Fluchtlingslager. Входъ у воротъ оберегалъ Керберосъ со штыкомъ и, увидя насъ, крикнулъ:

— Wer da?

Узнавъ причину нашего прихода онъ отвелъ насъ въ Wachzimmer, где жандармъ коротко объявилъ намъ, что насъ не переночуетъ и приказалъ явиться въ 7 ч. утра.

— Вотъ тебе на! Имеешь, баба, редуты. Куда-же теперь?

Жандармъ направилъ насъ въ гостинницу, но и здесь намъ отказали. Остался одинъ выходъ: зайти къ настоятелю прихода. Долго добивались мы къ нему, блуждая вдоль высокой каменной, похожей на крепость, стены, пока попали въ домъ. Насъ встретила жизнерадостная хозяйка и попросила въ гостинную. Явился самъ Herr Pfarrer, который на отрезъ отказалъ намъ въ служеніи въ костеле и разрешилъ служить только въ часовне. У себя дома онъ не оставилъ насъ и отослалъ въ темную ночь въ Wirtshaus.

— Es sinkt im schonen Staate Dannemark — подумалъ я себе. А всему виною то, что мы grecocatholici Staatsgefahrliche Galizianer. Съ большимъ трудомъ получили мы комнатку въ хозяина, a къ ужину принесли намъ два красныхъ картофеля и что-то въ роде чая.

На следующій день мы отслужили службу, исповедывали 10 человекъ и осмотрели жилища нашихъ людей, которые помещались въ темноте разныхъ закоулковъ. Нa тапчане, высоко на чердаке, лежалъ старый больной Николай Вергунъ. Увидевъ насъ, онъ весьма обрадовался и извинился, что не пришелъ на Богослуженіе; у него ноги попухли, силы его опустили.

— Прійдется умирать на чужбине — сказалъ онъ со слезами. Жалко стало намъ старика, да что было делать Простившись съ нимъ, мы ушли къ своему временному жилищу. Позже узнали мы, что Николай Вергунъ былъ перевезенъ въ Siltzendorf, где и почилъ вечнымъ сномъ. Да будетъ ему и всемъ, за святое русское дело погибшихъ, вечная память.

Вотъ въ краткости таковы „хожденія по мукамъ”.

Свящ. Иванъ Билинкевичъ изъ с. Грыбовичи Львовск. у.

Дата добавления: 2015-08-10