Первыя жертвы

(Изъ разсказа очевидца)

Лицо, призванное по долгу своего знанія напутствовать приговоренныхъ кь смертной казни и присутствовать при исполненіи приговора, разсказываетъ следующее:

Все, что пишутъ русскія газеты о неслыханныхъ зверствахъ австрійцевъ и мадьяръ на нашей несчастной родине, бледнеетъ передъ теми ужасами, свидетелемъ которыхъ пришлось быть мне въ силу моего званія. Сообщаютъ о томъ, какъ дикія орды солдать жгли деревни, насиловали, грабили и убивали безъ суда десятки людей въ припадке озлобленія; все это, конечно, отвратительно и ужасно, но во сто разъ безчеловечнее то, что творилось австрійскими властями по приговору суда - легально... Я говорю о приговорахъ военно-полевыхъ судовъ въ начале войны на крестьянъ и интеллигентовъ, заподозренныхъ въ государственной измене.

Вотъ, напр., первый подобный приговоръ, расклеенный по городу и напечатанный во всехъ львовскихъ польскихъ и мазепинскихъ газетахъ:

„Ц. и к. военный комендантъ гор. Львова объявляетъ: Фабричный истопникъ Иванъ Хель, поденный рабочій Семенъ Хель, оба изъ с. Пониковецъ, Бродскаго уезда, лесной сторожъ Семенъ Шпорлюкъ изъ с. Вел. Фольварковъ, Бродскаго уезда, и Антонъ Супликевичъ изъ с. Скоморохъ, Сокальскаго уезда, за то, что сообщили разныя сведенія русскимъ войскамъ, а кроме того Семенъ Хель за то, что ввелъ нарочно въ заблужденіе австрійскій кавалерійскій разъездъ, такъ что этотъ разъездъ попалъ въ засаду, — значитъ, все вместе за совершеніе преступленія противъ военной мощи государства, приговорены на основаніи § 327 военно-уголовнаго закона военно-полевымъ дивизіоннымъ судомъ ландверы во Львове къ смертной казни черезъ повешеніе. Приговоръ приведенъ въ исполненіе 24 авгусга с. г.

(1914 г.) во Львове. 16-летній Николай Щпорлюкъ приговоренъ, за то-же самое преступленіе къ 10-летнему тюремному заключенію”.

Это первый приговоръ и первыя жертвы. Следующаго дня, 25 августа, были повешены на основаніи приговора военнаго суда: 1) Валентій Кашуба, 21 года, крестьянинъ изъ Лешнева, Бродскаго уезда; 2) Александръ Батовскій, 56 летъ, крестьянинъ изъ Бродскаго уезда; и 3) Василій Пержукъ, 48 летъ, крестьянинъ изъ Лешнева. Приговоръ былъ исполненъ во дворе тюремнаго зданія по Казиміровской ул. Палачемъ былъ солдатъ. Во время казни собралась вокругъ тюрьмы огромная толпа, желавшая полюбоваться видомъ казни „изменниковъ”, но во дворъ тюрьмы были допущены только оффиціальныя лица и представители печати.

Несколько дней спустя (29 авг.) были повешены крестьяне: А. Мановскій, 23 летъ, изъ с. Дубровецъ, Яворовскаго уезда, Шущинскій, 60 леть, изъ с. Фуйна, Жолковскаго уезда, Петръ Козицкій, 21 г., изъ с. Крехова, Жолковск. у., и Андрей Пужакъ, 57 летъ, изъ с. Мокротина, Жолковскаго уезда. Первые три повешены за то, что встречали русскія войска, угощали солдатъ и указывали имъ дорогу; последній, зажиточный и весьма интеллигентный крестьянинъ, за то, что выразился нелестно объ австрійскомъ императоре, считая его виновникомъ войны. Умирали все, какъ подобаетъ героямъ-мученикамъ, безъ плача и проклятій, со словами молитвы на устахъ. А Андрей Пужакъ, стоя на ступенькахъ виселицы, крикнулъ: „Дя здравствуетъ Великая, Неделимая Русь”!

Экзекуціи во Львове

Но самыя кошмарныя картины пришлось мне наблюдать въ военной гарнизонной тюрьме, где разыгрались тякія потрясающія сцены, которыя гонятъ сонъ въ векъ, мутятъ разсудокъ, которыхъ я никогда не забуду...

Къ смертной казни были приговорены два уніатскихъ священника и 27 крестьянъ. Приговоръ былъ вынесенъ на основаніи показаній одного свидетеля, мазепинца, интеллигента, донесшаго, что эти священники и крестьяне встречали съ хлебомъ-солью русскіе передовые отряды, угощали русскихъ солдатъ и сообщали имъ сведенія относительно расположенія австрійскихъ войскъ. Никакихъ другихъ уликъ и доказательствъ не было.

Несчастные, чувствуя себя совершенно невиновными, даже выслушавъ приговоръ, считали его простой угрозой: приговорили, чтобы напугать насъ и людей въ окрестности, подержатъ месяцъ-два, пока не кончится война, а тамъ и домой отпустятъ... Не верили даже тогда, когда въ камеру вошелъ священникъ и заявилъ, что пришелъ исповедывать ихъ передъ смертью.

Однако, пришлось поверить. Казнь должна была состояться во дворе тюремнаго зданія. Но палача не было, не успелъ пріехать во время. Власти решили обойтись безъ него, не желая ждать его пріезда, темъ более, что нашелся палачъ-доброволецъ, фельдфебель-немецъ, который согласился привести приговоръ въ исполненiе.

О подробностяхъ казни не стану говорить. Скажу только, что вешали группами, по нескольку человекъ. Вывели во дворъ первую партію, четырехъ крестьянъ. Палачъ-доброволецъ истязалъ каждаго по 10 — 12 минутъ, а перваго даже 16 минутъ, да и то долженъ былъ прикончить его руками.

Вывели вторую партію, троихъ крестьянъ. Съ ними произошла та-же самая исторія. Повесивъ последняго изъ этой второй группы, палачъ сь самодовольной улыбкой обратился къ присутствовавшему при казни военному начальству: „Ну вотъ, съ седьмымъ уже пошло легче, а четырнадцатаго вздерну уже по всемъ правиламъ искусства („werde ich schon ganz perfekt aufhangen”).

Ho остальныхъ вешалъ уже не онъ, а другой. Дело въ томъ, что власти решили остальныхъ 20 крестьянъ казнить въ родной ихъ деревне для острастки всему населенiю въ окрестности. Что касается двухъ приговоренныхъ священниковъ, то участь ихъ мне неизвестна.

(„Прик. Русь”, 1914 г. № 1489)

Последніе эшелоны

Въ понедельникъ, 18 авг. 1914 г., за два дня до взятія русскими войсками Львова, былъ вывезенъ отсюда последній транспортъ арестованныхъ русскихъ галичанъ, насчитывавшій свыше 700 человекъ. По пути изъ тюрьмы на вокзалъ уличная толпа все время зверски издевалась надъ ними и избивала ихъ, чемъ попало. Священника летъ 70 — 80, который вследствіе побоевъ не былъ въ состояніи идти дальше и упалъ на улице, солдаты тутъ-же прикололи штыкомъ и, прикрывъ соломой, оставили на улице. Отношеніе къ арестованнымъ властей, солдать и толпы, изъ местнаго инородческаго населенія было до того зверскимъ, что даже одна местная польская газета („Slowo Polskie”) не вытерпела и обратила вниманiе правительственныхъ круговъ на недопустимость подобныхъ жестокостей надъ неповинными людьми. Но защищать этихъ мучениковъ не посмелъ никто. Те, кто могъ и обязанъ былъ это сделать, а именно светскія и духовныя власти (хотя бы уніатскіе іерархи во главе съ гр. Шептицкимъ), не только не принимали никакихъ меръ, но, наоборотъ, пользуясь видимой возможностью полнаго искорененія всехъ сознательныхъ поборниковъ идеи единства русскаго народа, напускали и науськивали на нихъ жандармовъ. Изъ частныхъ лицъ этого сделать никто не посмелъ, хотя-бы потому, что за одно слово сочувствія ждали тоже всякаго тюрьма и мука.

Намъ известенъ, напр., следующiй фактъ. Жена запасного австрійского офицера г-жа Площанская, видя на улице неслыханныя издевательства надъ узниками, сказала: „Какъ можно такъ издеваться надъ беззащитными людьми, которые еще не судились; это же не преступники, а люди, вина которыхъ еще не доказана” - За эти слова ее сейчасъ-же арестовали, посадили вместе съ двумя маленькими детьми въ тюрьму, а затемъ вывезли куда-то, оставивъ детей на попеченіе чужой женщины. А мужъ г-жи Площанской находился въ то время на фронте...

28 августа, когда русская армiя уже приближалась къ Львову, наместничество приказало всемъ уезднымъ начальникамъ выслать немедленно оставшихся еще въ местныхъ тюрьмахъ узниковъ прямо въ Краковъ. Приказъ этотъ гласилъ:

„Согласно приложенному списку, отправить немедленно задержанныхъ политическихъ руссофиловъ подъ стражей въ Краковъ съ именнымъ спискомъ. {} О выезде сообщить по телеграфу краковской полиціи. Именной списокъ и время отправленія предложить въ наместничество. Въ случае, если окажется нужнымъ конвой, затребовать по телеграфу изъ управленія военнаго округа въ Перемышле”. [Въ подлин.: ”Stosownie do przedlozonego wykazu, odstawic natychmiast politycznych detentow russofilow pod straza do Krakowa z imiennym wykazem. O wyjezdzie zawiadomic telegraficznie policie krakowska. Imienny wykaz i czas odjazdu przedlozyc Przezydjum Namiestnictwa. Gdy potrzeba eskorty, zarzadac jej telegraficznie z Militar-Kommando Przemysl. - Prczydium Namiestnictwa”].

Эта телеграмма была разослана начальникамъ разныхъ уездовъ. Она относится къ последнему транспорту нашихь узниковъ, въ которомъ изъ одного Львова было вывезено свыше 700 человекъ. Только немногіе счастливцы, которыхъ почему-либо не успели вывезти, были освобождены русскими войсками. Напр., въ Самборе были такимъ образомъ освобождены около 400 чел., преимущественно крестьянъ, во Львове около 170 человекъ. (”Прик. Русь”, 1914 г., № 1425)

Экзекуціи во Львове

Я былъ арестованъ львовской полицiей въ 7 ч. утра 9 августа 1914 г. въ своей квартире на Подвальи № 7. Во время обыска, имевшаго характеръ настоящаго погрома, чины полиціи разбили все замки отъ шкафовъ и сундуковъ и перерыли каждый листъ бумаги въ поискахъ зa доказательствомъ моей мнимо-преступной, антигосударственной работы. Отделивъ все русскія кииги и частную корреспонденцію, взяли ее вместе со мною въ полицейское управленіе, не разрешивъ привести въ порядокъ перерытую квартиру и закрыть окна. На полиціи ждалъ я допроса до 2-хъ ч. дня, когда комиссаръ, указавъ мне на найденныя среди моей корреспонденціи письма В. Ф. Дудыкевича и Р. Ю. Алексевича, a также несколько частныхъ писемъ изъ Россiи, объявилъ мне, что я арестованъ, какъ опасный для государства преступникъ. Затемъ меня отвели въ тюрьму по ул. Яховича и определили въ камеру № 8, где уже сидели знакомые гг. Полещукъ изъ Бродовъ и Морозъ. Ночь пришлось просидеть на скамейке, а утромъ по болезни перевели меня въ камеру № 7, где сидели гг. Клеберъ, д-ръ Гриневецкій, Хойнацкiй, Липецкій и др., свящ. I. Билинкевичъ. На трехъ койкахъ спало семь человекъ. За исключеніемъ украинофила Титлы, попавшаго въ нашу компанію, очевидно, по недоразуменію, все остальные были свои русскіе люди.

Печальныя вести о разстрелахъ и новыхъ арестахъ, доходившія къ намъ извне не предвещали намъ ничего хорошаго, а мысли о семье, находившейся во время моего ареста въ деревне на каникулахъ, не давали мне покоя. Ночью былъ слышенъ шумъ проходящихъ по улице войскъ и далекій орудійный гулъ. Повидимому, русская армія продвигалась къ Львову. Мы боялись, что австрійцы, за невозможностью перевезти насъ дальше, поголовно насъ перевешаютъ. Однако, Богъ миловалъ. 23 августа, поздно ночью, тюремная администрація велела намъ наспехъ собраться во дворе. До 4 часовъ утра шла проверка узниковъ, а затемъ, въ сопровожденіи многочисленнаго конвоя и, несмотря на раннее время, при неистовыхъ крикахъ и ругательствахъ толпы, отправили насъ на вокзалъ. Тяжелее всего былъ переходъ черезъ вестибюль, туннель и лестницу на перронъ. Не одинъ потерялъ зубы или вышелъ къ готовому уже поезду съ разбитой головой. Я получилъ несколько ударовъ прикладомъ въ бокъ и несколько пощечинъ. Ехали мы по 50 человекъ въ вагоне, не считая конвоя. Сравнительно хорошо ехалось темъ изъ насъ, кто разместился на полу подъ скамейками. Они были защищены отъ камней и палокъ, бросаемыхъ въ вагонъ черезъ окна. Безъ воды и пищи доехали мы на четвертыя сутки до чешской границы, где сострадательные чехи впервые насъ накормили и напоили. Затемъ насъ отправили въ Терезинъ.

Юл. Ник. Киселевскiй

Дата добавления: 2015-08-10