Огнева Вера Во зло 2 страница

-- Чего изволите?

-- У тебя тут чужих нет?

-- Откуда? Сами все проверяли.

-- А почему мне пожар приснился, и что ты задом трубу закрыл, вылететь мне не даешь?

-- Это уж я не знаю. Передрались тут, а я виноват.
Может, это кикимора наморочила. Я видел, как она перед
вашим носом кулаками вертела за столом.

-- Ага, точно она! Вот вредная баба, никому от нее покоя нет. А еще в начальство метит. Я ей покажу начальство, припомню прошлый год.

Оная ведьма сейчас же показалась в проеме двери. На физиономии было написано все, что она думала про Джека.

Скандал, прерванный боем часов, грозил вспыхнуть с новой силой. Кикимора, выставив вперед когтистые лапы, пошла на черта. Кондратий воспользовался этим и ушел к себе в угол, а там сел перед Варенькой, шубой закрыв ее от дерущихся.

- Ты, дедушка, лучше молчи, они же все чуют. Далже
мысли твои. Это меня им не одолеть, а ты не устоишь. Слушай, если на тебя подозрение падет, ты от меня не отходи. Я тебя в мышь превращу, и - в карман. Сиди там тихо. Дышать в дырочку будешь. Но лучше бы без этого обошлось.

А события в комнате развивались так, что дело грози­ло перейти в членовредительство. Разозлившийся черт ухва­тил Кикимору за загривок и полоскал ее по полу, как баба белье. Та орала и все пыталась укусить черта за ногу, отчего он приплясывал на месте.

Прибежавшие на крик стали разнимать дерущихся. Когда их растащили по углам, черт Бек сел за стол, поставил перед собой свечу и приступил к допросу:

-- Кто начал свару?

-- Он, сволочь!

-- Она мне сон наморочила. Знает, что во сне я против
нее бессилен, вот и пользуется, поганка.

- Это я-то поганка? Сам..., - Кикимора замешкалась,
подбирая эпитет, но ничего не придумав, заорала. - В

председатели метишь, а кто бабу с ребенком от Змея скрыл? Говорил, любовь, мол, любовь... Какая там любовь?! Знает она про тебя все, и держит на крючке.

- Ты сама запрошлый год вспомни. Змей разнарядку
на сифилис прислал, ты ему данные по гонорее отправила. А
наркотики? Сколько ты их получила? Тебе что с ними делать
надо было? А ты все загнала и деньги в карман. Все Змею
расскажу, он мне и бабу простит и ребенка. Сам, небось, по
своей Наталье убивался, когда Варьку у нее отняли. Спрятать ее хотел, да сам же против нашего закона не пошел. А мне простится. Я черт маленький.

Кикимора с воем закружилась на месте, превращаясь в нормальную, даже несколько невзрачную, женщину. Кончив оборот, она плюнула на черта и сказала:

- Все. ухожу! Не могу на вас больше смотреть. Все
предатели. Все друг друга Змею заложите. Сама буду жить,
без вашей помощи. Что, думаете, не обойдусь? Да я на своей
санэпидстанции так вас прижму, одними штрафами замучию.
Это по официальной линии. А если пакостить начнете, до
Змея дойду, все ему расскажу, и мне мой грех простится. Не
так нас много, чтобы Змей за это смертью карал.

Она бросилась за дверь.

Немая сцена несколько затянулась, только шуршала хвостом Урда, никак не могла успокоить разыгравшиеся нер­вы. Первым опомнился Бек.

- Я думаю, в создавшихся условиях руководство группой­ надо отдать мне. Я менее всего виноват перед Кланом. Я один по праву могу занять этот пост.

- И кем же ты собираешься править, сидя в своем
рыбкоопе? Тухлой ставридой?

Правду сказать, в последнее время положение Бека среди людей сильно пошатнулось. Из работников горкома он лихо вылетел в кооператоры. И хорошо еще так отделался, мог бы и сесть. Отсидеть, конечно, не трудно, в своей жизни он сидел в общей сложности лет триста. Но тогда пришлось бы все начинать сначала, а внедрение на современном этапе проходило очень хлопотно. Это тебе не времена, скажем, Ивана Грозного или военного коммунизма.

- Ну и кого же тогда назначать? Уж не этого ли, который всю жизнь у других за пазухой просидел? Так он лю­бого хозяина через разврат либо до инфаркта доведет, либо до тюрьмы. Не знает он реального положения вещей, всю жизнь чужими глазами на свет смотрит.

- А вот и поставишь! И попробуй меня не поставь, я к
твоему начальнику за пазуху влезу, и влетишь ты в очередной раз. Еще и партбилет положишь, а доказать про меня несможешь. Так что соглашайся на меня, пока добром предла­гаю.

Урда до сих пор молчала, но тут взорвалась:

- Да я скорее на костер добровольно пойду, чем тебе,
гнида, подчиняться стану. Права Кикимора - с вами каши не
сваришь. Ничего, обойдусь. А вы передо мной попляшете. В
моем торге пока все в порядке. Посмотрю, как вы ко мне
прибежите. А что прибежите, не сомневаюсь, вам от меня
много чего надо! Там и сквитаемся.

Она начала танец превращения. Хвост в последний раз ударил по ногам стоящих вокруг, и вот уже перед ними была раскрасневшаяся бабенка в импортном спортивном костюме и курточке.

- Будьте прокляты! - она пулей вылетела в форточку.­

Оставшаяся компания только крякнула. Бес-из-Ребра подошел к своей бренной оболочке, и не дожидаясь, пока ос­тальные примут человеческий вид, пнул хозяина ногой:

- Вставай, начальник. Пора домой топать.

Когда тот зашевелился, бес задрал у него на животе рубаху, влез через пупок под кожу, поворочался там немно­го, устраиваясь поудобнее, и затих.

Лежавший на полу детина, открыл глаза и начал поти­хоньку подниматься. Для начала он встал на четвереньки и уже было совсем поднялся, когда перед лицом его мелькнуло ко­пыто. Переводя взгляд вверх, он добрался до полы пиджака, сшитого из денег, и с детской непосредственностью потянул­ся потрогать. Черт сиганул в сторону и набычился.

Тут до товарища дошело. Посерев, как стена, он начал отползать в угол и все пытался поднести руку ко лбу для крестного знамения. Черт руку удержал - нежелательно было, чтобы крестились в этом доме. Тогда де­тина, не вставая с колен, кинулся за порог, башкой открыв дверь. За стеной раздался жуткий вой, прерываемый бормо­танием:

- До чертиков допился! Говорила жена, не езди. Так
нет же, черт понес. Господи, помилуй мя! В рот больше не
возьму, - и опять вой. С тем он и скрылся между деревьев.

Оставшиеся, не глядя друг на друга, закрутились на месте. Надо было убираться отсюда. Имя, произнесенное пе­репуганным человеком, жгло. И хоть Господа он помянул на улице и достаточно далеко от дома, воздух сразу нагрелся. Пора было сматываться.

В комнате остались только Варенька с Кондратием. Бледная как мел девушка сидела, привалившись к стене, а старик мелко трясся. Сознавал бывший упырь, как близко прошла беда.

Наконец, он нагнулся и вытащил свою заветную бу­тыль. Жидкости осталось на донышке. Он с сожалением по­смотрел на нее, разболтал и разом вылил в глотку. Варенька только головой помотала, хоть и сама бы сейчас так вот...

То, что она сегодня узнала, не укладывалось в голове. На делишки старших ей, по большому счету, было наплевать, никогда она их за чест­ных не держала. А вот что Змей ее отец... И про мать впервые услышала такое.

Мать оказалась ни в чем не виновата. Она ее не бросала. Все про нее вы­думали. А Змей Великий и Непобедимый не стал ее защищать. Варенька даже подумать боялась, что они с ней сделали. Ладно, если просто убили, могли ведь замучить, с ума све­сти, в грязь втоптать. Тем более знали, как Змей ее любил. А может, он ее сам? А может, и нет. Он тем и отличался, что не было в нем ничего человеческого. А что любил ее мать, так каждому нечистому дано раз в жизни полюбить. Так Верховный решил. С тем и жили.

-- Слышь, девка, давай. Поешь и - и домой, - подо­шел Кондратий, - Змей утром звонить будет. Надо тебе
быть на месте.

-- Что я ему скажу? Все переругались, ничего не решили... А Змею не соврешь.

-- Ему врать нельзя, если рядом стоишь, и он тебя мыслью пытает. По телефону можно. Сам сколько раз врал. Наши-то про это не знают, говорят все как есть.

-- И как ты не боишься? Дознается Змей, не помилует.

-- Так я сильно не вру. По мелочам, если. А по мелочам он проверять не станет.

Варенька с тоской посмотрела в окно.

-- Да, идти действительно надо, а есть я не буду, не хочется.

-- Зачем тебе идти? Я ступу дам. Старая ступа, но на
ходу. Ты не думай, что Кондратий совсем из ума выжил.
Ступу, помело, шапку-невидимку я припрятал, не пользовался, правда, давно. Ты в ступу садись, поставь помело торчком, как антенну, надень шапку-невидимку и лети на малом ходу пониже, между деревьями. Если кто и увидит, за НЛО примут. Как до опушки доберешься, выйди и шепни: " К Кондратию". Она, милая, на автопилоте обратно дойдет.

-- А шапку ты мне не дашь на время?

-- Отчего не дать? Если надо, бери. Тебе ни в чем от меня отказа не будет, потому как этих, как и я, не любишь.

-- Ну, тогда пошли.

Они выбрались во двор. Старик стал отваливать камень, торчавший посредине поляны, но камень был так тяжел, что его силенок не хватило. Варенька отстранила деда, оценивающе глянула на камень, потом издалека ткнула в него паль­цем. Глыба разлетелась, обдав обоих фонтаном каменных брызг. Под ней открылась неглубокая нора.

Когда Кондратий выкатил ступу, Варенька уселась по­удобнее и приготовилась лететь, но старик стоял рядом, мял­ся, не отходил.

-- Тут такое дело... Я ведь другой камень из леса не до­
тащу, а нору прикрыть надо. Неровен час, Змей прилетит, он
мне за этот склад голову оторвет. Еще в тридцатом годе от
него директива вышла - весь инвентарь уничтожить.

-- Не поможет камень, Змей сквозь землю видит.

-- Что же тогда делать?

-- Я вечером привезу тебе пленку непроницаемую. Дыру прикроешь, завалишь камешками - ни один рентген не обнаружит.

-- Так Змей же не рентген. У него другой принцип.

-- Тогда еще что-нибудь придумаем. До вечера, дед.

Глава II

Утро наступившего дня было ознаменовано необы­чайным переполохом в конторе базы по ремонту и эксплуатации буровых снарядов, сокращенно БРЭКС. Из кабинета главного инженера выносили роскошный диван. Командовал выносом никто иной, как сам директор - Егор Александрович Помойкин. Заплаканная секре­тарша жалась к стенке и, провожая глазами группу захвата, шептала:

-- Уволили, ну конечно уволили!

-- Дела сдашь Ивановой, - рявкнул в ее сторону начальник,

-- За что?

-- Она еще спрашивать будет! Поговори мне!

-- Я жаловаться буду, в профсоюз...

-- Ага, и в профсоюз сходи. Да я тебя не то что из конторы, я тебя из города вышибу. Пригрелась, гадюка.

Секретарша горько плакала. Она никак не могла пред­положить, что обычная утренняя перепалка с шефом будет иметь такой финал.

Утром, ворвавшись в кабинет, она с порога набросилась на него и заорала, что вчера они были приглашены в гости. Хозяин много для нее сделал. От нее всего и требо­валось - привести к ним Егора. А он мало, что не пришел, не позвонил даже. Вообще вернулся в город под утро, к ней не за­шел - прямо домой! И орал там так, что не дал доспать всему подъезду...

В это время Егор Александрович вспоминал как он, явившись утром с загородной прогулки, как на духу рассказывал же­не о своих похождениях.

Началось, конечно, с того, что он все отрицал. Отрицал и бил себя в грудь до тех пор, пока там что-то не хрустнуло. Уже решив, что сломал ребро, он приготовился зареветь, но тут почувствовал странное облегчение. Как будто с той сто­роны, где хрустнуло, убрали тяжелый камень, который да­вил его все последние месяцы. Но самое интересное, что у него вдруг открылись глаза на самого себя. Что же с ним случилось за последнее время? Перед глазами проходили бесконечные попойки, женщины, женщины, женщины... Одна из них, кажется, его секретарша, была особенно бесстыдной и надоедливой. Зачем???

Жена, ко всему вроде привыкшая, испугалась, что с ним случился припадок. В то время как Геша соображал: слу­чившееся с ним сегодня на лесной заимке БЫЛО наяву. Это БЫЛА явь, а никакой не сон! Именно. Он, живой и реаль­ный Геша, попал на всамделишный шабаш.

Тут-то его и прорвало. Все что с ним случилось в послед­нее время, он, не скрывая, рассказал жене, благоразумно опустив, однако, последнюю сцену. Сказал только, что, кажется, допился до чер­тиков.

И Галя, как нормальная русская баба, естественно, не стала собирать чемоданы. Сидя рядом с мужем, на полу, она тихо плакала, да гладила свихнувшегося Гешу по руке.

Утро для Егора Александровича, таким образом, было вдвойне плодотворным: с одной стороны он вернулся к нормальной семейной жизни, а с другой, на работе вдруг почув­ствовал прежнюю железную хватку главного.

Секретарше, смазливой стерве, затретировавшей всю контору, ничего не оставалось, как бесславно по­кинуть поле боя.

А в то же самое время на другом конце города на работу пришел главный врач межведомственной поликлиники. Он с большим трудом поднялся по лестнице в кабинет. Сказывалось выпитое накануне. Не то, чтобы Иван Куприянович раньше не являлся в таком состоянии на работу. Было и не раз. Однако сегодня, когда он спускался по лестнице своего подъезда, в груди справа появилась внезапная резкая боль.

Спускаясь, он прислушивался, что происходит в деся­той квартире. Из-за ее дверей доносились несвязные крики. Суть происходящего была ясна, только непонятно, кто кого воспитывает: мужик бабу или баба мужика. И вот на самом интересном месте появилась эта боль. Он даже от скандала отвлекся. Должно быть, печенка пошаливает - мысль насколько здравая, на столько же и не новая. Не стоило вчера мешать коньяк с водкой.

Боль постепенно утихла, ушли вместе с ней и дур­ные мысли. Осталось только ощущение некоторого диском­форта в груди, будто кто-то залез под кожу и ворочался там. Но и это скоро прошло.

Проходя мимо регистратуры, Иван Куприянович вдруг обратил внимание, что медсестра за стойкой недурна собой. Как-то раньше не замечал.

-- Люба, зайди ко мне минут через пятнадцать... С жур­налом обращений.

Можно и так пригласить, но лучше иметь предлог.

В кабинете привычно витал запах перегара. Кряхтя, главный полез открывать форточку, потом сел и стал ждать. Не то, чтобы Любочка была писаной красавицей. Но сегодня какая-то сила тянула к ней обремененного брюхом и предпенсионным возрастом главного.

Девушка не заставила себя ждать. Она положила на стол журнал и остановилась рядом, ожидая распоряжений.

Иван Куприянович рассеянно открыл его и стал пере­листывать одной рукой, другую же положил ей на голень и начал медленно передвигать вверх. Когда рука оказалась уже почти там, где надо, в дверь постучали. Рука была по­спешно отдернута, а в кабинет уже входила старшая сестра с какими-то бумажками. Она пристально посмотрела на Лю­бочку, та стояла ни жива, ни мертва.

Старшая, тертый калач, все поняла, но сделала вид.

Ивану Куприяновичу было, в общем, наплевать, что там подумает старшая, она и сама... Другое дело жена, работает тут же в рентгене. Если до нее дойдет...

Пока главный подписывал бумажки, эта дура Любочка ушла, а старшая еще напомнила, что сегодня у него отчет о командировке в область. Знала бы, какой это отчет! И еще, он собирался прочитать лекцию о международном положе­нии.

От лекции он категорически отказался. Должны же со­трудники учесть его состояние. Старшая только покачала го­ловой.

В холле поставили стол, накрытый скатертью. За ним устроилась тройка: главный врач, старшая сестра, председатель профкома.

Старшая сидела рядом. Вообще-то, ничего еще ба­бенка, подумал главный и ни на что другое больше не отвлекался. Ухо женщины розовело совсем рядом. Наклонившись над ним, главный прошептал ей то же, что утром регистра­торше. Ухо заполыхало. Старшая зло скосила на него глаза, но промолчала, а он под столом положил ей руку на колено и начал гладить. Колено отодвигалось, Иван Ку­приянович протягивал руку дальше и дальше, даже накло­нился вбок.

Конечно, если бы не похмелье, он сообразил бы, что в помещении стало необычайно тихо. Все замерли, напряженно ожидая, что будет дальше. Наконец, старшая прошептала в ухо начальнику:

- Убери руку, старый козел! Скатерть короткая.

Причем тут скатерть, Иван Куприянович сообразил не сразу. Когда дошело, руку он убрал и с достоинством, но и с некоторой натугой выпрямился, принимая председательский вид.

Сделать это было, как ни странно, не так уж сложно. Дело в том, что вчерашний алкоголь и траченное возрастом зрение превратили сидящих перед ним людей в сплош­ную серую стену. Лиц разглядеть он не мог. Перед ним была масса. Массы. А руководить массами он умел.

Старшая вдруг вылезла ни к селу, ни к городу:

- Слово для доклада предоставляется главному врачу.
Какое слово?

Он никак не мог вспомнить, что ему следует говорить, Ах да, вроде про международное положение. А черт его знает, что там на свете делается, это его никогда не интересовало.

Он резким движением снял и опять надел очки, потом повторил процедуру еще раз...

- Нас, представителей со всего края, собирали для специальной лекции. Читал товарищ из Москвы, данные секрет­ные, разглашению не подлежат.

Пусть знают, что перед ними не просто... пусть не ду­мают... О чем им, собственно, думать или не думать, он и сам не знал. Ну, мало ли, пусть не думают, и все!

- Единственное, что можно вам рассказать, что сделано
новое оружие. После взрыва мгновенно произойдет синтез
воды и воздуха, и Земли не будет.

"Придет же такое в голову! А вдруг и правда такое оружие есть?" - мысли прыгали в голове, вне зависимости от того, что говорил язык. Глаза лектора, наконец, нашли в об­щей массе яркое пятно и зацепились за него. Пятно напоми­нало красный глаз светофора. Что-то тревожно завозилось в груди, но голова отказывалась соображать и вся телега не­слась по укатанной дороге.

Проблеск неизвестно откуда взявшегося сознания оза­рил вдруг всю картину - перед глазами запрыгали опешив­шие лица сотрудников, а пятно, напоминающее светофор, превратилось в лицо его собственной жены. И если на фи­зиономиях сотрудников было вежливое недопонимание, то ей-то давно все стало ясно.

Надо было как-то заканчивать. И он, не очень заботясь о впечатлении, произведенном резким переходом, закруглился:

- Вот и все, что я хотел вам сказать. Работы нам предстоит много. За работу, товарищи. Вопросы есть?

Какие могли быть вопросы? Он им тут такое наплел! Сам не понял с чего начал и чем кончил.

- Прошу всех разойтись по рабочим местам, а старшую
сестру прошу ко мне в кабинет с документами.

Нетвердой походкой Иван Куприянович двинулся по коридору. Рядом семенила старшая. Но на самом пороге ее остановила властная рука. Жена Самого оттолкнула ее, по­том впихнула благоверного в кабинет своим животом, вошла следом и захлопнула дверь.

Через двадцать минут Раиса Григорьевна ворвалась в кабинет терапевта и потребовала больничный лист. В подоб­ных просьбах ей было не принято отказывать. Терапевт только спросил, что поставить в диагнозе.

- Гипертония, - рявкнула бедная женщина.
Терапевт сочувственно посмотрел ей вслед, когда дама

пулей вылетела за порог кабинета, сжимая в руке синий листочек.

-- Наташа, дай мне ее карточку, надо хоть запись сделать.

-- А ему что вы будете ставить?

-- Вы считаете, ему тоже придется давать больничный?

-- Ага, если не инвалидность. Она ему сейчас вложила,
наверное, в сознание прийти не может.

-- Надо бы сходить, узнать...

-- Не вздумайте. Вы недавно работаете, не знаете, отлежится - сам придет. Сейчас к нему не ходите. Он вас за спиртом пошлет, придется бежать к старшей, а она тоже не в духе. Пол дня будут вас гонять.

-- Если так, надо куда-нибудь уйти.

-- Точно! У вас же вызов в старый город. Туда - обратно, как минимум два часа на автобусе. Когда вернетесь, его на работе уже не будет.

Терапевт, быстро оделся, крадучись вышел из поли­клиники и только за поворотом дороги вздохнул спокойно.

Для всех остальных жителей города утро началось как обычно. Необычайным было, пожалуй, только то, что на ут­реннем совещании директор торга строго настрого запретила своим сотрудникам вступать в какие-либо контакты с Рыбкоопом.

- Если узнаю, что кто-нибудь у них на дефицит позарился, выгоню, - упредила она.

Все в торге знали, на что способна начальница, и пото­му здраво решили пока деловые отношения с рыбозаготовителями по­придержать. Вообще-то сотрудники недоумевали, но ведь не спросишь.

В Рыбкоопе в это время царил переполох - в первый раз за его существование предполагалась тотальная провер­ка СЭС. Такого еще не случалось. Ну, приезжала раз в месяц то­щая санитарша, шарила недобрым взглядом по углам, увози­ла, что положено, и все шло своим чередом. А тут, нате - про­верка. Ладно бы еще в управление пришли, а то по магази­нам шастать вздумали. А в том магазине воняет, можно подумать, покойник под прилавком лежит.

Тяжелый, в общем, дух летал над Рыбкоопом.

Бек сидел за столом и ломал голову над тем, как жить дальше. Перспективы вырисосвывались не ахти. Мало того, что Кикимора напустила на него проверку, из области ехала комиссия.

Комиссии приезжали и раньше и особых эмоций не вы­зывали. Рыбкооп являлся солидной организацией, накормить до отвала мог любую комиссию. Но на этот раз команда был со­ставлена из совершенно неизвестных ему, Беку, людей.

По этому поводу существовал пунктик, обойти который не мог ни один черт - честный ревизор видел ситуацию такой какова она есть, заморочить ему голову было невозможно. Гарантий же, что такого не будет, не существовало. Времена так круто из­менились, что приходилось ожидать всего, чего угодно, даже этого.

Если раньше в такой ситуации Бек обращался к своим и они так ли, этак ли убирали нежелательного с дороги, сей­час идти было не к кому. Мало того, обратишься, еще и под­толкнут к пропасти. Та же Кикимора прекрасно знала, что к нему гости едут, и такую пакость устроила. Урда совсем с ума сошла, запретила всякие контакты с ним у себя в торге. Сунься он к ней сейчас - вышибет. Бес-из-Ребра вообще куда-то пропал. Бек позвонил Помойкину на работу, но с первых же фраз понял, что Бес от него сбежал. Оста­вался еще Джек, но он был до того подл, что даже свои обхо­дили его стороной. Обратись к нему, обязательно устроит ка­кую-нибудь каверзу. А времена такие, что если пошатнется положение Бека среди людей, Змей руководящей должности ему никогда не доверит. И прежние заслуги не спасут.

Бек вспомнил про Вареньку. Хорошо, что ее вчера вы­проводили. Такого наплели, она могла бы из них сейчас ве­ревки вить, если б слышала.

А Варенька дома сидела перед телефоном и ждала междугороднего звонка. На работу позвонила утром и сказала, что берет отгул. Начальник был покладистый, тем более, что Вареньки боялся, как огня. У него со временем созрело небезосновательное предположение, что она все знает о его делах. А кроме того, когда она заходила в его кабинет, на­чальника охватывал такой ужас, что он не знал, как ее отту­да побыстрее выпроводить. Если сегодня она решила не ходить на работу, начальник был этому только рад. Пусть бы весь год в отпуске гуляла.

Варенька сидела перед окном и без интереса смотрела в ту сторону улицы, где уже который год подряд стоял остов нового роддома. Когда его начали строить, никто не помнил. Но перед каждым праздником на самом верху недостроенной стены появлялся лозунг: "СДАДИМ СТРОИТЕЛЬСТВО В СРОК!"

Появление обновленного транспаранта Варенька заме­тила еще вчера. Подобные лозунги до того навязли в зубах, что никто уже не поднимал на них глаза.

Сегодня утром, когда на улицах еще почти никого не было, Варенька в очередной раз встретилась глазами с надо­евшим призывом, щелкнула пальцем и буквы только чуть поменялись местами, а смыслом она осталась довольна.

Оставалось ждать, когда окружающие заметят переме­ну. Но судя по сонным лицам прохожих, смысл пока до них не доходил. Что ж, подумала Варенька, пусть повисит до праздника, будет еще интереснее.

Телефонный звонок вывел ее из задумчивости. Глухой, лишенный модуляций голос на том конце провода спросил, как прошло заседание.

-- Заседание прошло нормально, выборы решили отложить до вашего приезда.

-- Вы там присутствовали?

-- Нет; но меня просили так передать.

-- Значит, опять переругались! Ничего нельзя оставить
без контроля. Я дополнительно сообщу вам, когда прибуду.
Встретите.

-- Да, конечно, именно мне это и поручили.

На том конце положили трубку. На душе было пусто. Ни радости, ни грусти от того, что она говорила сейчас со своим отцом.

Что ж, главное на сегодня было выполнено, наступило, наконец, время посидеть спокойно и подумать, как жить дальше.

Все в жизни за последние часы переменилось. Она, по сути, осталась совсем одна. Теперь не будет ни помощи, ни подсказок старших. И хорошо. Их подсказки и помощь ее измотали. Все время приходилось балансировать, выбирать между привычным пови­новением и тем, что удерживало ееот совсем уж черной подлости и грязи.

Сумрачный северный день сгустился в комнате тиши­ной. Из-за окна не доносилось ни звука. Варенька легла на диван и закрыла глаза. Перед ней опять, как много раз уже, встало лицо матери.

Варенька решилась. Она сосредоточи­лась и попыталась вызвать ее к себе. С другими это иногда получалось. Она напряглась так, что почувствовала звон в ушах, но поняла, что сил не хватает. Из глаз покатились сле­зы. Она собралась с силами и решилась попробовать еще раз.

В комнате прозвучал тихий голос:

-- Доченька, я знала, что ты меня позовешь. Не могла не
позвать. Значит, ты только сейчас поняла, что я не виновна.

-- Мама...

-- Ты молчи, не говори ничего. Я знала, как тебе трудно.
Всегда знала. Но вырваться отсюда не могла. У меня нет та­
кой силы, как у тебя. А теперь слушай: мне нельзя
задерживаться. Змей все еще следит за мной, хоть прошло
столько лет. Я его единственная возлюбленная, и потому, на­
верное, он не захотел меня убить, когда того потребовали. Он
превратил меня в скалу. Сделал, по сути, бессмертной. Но я
так далеко от мира, что люди сюда приходят редко. Это
место называется Бурутан. Если сможешь, найди.
Будь осторожна, если Змей догадается или просто заподозрит, тебе будет очень плохо. И помни, Ва­ренька, ты больше человек, чем все они. Я смогла так сде­лать. Змей этого не знает. Попробуй перехитрить его. При­ходи. А теперь мне пора.

Варенька не успела опомниться, а в комнате никого уже не было. Только маленький камешек похожий на слезу лежал на столе. Девушка подняла его и положила рядом на подушку. Вот, наконец, и в ее жизни появилось что-то, что было ей до боли близко. Мать сказала, что она в большей степени человек, нежели ЭТИ. Что это значит?

Голова пошла кругом. Где искать этот Бурутан? Для Змея не существовало расстояний. Может, это на другом конце планеты, а может, в тридцати километрах от дома.

У кого узнать? Свои не помогут, только шуму надела­ют. Варенька вспомнила, что на работе у нее есть человек, который мог бы ей помочь. Плохо только, что отношения с ним не складыва­лись с самого начала. Он выбивался из общего плана: не пялил на нее преданно глаза, не говорил комплиментов, не подкарауливал у дома. На­оборот, при ее появлении старался побыстрее уйти. А раз процедил сквозь зубы ей прямо в лицо, что волков терпеть не может. Мужики, которые его слышали, истолковали его слова по своему, мол, такая красавица опасна как волк. Варенька стала его избегать. Но время от времени все же чувствовала его косой взгляд.

Он по слухам был из чокнутых: не то турист, не то альпинист и облазил все горы, в которые можно по­пасть без визы.

Как к нему подступиться? Ха! То - не проблема.

Варенька напряглась, открыла дверцу сейфа в отделе кадров и потихоньку полистала личное дело Никитина Алек­сандра Федоровича, посмотреть адрес и те­лефон, если повезет.

Фу ты! Как же я забыла. Сегодня рабочий день, при­дется ждать до вечера. Запомнив все, что ей было необходи­мо, Варенька закрыла папку и стала тихо притворять двер­цу, но та предательски заскрипела. Все, кто был в комнате, обернулись. Начальник отдела кадров кинулся к сейфу и самоотверженно подпер его плечом.

-- Чертовщина какая-то, - сказал он, убедившись, что,
привинченный к полу сейф, спокойно стоит на месте, - Поме­рещилось.

-- А мне показалось, кто-то дверцу закрывает, -
сказала одна из сотрудниц.

-- Недавно по телевизору передали, что такое вполне
возможно, - веско встряла толстая бухгалтерша, приперевшаяся в отдел по своим делам.

-- Вы про привидения смотрели?

-- Привидения ночью ходят там, где людей нет. А тут
среди бела дня...

Варенька чуть не расхохоталась, но вовремя спохвати­лась и тихо покинула комнату.

Как мало надо людям, чтобы испугаться. А что, если явиться вечером к Никитину так, как это она сделала сейчас? Испугается или нет? Что-то подсказывало - не испугается, но добрых отношений может не полу­читься. Тут надо все делать по-человечески.

Следует дождаться вечера. А если вечером его не бу­дет дома? Придется еще ждать. Можно, конечно, надавить. Пулей после работы домой полетит. Однако, Варенька засомневалась, вдруг он почувствует, и нужные отношения так и не сложатся?

Взгляд ее опять упал на злополучный лозунг. На остове много лет строящегося здания, чуть пошевеливал­ся на ветру алый транспарант с четко выписанным лозунгом "УМРЕМ, НО НЕ СДАДИМ!" Его до сих пор так и не заметили. Жаль. Такого кощунства на стенах города еще не появлялось.

Дата добавления: 2015-08-10