Кризис классического естествознания

Триумфальные успехи естествознания на протяжении почти трехсот лет (17–19-й вв.), казалось бы, безоговорочно обеспечили науке роль ведущей духовной силы европейской культуры. Жесткий прагматизм становящихся рыночных, конкурентных отношений требовал аналитической сметки, холодной расчетливости, строгой логичности мысли и действия. К исходу 19-го столетия были окончательно преодолены условности и предрассудки прошлых эпох. На смену консервативным традициям «старого доброго времени» приходили новаторские модели организации экономической и политической жизни. На рациональных началах переустраивались сферы повседневного общения, быта, потребления. Жизнь становилась все более упорядоченной, ясной и предсказуемой.

Полновластному воцарению науки в авангарде европейского человечества, стоящего на пороге окончательного устроения всеобщего порядка и благоденствия, препятствовали некоторые обстоятельства. В сознании западных интеллектуалов тревожащей и болезненной оставалась память о событиях Великой французской революции, в нелепом хороводе которых испепелились надежды просветителей 18-го века на конструирование разумной, планомерно организованной жизни.[14] Значительным явлением культуры века девятнадцатого стало романтическое движение в искусстве, очень пестрое в своих проявлениях, но единодушное в неприятии господствующей рационалистической стратегии цивилизации. Еще дальше в разрушении, казалось бы, навсегда установленных канонов искусства пошли импрессионисты – в живописи, Р. Вагнер – в музыке. Все более заметный резонанс в образованных слоях общества вызывали интеллектуальные штудии философов-иррационалистов. Если в первой трети 19-го столетия эпатирующие нападки А. Шопенгауэра на разум казались чудаковатым трюкачеством, то конец века ознаменовался тревожным вниманием сознательного неприятия в отношении волюнтаристских проповедей и мрачных приговоров Ф. Ницше.

Накапливалась критическая масса противоречий, затруднительных для очевидных решений проблем и в самой науке. Все более ощутимым становился багаж разочарований и поучительных ошибок. Углубление, детализация познания Природы открывала неожиданную сложность ее структуры и функционирования, ставила перед фактом необратимой изменчивости естественных процессов. Это приводило к дифференциации и специализации различных отраслей научного знания.

Достижения математики многократно умножали мощь теоретического познания. Исследователи получали впечатляющие результаты, не выходя из кабинета. Именно так «на кончике пера» построил целостную теорию электромагнетизма Дж. К. Максвелл. Содержательная интерпретация уравнений Максвелла озадачивала, а следствия, вытекающие из этой теории, нередко вступали в противоречие с привычными процедурами объяснения и верификации (проверки на истинность). Остро вставал вопрос о правомерности математического моделирования реальных процессов, о соотношении теоретических понятий и объектов действительности[15]. Ситуация усугублялась демонстративным расколом математики, обнаружением парадоксальности математического знания (парадоксы канторовских множеств). Формальное подтверждение, таким образом, получали достаточно давние подозрения ученых о том, что одно и то же явление реальности может иметь несколько несовпадающих и даже противоречащих друг другу теоретических интерпретаций.

На фоне этой возрастающей «методологической напряженности» в конце 19-го столетия совершаются важнейшие открытия, заставляющие пересмотреть устоявшиеся представления о мире. А. А. Беккерель обнаруживает и описывает явление радиоактивности, демонстрирующее необъяснимую способность некоторых веществ интенсивно и длительно излучать невесть откуда берущуюся энергию. В. К. Рентген выявляет существование таинственных «Х-лучей», происхождение и статус коих остается совершенно не ясным. Великий Дж. Дж. Томсон представляет Лондонскому королевскому обществу доклад о природе катодного излучения, в котором заявляет об открытии составной части атома – электрона, тем самым ставит под сомнение важнейшее мировоззренческое убеждение в существовании минимальной составной частицы вещества. Первоначальное простое объяснение структуры атома, умещающееся в остроумную аналогию «пудинга с изюмом», оказалось совершенно непродуктивным, ибо наблюдаемые свойства микромира совершенно не вписывались в привычные представления о свойствах механических систем.

Господствующая парадигма, как справедливо отмечал Т. Кун, не может быть разрушена в результате простого накопления аномалий, ибо в науке теории не опровергаются фактами. Поэтому вполне понятен оптимизм лорда Кельвина, заявлявшего на исходе 19-го столетия о том, что многотрудная работа физиков нескольких поколений по созданию исчерпывающей научной картины реальности близка к триумфальному завершению. Достижению полной ясности в осмыслении физического мира, по мнению президента Лондонского королевского общества, мешали два затруднения. Первое было связано с так называемым «парадоксом черного тела», суть которого состояла в очевидной невозможности объяснения наблюдаемых свойств излучающего энергию объекта с помощью общепринятой теоретической модели. Более того, последовательное применение последней приводило к явно абсурдным выводам. Второе затруднение возникло в связи с попыткой американского экспериментатора А. Майкельсона убедиться на опыте в существовании «мирового эфира». Умозрительное допущение этой особой материальной среды, заполняющей пространство между телами, было необходимо ученым для объяснения механизма распространения физических сил. Однако кодекс чести научного сообщества требовал экспериментального удостоверения наличия эфира. Но даже после многократного повторения основательно продуманный эксперимент Майкельсона не позволял зафиксировать ни малейших проявлений искомой субстанции.

Парадигмальный кризис в науке всегда зреет исподволь. Постепенно накапливается массив аномалий. Растущий багаж фактов перестает вмещаться в границы привычных интерпретаций. Границы эти приходится постоянно расширять и латать с помощью новых аксиоматических допущений, конкретизирующих пояснений, рискованных дополнений. Теоретические модели теряют универсальность, что развязывает руки деятелям науки, провоцирует их на методологические новации. Сомневаясь в продуктивности привычного исследовательского ракурса, переосмысливая условия и принципы своей работы, ученый вынужденно становится философом. В открытую стадию кризис науки переходит с появлением новых теоретических моделей, не умещающихся в прежних парадигмальных границах, но способных убедительно разрешить накопившиеся проблемы познания.

Для естествознания рубежа 19-20-го веков такими моделями стала квантовая теория и специальная теория относительности.

Дата добавления: 2015-08-10