Железные псы Батуидов 3 страница

Войсками, ушедшими в сторону Хорасана, командовал эмир Никудер, имя которого известно со времен правления Угэдэя. Тогда он был одним из командиров джучидских соединений в составе имперской армии, направленной к индийской границе, а после смерти командующего Каруласчина получил его должность (Boyle, 1977b, P.242-243). Как видно, Никудер увел эту уцелевшую часть джучидского контингента в хорошо знакомую ему область, где, вероятно, оставались какие-то джучидские подразделения[78]. От имени Никудера произошли название орды, в протяжение целого столетия обитавшей на территории от верховий Амударьи до областей Кабула, Газни и Кандагара, и политоним "никудерцы". Арабские авторы, начиная с Бейбарса ал-Мансури и ан-Нувайри, приписывают главе Ордаидов титул " малик Газны и Бамиана" (Тизенгаузен, 1884, С.118, 551), т.е. сюзерен орды Никудера. На этом основании в литературе долгое время господствовало мнение, что "область Газны и Бамиана" являлась частью Улуса Орды и что его ханы реально управляли этой областью. На самом деле, орда Никудера (в составе которой, возможно, оказались также отряды внука Чагатая Негудер-оглана, имевшего владения в Грузии, в хулагидо-чагатаидском конфликте 1270 г. выступившего против ильхана, арестованного и умершего в ставке Абаги около 1275 г.) до середины 90-х гг. XIII в. являлась вассалом Ильханидов, затем подчинилась Чагатаиду Дуве, и ее земли надолго стали объектом борьбы между Хулагуидами и Чагатаидами (Арапов, 2005). По предположению П. Джексона, основанием для причисления Газны и Бамиана к владениям Ордаидам послужило расквартирование здесь до хулагуидо-джучидской войны монгольских отрядов Кули, впоследствии как-то проявлявших номинальную преданность его родственникам (Jackson, 1978, P.244).

На запад ушла сравнительно малая часть джучидских войск. Египетские летописи сообщают, что первая партия беглецов, насчитывавшая около 200 всадников, прибыла в Египет 9 ноября 1262 г.; 11 октября 1263 г. (т.е. почти год спустя после сражений войск Хулагу и Берке у Шемахи и на Тереке) пришел второй отряд числом более 1300 "всадников из Монголов и Бахадуров", потом прибыли, еще, по меньшей мере, два больших отряда (Тизенгаузен, 1884, c.100-101, 164-165, 429-432). Все прибывшие приняли ислам и были зачислены мамлюкским султаном на службу, их старшины сделались эмирами; некоторые, однако, предпочли вернуться к Берке. Ч.Гальперин считает, что в правление Бейбарса в Египет из Ирана ушли в общей сложности около 3000 монголов (Halperin, 2000, P.244). На самом деле, имея в виду время прихода отрядов, с разгромом джучидского контингента можно связать приход лишь первых двух из них, последующие группы эмигрантов – это, по всей видимости, те жившие близ Багдада "турки-кыпчаки", о которых рассказывает Рашид ад-Дин. В 1264 г. один из приближенных Хулагу – сын младшего визира халифа – ввиду того, что "поход в Кипчакскую степь решен твердо", предложил использовать имевшихся во владениях халифа "несколько тысяч турок-кипчаков" в качестве передового отряда в войне с Берке. Получив разрешение и собрав кыпчаков, он вместо того, чтобы откочевать в область Дербента, всех их вместе "с женами, детьми, домочадцами, приверженцами, пожитками и добром" увел в Египет (Рашид ад-Дин, 1946, С.61-62).

Весьма вероятно, что в то время, когда джучидские царевичи еще продолжали воевать в Иране, заслуживая право на владение Арраном и Азербайджаном, сородичи Балакана принимали участие в новом наступлении на Запад, организованном Берке вскоре после прихода к власти. Это наступление 1259-60 гг., обрушившееся на Западную Русь, Польшу, Литву и Пруссию, в литературе обычно изображается как крупный грабительский набег, не преследовавший серьезных политических целей. Между тем, ряд фактов свидетельствует, что Берке намеревался завершить завоевание Европы, прерванное в 1242 г. смертью Угэдэя. Новая европейская кампания началась серией военных акций против Волыни и Галича, заставивших западнорусских князей капитулировать и предоставить свои военные ресурсы в распоряжение Берке. Одновременно с нападением на Польшу и на Трансильванское герцогство[79] были отправлены посольства в Венгрию и во Францию. От французского короля Берке требовал полной покорности, а венгерскому предлагал союз на следующих условиях: установление брачных связей между их детьми, освобождение Венгрии от уплаты дани и уважение ее границ, предоставление ей пятой части будущих трофеев в обмен на участие венгерского контингента под командованием сына короля в монгольском наступлении на Европу; в противном случае Берке грозил Беле IV новой войной и полным уничтожением его королевства (Mailath, 1828, S.210; Huc, 1857, P.256; Howorth, 1880, P.110; Sinor, 1999; Jackson, 2005, P.123-124). Разорение Польши, по количеству жертв и разрушений, пожалуй, превзошедшее нападение 1241 г., должно было послужить суровым уроком европейским народам, но вновь, как и в 1241 г., внутренний кризис империи – смерть Великого хана Мункэ – заставил монголов прекратить военные действия[80].

В свете планов захвата Европы можно предположить, что замена Курумиши, командовавшего войсками на западной границе Улуса Джучи, по меньшей мере, с 1245 г.[81], Бурундаем была продиктована не столько мягкостью и безынициативностью Курумиши, которого якобы "николи" не боялись даже вассалы Джучидов, сколько масштабами предстоящей кампании и опытом Бурундая, хорошо знакомого с европейским театром военных действий[82]. Вероятность участия в возобновленном наступлении на Европу Шибанидов вытекает не только из того, что его возглавил близкий дому Шибана полководец, но и из некоторых известий поздних источников.

Внимания заслуживают, прежде всего, уже цитировавшиеся выше сообщения Утемиш-хаджи и Абу-л-Гази о владениях Шибанидов на западе Золотой Орды. Утемиш-хаджи говорит о завоевании Шибаном "вилайетов" Улак и Корал (Утемиш-хаджи, 1992, С.94-96), а Абу-л-Гази – о передаче Шибану покоренной в западном походе области Корел, куда он послал одного из своих сыновей, так что "в настоящее время государи Корельские – потомки Шибан-хана" (Абу-л-Гази, 1996, С.104)[83]. Относительно топонима Улак Б.А. Ахмедов высказал мнение, что под ним "следует подразумевать упомянутый Рашид ад-Дином Улакут, взятый монголами в 637/1238 г." (Ахмедов, 1992, С.9). Согласно этому взгляду, "вилайет Улакут" должен находиться в той части территории Золотой Орды, которая была завоевана до разгрома Юго-Западной Руси, однако Улакут у Рашид ад-Дина назван в числе городов, захваченных Каданом на возвратном пути после безуспешной погони за венгерским королем (Рашид ад-Дин, 1960, С.45), и в таком контексте Улакут должен располагаться на линии между восточным побережьем Адриатики и Болгарией. По мнению М.Х. Абусеитовой, особенности написания слова в рукописи позволяют читать его как "Авлак, т. е. Валах" (Абусеитова, 1992, С.43-44). Таким образом, топоним идентифицируется с Валахией – южной частью современной Румынии, лежащей между Карпатами и Дунаем. Западная граница Золотой Орды, как известно, во второй половине XIII в. доходила до р. Олт, делящей Валахию на две половины: восточную – Мунтению, или Великую Валахию, и западную – Олтению (Руссев, 1982; Егоров, 1985, 34)[84]. Позже, в правление Узбека граница Золотой Орды в этом районе сдвинулась к востоку, и ее маркировал г. Вичина, стоявший где-то близ впадения в Дунай р. Прут (Руссев, 1982; Фоменко, 2007, С.133).

Топоним Корал или Корел, несомненно, созвучен с названием страны и народа, переданного в разных формах – Корол, Курал, Келар, Келет – автором "Сокровенного сказания", Джувейни и Рашид ад-Дином в описании целей и хода европейской кампании 1236-1242 гг. Мнения исследователей относительно того, какая именно страна имелась в виду, расходятся, причиной чему является уже отмеченная выше сбивчивость Рашид ад-Дина в изложении последовательности операций монголов в Европе[85]. Большинство исследователей видит в этих терминах слово "король" и придерживается мнения, что они обозначают те подвергшиеся монгольскому нападению страны, правители которых носили титул "король", в первую очередь, Польшу и Венгрию (Березин, 1855, С.83, Pelliot, 1949, P.115-132; Бойл, 2004, С.589; Зуев, 1981, С.77; Ахмедов, 1992, С.8; Jackson, 2005, P.58, 75)[86]. Согласно другому мнению, восходящему к д'Авезаку, "Корел" – это волжские булгары и башкиры (Почекаев, 2006, С.157) или народ, соседствовавший с ними. Так, М.Г. Сафаргалиев допускал, что областью Корел являются территории к востоку от Урала, населенные предками современных карелов (Сафаргалиев, 1960, С.30)[87].

Соответственно, исследователи расходятся и в вопросе о местоположении шибанидских владений Корал или Корел: в первом случае их помещают на западе Улуса Джучи, во втором – в Поволжье или на Урале. На мой взгляд, контекст, в котором название встречается в ранних источниках, подвигает к тому, чтобы видеть в "области Корел" местность на западной окраине Золотой Орды. В пользу такой локализации свидетельствует и то обстоятельство, что для Утемиш-хаджи и Абу-л-Гази Корел является малоизвестной и крайне отдаленной областью. В этом смысле весьма примечательна ремарка Абу-л-Гази: "говорят, и в настоящее время государи Корельские – потомки Шибан-хановы". Трудно представить, что такому знатоку мусульманского мира, каким в середине XVII в. являлся Абу-л-Гази, было неведомо, кто в то время владел землями Поволжья и Урала.

Определить точное место западных владений Шибанидов и период времени, в течение которого они их удерживали, вряд ли возможно. Некоторую помощь могло бы дать описание "страны Король" из повествования Эвлии Челеби о рейде сорокатысячного отряда татар по Европе в 1663 г., но, к сожалению, имеющиеся в описании географические ориентиры противоречивы, что и не мудрено: поход и все его подробности полностью вымышлены, а повествование является художественной обработкой разнородных свидетельств и личных впечатлений Эвлии Челеби, вынесенных из своих прежних путешествий. О "стране Король" Эвлия Челеби пишет следующее: "После трех дней и ночей быстрой езды через равнины [по территории Польши – В.К. ] достигли мы страны Король. Властвовал там бан Варшалка, король славный и суровый. В землях этих был я уже во время правления хана Бахадыр Герея. Король Варшалка был тогда еще несовершеннолетним юношей (отец его, тоже славный король, имел имя Буранда). Сей богатый край простирается до берегов Океана. На восток от него лежит Польша, а на запад Чехия. Король всегда Польше принадлежал, но именно в этом году между ним и Польшей вражда воцарилась. …Жители этой страны знают два языка: польский и русский. …На востоке [Чехия – В.К. ] граничит с Королем, что часть Польши образует" (Эвлия Челеби, 1996, С.30-32)

З.Абрахамович, комментируя рассказ Эвлии Челеби, отмечает, что "термин в виде "Кёрал" известен как татарское название Польши в XIII-XVI вв.", но в данном случае – "это Украина, называемая так татарами как владения польского короля", а король Варшалка – по всей видимости, гетман Ежи Любомирский, исполнявший должность старосты в Переяславле (Эвлия Челеби, 1996, С.197, прим.80-81). Однако в другом сочинении Эвлия Челеби среди славянских народов упоминает народ крул без всякой связи с королем Варшалкой, которого он аттестует как правителя Кракова и владельца, по меньшей мере, одного города вблизи Львова (Эвлия Челеби, 1999, С.56, 66, 73, 75, 226)[88]. Не согласуется с предположением З.Абрахамовича локализация "страны Король" – к западу от Польши. Не добавляет ясности и титул Варшалки ­– бан, южно-славянская форма термина пан, употреблявшаяся в Венгрии и Валахии в значении начальника области. Несомненно, любопытным для рассматриваемой здесь темы, хотя, возможно, и совершенно случайным совпадением в сообщении Эвлии Челеби, является имя отца короля Варшалки – Буранда.

Другое известие, которое может быть интерпретировано как вероятное указание на наличие владений Шибанидов в западной части Улуса Джучи, содержится в повествовании Абу-л-Гази о царствовании Менгу-Тимура. Абу-л-Гази пишет, что Менгу-Тимур "в отношении родственников своих, как старших, так и младших в роде, …действовал согласно распоряжениям Бату-хана, а потому владение в Белой Орде отдал он Бахадур-хану, сыну Шибан-ханову" (Абу-л-Гази, 1995, С.99). Содержанием этого сообщения, обычно используемого в дискуссиях о цветовых обозначениях домена Бату и улусов Орды и Шибана[89], являются некие перемены, произошедшие в расположении владений Шибанидов в царствование Берке в нарушение воли Бату, и восстановление прежних прав Шибанидов Менгу-Тимуром.

Вся совокупность информации, относящейся к местоположению владений Шибанидов, в известной степени может быть согласована с узловыми пунктами истории Улуса Джучи в 40-60 гг. XIII в. Разумеется, учитывая лапидарность, разрозненность и поздний характер этих сообщений, предлагаемая реконструкция не может оцениваться иначе как сугубо гипотетическая. Итак, можно предположить, что Шибан либо в силу принадлежности к числу "царевичей правой руки", либо как опытный и удачливый военачальник после приостановления европейского похода должен был получить кочевья на западной границе и готовиться к возобновлению наступления на Европу. Однако угроза занятия великоханского престола Гуюком потребовала срочного укрепления безопасности восточной границы Улуса Джучи, и Шибан, вероятно, пользовавшийся особым доверием Бату, был направлен в Восточный Дашт-и Кыпчак. Возможно, кто-то из сыновей Шибана остался на западных кочевьях. Орда в конфликте между Бату и Гуюком мог выступать как конкурент Бату и сторонник Гуюка (Костюков, 2007)[90], поэтому резонно предположить, что его тумены были передислоцированы на запад. Командовал ими сын Орды Курумиши[91], и формально они оставались в ведении Орды. Шибан, как следует из сообщения Рубрука, геройски исполнил возложенную на него миссию, навсегда избавив Бату от могущественного врага.

После избрания императором Мункэ приоритетным направлением военной активности Джучидов стал Иран. Задача подчинения латинской Европы была отложена в том числе и потому, что руководство империи для достижения своих целей в Иране намеревалось использовать вражду между христианами и мусульманами. В процессе подготовки к иранскому походу кочевья Берке в Предкавказье были переданы Сартаку, а Берке было предписано откочевать за Волгу; о наличии в этот период шибанидских кочевий в европейской части Улуса Джучи косвенно свидетельствует маршрут движения туменов Балакана и Тутара в Северный Иран.

Берке, став главою Улуса Джучи, оживил наступление на Европу, что, вероятно, хотя бы отчасти, являлось реакцией на антимусульманский характер иранской кампании. Мобилизация сил для европейской войны, несомненно, коснулась Шибанидов, но, к сожалению, сообщение Абу-л-Гази, подразумевающее, что Берке нарушил какие-то распоряжения Бату относительно владений Шибана, не поддается однозначной интерпретации. В принципе, причиной недоброжелательности Берке к потомкам Шибана могло быть многое: недружелюбное соседство Шибанидов и Берке после "депортации" последнего за Волгу, чрезмерное усердие Шибанидов в завоевании Ирана, вероятные симпатии семьи Шибана к христианству, близость Шибана к Бату, ревность Берке к славе героя семилетнего похода (Костюков, 2002). Впрочем, не исключено, что Берке лишил Шибанидов их зауральских владений с тем, чтобы ничто не мешало сыновьям героя западного похода утверждать монгольское господство в Европе. Одновременно Шибаниды продолжали прилагать усилия для закрепления в Азербайджане и Северном Иране.

Неудачное для Берке развитие династического кризиса, возникшего после смерти Мункэ, не только обусловило изгнание Джучидов из Ирана, но и поставило Улус Джучи во враждебные отношения с Хубилаем, Хулагу и Чагатаидами. С этого времени джучидскими границами, требующими постоянной военной готовности, становятся южная и восточная. Актуализация угрозы с востока, вероятно, стала главной причиной возвращения Менгу-Тимуром Шибанидам кочевий в Восточном Дашт-и Кыпчаке.

Как подчеркивалось выше, описанный ход событий представляется вероятным, но, разумеется, не единственно возможным. В частности, нельзя не обратить внимание на то, что географическое положение областей "Улак и Корал", завоевание которых Утемиш-хаджи приписывает Шибану, в целом, совпадает с теми территориями, что были завоеваны Ногаем. В сущности, в значительной степени совпадают и названия областей, приобретенных Шибаном, и названия областей "Урус и Кехреб", которые Ногай "сам завоевал и сделал своим юртом" (Рашид ад-Дин, 1960, С.83). Ногай, по свидетельству Георгия Пахимера, "посланный от берегов Каспийского моря начальниками своего народа", поработил страны, прежде подчинявшиеся Византии, после чего, обнаружив, "что завоеванные земли хороши, а жители могут быть легко управляемы, он отложился от пославших его ханов и покоренные народы подчинил собственному своему владычеству" (Пахимер, 2004, С.217-218). Специально исследовавший вопрос о границах Улуса Ногая Н.Д.Руссев пришел к заключению, что его центром был район дельты Дуная с прилегающими к ней на обоих берегах территориями. Судя по тому, что некоторые источники вплоть до конца XV в. обозначали области к западу от Днестра как "земли ногаевцев", здесь в течение, по меньшей мере, двух веков после смерти Ногая продолжали обитать потомки его кочевых подданных (Руссев, 1995)[92]. Поскольку ни у Утемиш-хаджи, ни у Абу-л-Гази нет упоминаний о Ногае, можно допустить, что в "степной историологии", из которой сведения о западных владениях Шибанидов вошли в их сочинения, произошло смешение информации о разных персонажах джучидской истории. Оно заметно в странном, на первый взгляд, утверждении Мухаммада ат-Ташкенди (в передаче ал-Джаннаби): "первый из Чингизидов, воцарившийся в Деште, был Шибанхан, один из потомков Юджихана, сына Чингизхана. Он царствовал долгое время. Потом он умер и в управление Дешт-Кипчаком вступили сыновья его, но не уладились дела их, пока не одержали верха над ними сыновья Саинхана, сына Юджихана, сына Чингизхана, которые вырвали царство из рук их" (Тизенгаузен, 1884, С.537). Возможность такого смешения продемонстрировал Шакарим Кудайберды-улы, встретивший в летописях рассказ о Ногае и заключивший, что Ногай был никем иным, как сыном Шибана, Бахадуром[93].

Корень этой ошибки следует искать, видимо, не столько в тесных связях ногаев и шибанов, на протяжении XV в. определявших политическое состояние Восточного Дашт-и Кыпчака, сколько в событиях второй половины XIII в., сводивших и разъединявших судьбы Ногая и потомков Шибана. Какими бы ни были глубинные причины джучидо-хулагуидского конфликта, нет сомнения в том, что драматический финал иранской кампании должен был сплотить пострадавшие кланы, и походы Берке в Закавказье совершались под знаменем кровной мести[94]. Коварное умерщвление Тутара и Балакана естественным образом выдвигало на первый план в борьбе с Хулагу родственников погибших, обязывая их приложить все силы к отмщению[95]. Именно поэтому во главе золотоордынского войска Берке поставил представителей кланов Шибана и Бувала[96]. Деятельное участие Ногая, сына погибшего Тутара[97], в джучидо-хулагуидских войнах освещается многими ранними источниками, как персидскими, так и арабскими. Согласно Рашид ад-Дину, Берке послал Ногая во главе передовой рати, состоявшей из 30 тысяч всадников, против Хулагу в 1262 г.[98]; Ногай возглавлял золотоордынское войско также в 1265-1266 г. во время войны Берке с Абагой. Кто предводительствовал золотоордынской армией в Закавказье в правление Менгу-Тимура Рашид ад-Дин не сообщает, отмечая лишь, что Менгу-Тимур "тоже долгое время противился Абага-хану, и они несколько раз сражались" (Рашид ад-Дин, 1960, С.82), но Махмуд б.Вали утверждает, что авангардом армии Менгу-Тимура в походе на Азербайджан командовал племянник Балакана – сын Бахадура Джучи-Бука (Ахмедов, 1965, С.163).

Военные действия, возможно, приостановившиеся в самом конце правления Менгу-Тимура, возобновились в царствование Тюля-Буки и его соправителей. В разделе, посвященном Джучи и его потомкам, Рашид ад-Дин пишет, что "в месяце рамазане 687 г.х. [29 сентября – 28 октября 1288 г. н.э.] опять пришло от них громадное войско, их предводителями [были] Тама-Токта и Бука". Выступившие навстречу врагу эмиры Аргуна Тогачар и Кунджи-бал "дали бой и убили Бурултая, [одного] из предводителей их войска и много воинов. Враги, разбитые повернули обратно" (Рашид ад-Дин, 1960, С.82). В повествовании о царствовании Аргуна этот эпизод описан как два отдельных вторжения золотоордынцев и с существенно большими подробностями. О первом сообщается следующее: "В последний день месяца раби'-ал-авваль, когда Аргун-хан пребывал в Билясуваре, пришло известие, что Тама-Токта-Муртад с пятью тысячами всадников прошел Дербент и ограбил всех уртаков и купцов. В субботу 1 дня месяца раби'-ал-ахыра [6]87 года [5 V 1288] [Аргун-хан] двинулся, чтобы их отразить. Перейдя реку Куру, он 5 числа упомянутого месяца [19 V] достиг Шемахи, остановился на одном холме, а Букая с Кунчукбалом и некоторыми царевичами отправил передовым отрядом. Дней через четыре-пять, они возвратились и привезли радостную весть, что враги повернули обратно и ушли за Дербент" (Рашид ад-Дин, 1946, С.118). Второе вторжение Рашид ад-Дин датирует весенними месяцами 689 г.х. (1290 г. н.э.): "13 числа месяца раби'-ал-аввель приехали гонцы и сообщили о наступлении со стороны Дербента вражеской рати. …В первый день месяца раби'-ал-ахыра [13 IV] государь выступил из Билясувара… 17 числа того же месяца [29 IV] передовым отрядам войск случилось сойтись на берегу реки Карасу, что по ту сторону Дербента. С той стороны были Абачи, Менгли-Бука сын Менгу-Тимура, Йекече и Токта-Муртад с одним туманом, а с этой стороны – Тогачар, Кунчукбал, Тогрулча и Тайджу, сын тысячника Буку. Кунчукбал, Тогрулча и Тайджу бросились в реку, чтобы переправиться. От их отваги вражье войско обратилось в бегство и из него было убито около трехсот всадников, а сколько-то человек захвачено в плен. В числе убитых были тысячники Боролтай, Кадай и брат Йекече, а среди пленников – Чериктай, из старших эмиров Токтая". В конце того же месяца, продолжает Рашид ад-Дин, было получено известие о приходе вражеской рати в Хорасан. В поход против нее Аргун отправил эмира Тогачара (Рашид ад-Дин, 1946, С.124-125).

Казвини упомянул лишь одно вторжение, отнесенное к 688 г.х. и приписанное инициативе Ногая: "Из Дешт-и-Хазара от Ногая прибыл в Иран эмир Бурултай с огромной армией. Аргун-хан выслал против нее эмира Тогачара и несколько (других) эмиров, а вслед за ними отрядил эмира Чупана. В реби II 688 г. [=24 IV – 22 V 1289] они сразились; эмир Чупан выказал там чудеса храбрости, и войско то было разбито" (Тизенгаузен, 1941, С.92). Одно вторжение, тоже под 688 г.х., зафиксировано в "Родословии тюрков"; и здесь в числе эмиров, отражавших его, назван Чобан, а предводителями золотоордынцев указаны эмиры Букай (Bookai) и Турктай (Toorktai) (Shajrat ul Atrak, 1838, P.263).

Хотя в сообщении Рашид ад-Дина о втором набеге попавший в плен Чериктай назван эмиром Токты, все даты относятся к тому времени, когда во главе Улуса Джучи находились Тюля-Бука и его соправители[99]. В обеих акциях со стороны Сарая были задействованы сравнительно малые силы (пять тысяч всадников в первой и один тумен, т.е. около десяти тысяч, во второй), поэтому их нельзя рассматривать как продолжающиеся притязания Джучидов на Азербайджан. Немногочисленность, мобильность и нежелание вступать в серьезную схватку с противником как будто бы указывают на то, что основной целью рейдов был грабеж пограничных территорий, тем более, что после злополучного похода в Польшу зимой 1287-1288 гг. Тюля-Бука должен был быть заинтересован в организации такого рода набегов. Однако, некоторые события, близкие по времени рассматриваемым вторжениям, заставляют думать, что Тюля-Бука предпринял их не только для того, чтобы исправить впечатление от катастрофы, постигшей его войско при возвращении из Польши.

Как известно, после смерти Менгу-Тимура Джучиды сделали шаги к преодолению раскола между отдельными частями Монгольской империи. По словам Рашид ад-Дина, "Ногай, Куинджи и Туда-Менгу, посоветовавшись, послали к кану Нумугана[100] и доложили: "Мы покоряемся и все явимся на курилтай"" (Рашид ад-Дин, 1960, С.171). И хотя курултай не состоялся, какие-то подвижки, если не к восстановлению целостности империи, то к уменьшению угрозы открытых столкновений, все же произошли. На это, в частности, указывает письмо Текудера, направленное в 1283 г. мамлюкскому султану Калауну, в котором ильхан советует "мятежнику" быть сговорчивей и подчиниться, ибо Чингизиды вновь едины и сильны[101].

По мнению П.Джексона, всплеск военной активности Золотой Орды в Европе во второй половине 1280-х гг. можно считать прямым результатом примирения Чингизидов, однако, считает он, мирный период оказался кратким, сменившись новым обострением отношений между Золотой Ордой и Ильханатом (Jackson, 2005, P.198). Последнее утверждение, на мой взгляд, нуждается в пояснениях. Инициатива признания сюзеренитета Хубилая и примирения с Хулагуидами, учитывая сомнительную дееспособность Туда-Менгу, надо полагать, исходила от Ногая и Коничи. У обоих были основательные причины к тому, чтобы желать и добиваться мира и законности в пределах de jure единой Монгольской империи. Восстановление системы имперского управления обещало региональным лидерам масштаба Ногая и Коничи, по меньшей мере, возможность апеллировать к Ханбалыку в случаях конфликта с Сараем и претендовать на долю в имперских доходах с завоеванных стран. Были и персональные мотивы. Для Коничи выгода от возвращения Улуса Джучи в имперскую сферу состояла в возможности возродить прежний статус своего улуса, т.е. пользоваться большей свободой и независимостью от сарайских ханов, а также избавить Улус Ордаидов от угрозы усобиц, то и дело разгоравшихся у его границ. Ногай же, видимо, лишь с санкции императора мог осуществить свои честолюбивые замыслы и получить легитимную власть над Джучидами подобно тому, как это однажды уже удалось Берке.

Стремление Коничи и Ногая к примирению с Толуидами прописано в источниках с достаточной определенностью. Так, Рашид ад-Дин констатирует, что "Куинджи был долгое время правителем Улуса Орды и другом и приверженцем Аргун-хана, а потом и государя ислама, Газан-хана… Он всегда посылал [к ним] гонцов с изъявлением любви и искренней дружбы" (Рашид ад-Дин, 1960, С.67). В "Юань Ши" есть сообщение о пожаловании Хубилаем в феврале 1288 г. принцу Коничи (Хуо-ни-чи) 500 унций серебра, жемчужного ожерелья и комплекта дорогих одежд (Allsen, 1987, P.21). Касаясь отношений Ногая с Ильханатом, Рашид ад-Дин пишет: "…Нокай с Абага-ханом и Аргун-ханом положил начало искренней дружбы и единения, в … году он послал к Абага-хану свою жену с сыном своим Тури и одного эмира и сватал у него двух дочерей. Он [Абага-хан] выдал одну дочь за Тури. …Когда между ним [Нокаем] и Токтаем наступили раздор и война, он посылал постоянно к государю ислама [Газан-хану], …умоляя [его] о помощи и хотел стать зависимым от его высочайшей особы" (Рашид ад-Дин, 1960, С.86-87). Вряд ли стоит принимать все детали этого сообщения на веру[102], более вероятно, что прямые связи с Тебризом стали доступны Ногаю тогда же, когда и с Ханбалыком – после смерти Менгу-Тимура[103].

У Рашид ад-Дина помимо рассказа о приезде в Иран жены и сына Ногая (цели которого не соответствуют дате) есть сообщение еще об одном посольстве от Улуса Ногая, прибывшем в Иран весной 1288 г. О нем Рашид ад-Дин, как правило, избегающий сообщать каких-либо подробности немусульманских верований ильханов, рассказал довольно обстоятельно. Послы Ногая доставили в качестве дара буддийские святые мощи, что глубоко тронуло ревностного буддиста Аргуна. По случаю обретения буддийской реликвии в ставке ильхана было устроено многодневное празднество[104]. Неординарность подарка, преподнесенного Аргуну, на мой взгляд, может свидетельствовать лишь одно – намерение Ногая использовать для укрепления связей с Толуидами конфессиональный ресурс. Объединительными потенциями в духовной сфере империи в то время обладал только буддизм, в Юаньском Китае бывший, по существу, государственной религией, а во владениях Аргуна исповедуемый большинством правящего монгольского слоя и к тому же всячески поддерживаемый Великим ханом[105]. Немало приверженцев буддизм имел также в аристократической и чиновной среде Золотой Орды (Костюков, 2006). Ногай, если он действительно хотел достичь названных выше целей, должен был обнаружить перед Толуидами, по меньшей мере, готовность к поощрению распространения буддизма в Улусе Джучи. Подчеркнуть свои симпатии к буддизму Ногаю было необходимо еще и потому, что в правление Менгу-Тимура он, видимо, принял ислам, во всяком случае, о своем обращении он извещал в 1270 г. султана Бейбарса. В источниках есть еще, по меньшей мере, два свидетельства прагматического подхода Ногая к буддизму. Я имею в виду возведение Ногаем на золотоордынский престол буддиста Токтая, а также его сближение с семьей аталыка Токтая, буддиста Салджидай-гургэна, имевшей тесные родственные отношения с Толуидами[106].

Руководителями набега золотоордынцев, случившегося в конце того же месяца, когда Аргун принимал посольство с буддийской святыней, в литературе часто называют Ногая и Тама-Токту[107]. Действительно, во втором томе "Сборника материалов по истории Золотой Орды" в соответствующем месте указаны имена Тама-Токты и Ногая[108], но в переводе Ю.П. Верховского, уже цитировавшемся выше, предводителями названы Тама-Токта и Бука, и этот перевод, видимо, следует признать правильным. Было бы крайне маловероятно, чтобы Ногай (при всей склонности его артистической натуры к перформансу и изобретательному коварству) одновременно с отправкой Аргуну раритетного дара вдруг набросился бы с ничтожным силами на иранское пограничье[109]. Наоборот, резонно предположить, что военная акция 1288 г. являлась рефлексией враждебной Ногаю партии на опасные для нее усилия Ногая сблизиться с Ильханатом. Таковой могла быть партия Тюля-Буки, его соправителей и верных Батуидам джучидских родов, продолжавшая внешнеполитический курс, сформировавшийся в правление Берке и Менгу-Тимура. Подтверждением непримиримости этой партии стало вторжение 1290 г., осуществленное большими силами и, по всей видимости, согласованное с вторжением в Хорасан войска Хайду[110]. За ним не замедлил последовать организованный Ногаем переворот (1290 г. или 1291 г.), вознесший на золотоордынский престол Токту – буддиста, не чуждого идее примирения с родственниками и единоверцами Толуидами.

Дата добавления: 2015-08-02