Непопулярная война

Следя за подготовкой своей армии, Генрих IV не спускал глаз с Брюсселя. После того как король потребовал от эрцгерцога отказать в гостеприимстве своему племяннику, он в феврале послал к нему маркиза де Кэвра с требованием немедленно возвратить принцессу. Любовная переписка между ним и Шарлоттой продолжалась через дипломатических агентов: «Прео, я пишу моему прекрасному ангелу, передайте ей в руки, если сумеете, это письмо... Я так исхудал от тоски, что остались лишь кожа да кости. Все мне опостылело, я избегаю общества». Шарлотта безмерно скучала при чужом дворе, она жила взаперти в своих покоях и с удовольствием отвечала в том же стиле повелителю Франции: «Мой обожаемый рыцарь». Король попросил Малерба написать стихи, оплакивающие участь прекрасной пленницы: {561}

Шарлотта, свет моих очей, Мой перл, терновый мой венок! Алькандр безмерно одинок И слезы льет в тиши ночей.

Осаждаемые Алькандром родственники были готовы на любые сделки: в феврале коннетабль и герцогиня Ангулемская начали процедуру расторжения брака Шарлотты. Король даже готовил похищение принцессы с помощью Кэвра, но нечаянно сорвавшееся с губ признание королеве было немедленно передано нунцию, и от плана пришлось отказаться.

Дело принцессы осложнялось делом принца Конде. Поначалу застигнутый врасплох, Мадрид быстро понял выгоду, которую можно извлечь из любви короля. Теперь, когда дело Генриетты д'Антраг больше не могло быть предметом судебного разбирательства, следовало использовать принца Конде и признать его престолонаследником вместо незаконнорожденного дофина. Принца пригласили в Милан к графу Фуентесу, заклятому врагу Франции. Бегство запахло изменой. Французские министры часто обсуждали эти обстоятельства с посланцем эрцгерцогов Пекиусом в поисках компромисса. Пекиус опасался, что целью, поставленной перед французскими войсками, является вторжение в Нидерланды и Брюссель для захвата принцессы. Жаннен был убежден, что «если принять меры в отношении принцессы, то будет вырвана самая болезненная заноза, и это даст возможность все уладить». Вилльруа был более прозорливым: «Война будет не из-за принцессы, а из-за принца. Король берется за оружие, потому что его племянника хотят сделать орудием для разрушения его королевства». {562}

Однако король еще долго колебался: «Мы движемся скачками и ежесекундно меняем планы», — пишет он в марте голландскому посланнику в Париже. «Мы хотим и не хотим, действуем и не действуем», — заключает в апреле герцог д'Эпернон. Генриха действительно беспокоило общественное мнение. То, что^: вельможи и военачальники мечтают о победоносной кампании, понятно, но что думает о предстоящей войне страна, крестьяне, ремесленники, купцы? То, что гугеноты призывают к войне, чтобы остановить экспансию католицизма в Германии и выступить против испанского империализма, естественно, но что думает об этом подавляющее большинство французских католиков, которые с изумлением видят, как христианнейший король вступает в союз с протестантами Германии и Голландии? Что думает об этом папа, что думает европейская общественность в тот час, когда турки угрожают христианству? Не измена ли это гугенотского волка, проникшего в католическую овчарню, чтобы истребить стадо?

Более того, не затевается ли эта европейская война, чтобы удовлетворить старческий каприз? Повсюду злословили о новой Троянской войне и новой Елене. В данном случае Парис был милее Менелая, потому что являлся законным мужем.

Генрих знал, что эта война непопулярна. Иезуит Гонтье на проповеди в его присутствии сказал напрямик: враг стремится уничтожить мир, и этот враг — протестант, «огромный Голиаф». Истребите все это племя при вашем дворе, изгоните этих бунтовщиков, которые под личиной верности вас околдовывают, чтобы все погубить. Подобные дерзости вывели из терпения короля, и он в конце января решил {563} запретить проповедовать в приходах, а только «при дворе и в его присутствии», но отец Котон буквально вырвал у него разрешение произносить проповеди во время поста, и буйства возобновились: «Клянусь Богом, Сир, — заявил д'Орнано королю, — если бы какой-нибудь иезуит в Бордо проповедовал в моем присутствии то, что проповедовал Гонтье в присутствии Вашего Величества, я бы приказал его утопить».

Но отец Гонтье не был одинок. Нунций Убальдини упрекал короля в демонстрации военной силы. Генрих забылся до такой степени, что заявил: он хочет вернуть принцессу и сделает это, и никто не сможет ему помешать, даже сам «наместник Бога на земле». В феврале он принял испанского посла Иниго де Карденья. «Государь, я здесь по поручению короля Испании, моего господина, чтобы спросить у Вашего Величества, почему вы вооружаете такую большую армию, и не против него ли?» Король опять вышел из себя, он напомнил об участии испанцев в заговоре Бирона, графа Овернского, а теперь Конде. «Я закрываю доспехами свои плечи и голову, чтобы сокрушить тех, кто меня разгневает». — «Так что же мне передать своему королю?» — «Передавайте все, что хотите».

В конце концов решение было принято. Король развязывал войну. Наместники получили приказ вернуться в свои провинции: Гиз — в Прованс, Белльгард — в Бургундию. Ла Форс был обязан следить за Пиренеями и держал наготове армию для вторжения в Испанию. Ледигьер, недавно получивший жезл маршала Франции, вернулся в Дофине и стал во главе итальянской армии. Он готовился войти в Пьемонт, где должен был ждать 12-15 тысяч солдат, которых {564} король пришлет ему с Бассомпьером и Креки. На месте они должны встретить отряды граубюнденцев и пьемонтскую армию. Цель — оккупировать Милане, где Фуентес спешно укреплял города, которым предстояло первыми принять на себя удар.

Основная армия была сформирована в Шалоне, на Марне, где сосредоточили также и артиллерию. Ее авангард уже был в Мезьере. Все было готово для выступления в поход, ждали только прибытия короля. Чтобы достичь герцогства Юлиш, нужно было пройти через Люксембург, и король попросил разрешение на переход у эрцгерцога Брюссельского, но «как друг, который не собирается совершать враждебные действия» (8 мая).

Эрцгерцог дал согласие и теперь даже склонялся к мысли отослать принцессу во Францию. Он поручил Пекиусу посоветоваться с духовником короля отцом Котоном, и тот ответил, что было бы предпочтительнее «дать ей бежать». В Брюссель придет также послание коннетабля с требованием вернуть дочь. Эрцгерцог решил подготовить письмо принцу Конде в Милан с сообщением, что в этих условиях он не может удерживать принцессу в Брюсселе против ее воли и воли ее семьи. Письмо не будет отправлено...

Знал ли об этом король? Если возвращение Шарлотты предполагалось, а приготовления к войне не прекращались, значит, он преследовал другую цель. В депеше Буассизу от 2 мая король объявил, что вскоре выезжает, «дабы оказать воздействие и больше ничего не предпринимать, если обстоятельства не заставят продолжать борьбу». «Оказать воздействие» — это повторить седанский вариант: запугать противника, не произведя ни единого выстрела. Восстановить {565} принцев Бранденбургского и Нейбургского в их правах, «не совершая никакого иного подвига», если Испания не окажет сопротивления, «в каковом случае проложить себе дорогу туда и обратно». Однако итальянская армия имела совсем другую цель. Если армия выступит, то, уж конечно, не ради военной прогулки. Зачем же тогда последние попытки вовлечь в коалицию Англию, Соединенные провинции, скандинавов, немцев, Венецию, Савойю? Нужно быть совершенным безумцем, чтобы думать, будто Габсбурги позволят себя ограбить, а так называемые союзники мобилизуют свои силы для защиты интересов короля Франции. Ришелье, рассуждая позже над побудительными мотивам короля, добавил короткую фразу: «Возможно, аппетит пришел ему во время еды». Она достаточно хорошо отражает психологическую неподготовленность короля. Генрих собирался начать войну, чтобы еще раз сыграть роль вершителя судеб Европы. Некоторые из его приближенных хотели, чтобы Франция извлекла территориальную выгоду из этой авантюры. Генрих это знал. Но он отказывался хладнокровно предусмотреть все последствия. Об этом позаботится Господь.

Отбывая к далеким горизонтам, король Франции должен обеспечить непрерывность монархической власти во время своего отсутствия. Правительство оставалось в Париже с канцлером, министрами, Вилльруа, Жанненом, и, как это ни парадоксально, с двумя высшими военачальниками, которых решили не использовать, один из них коннетабль, потому что он был стар, другой — генерал-полковник инфантерии герцог д'Эпернон, потому что он был ненадежен. Королева тоже оставалась с девятилетним дофином. {566} Как и многие женщины, веками оставляемые сыновьями и мужьями во время войны, она будет иметь титул регентши, чтобы управлять королевством. Генрих был невысокого мнения о ее уме, но он немного приобщил ее к делам и рассчитывал на Регентский совет из 15 членов, где у нее не будет решающего голоса.

Дата добавления: 2015-08-02