Два блока

Католический блок объединял Южную Германию, Италию и Испанию, находившихся под властью Габсбургов. Корона Священной Римской Империи увенчала чело Карла V, немца по происхождению и фламандца по воспитанию. Он в конце концов {527} предпочел быть королем Испании, а не императором. После его отречения в 1556 г. Империя перешла к его брату Фердинанду и его потомству и стала, несмотря на фикцию выборов, наследственным владением младшей ветви Габсбургского дома. За Фердинандом царствовал его сын Максимилиан (1564—1576), потом сын последнего Рудольф II (1576—1612). Он не был ни крупным политиком, ни хорошим полководцем, увлекался коллекционированием произведений искусства, занимался философией и астрономией, пытался изготовлять золото. Звезда Империи закатилась, и настоящая власть дома Габсбургов была в руках не у венцев, а у их мадридских кузенов.

Филипп II, сын Карла V, умер в 1598 г., через несколько дней после заключения Вервеннского мира, положившего конец его паневропейским прожектам. Его двадцатилетний сын Филипп III полностью доверил продолжение политики отца своему фавориту герцогу Лерме. Объединенные королевства Испании, Арагон, Кастилия и Наварра, а с 1580 г. и Португалия, владели огромной колониальной империей, созданной благодаря испанским и португальским завоеваниям в Центральной и Южной Америке, — так называемой Новой Испанией. Испанские владения находились на африканском побережье, а также в Индии и Индонезии. Испании принадлежали и европейские провинции, находившиеся в ее прямом подчинении: в Италии Неаполитанское королевство, Сардиния, Тоскана и Миланне, Франш-Конте между Францией и Швейцарией, католические Нидерланды (Бельгия), Артуа и французская Фландрия. Эти теоретически независимые государства на самом деле были тесно связаны с испанской политикой и {528} воссоздали большую часть старой каролингской Лотарингии и Адриатики. Тоскана, Мантуя, Феррара, Парма, Генуэзская республика верно служили Мадриду, как и герцогство Пьемонт-Савойское, Швейцарские католические кантоны и герцогство Лотарингское.

Верность папы Мадриду тоже была обеспечена, так как испанский король мнил себя защитником католической религии от еретиков-протестантов и от турок. Морское сражение у Лепанто, выигранное Армадой у берберского средиземноморского флота в 1571 г., прославило Филиппа II.

На востоке континента турки тоже сталкивались с Габсбургами, которые защищали от них христианские государства, бывшие наследными владениями династии: Австрию, Штирию, Тироль и номинально выборные королевства Венгрию и Богемию. В католический блок входили также Бавария и южная Рейнская Область. Православная Россия тогда не входила в европейское сообщество.

Протестантский блок объединил всех тех, кто вышел из подчинения Риму (лютеране и кальвинисты) и создал свои автокефальные церкви. Пример подала Англия при Генрихе VIII. Объединенные провинции Нидерландов только заканчивали свое освобождение от испанского ига, их независимость была практически признана Вервеннским мирным договором. На Севере бастионом лютеранства были скандинавские королевства. В Германии города и княжества Рейнской области и Севера (лютеране и кальвинисты) теоретически подчинялись императору, но фактически освободились от подчинения по Аугсбургскому договору, который в 1555 г. {529} подписал Карл V, признав религиозный выбор принцев. Следует добавить еще Женеву и Швейцарские протестантские кантоны и их союзников, жителей Граубюндена. На Севере Венецианская республика оставалась католической и вела независимую политику.

Генрих в бытность свою королем Наваррским, естественно, не отказался от альянсов своей матери. Войти в протестантский блок его побуждали веские причины: тяжба с королем Испании из-за наваррских территорий, а также общность религии. С давних пор его посланники бороздили дороги Северной Европы в поисках солдат и субсидий для оказания давления на католического врага. Установленные тогда связи сохранились. Возникли даже новые прочные союзы. В момент отречения Генриха от протестантизма все следили за тем, как король Франции выпутается из затруднительного положения. Сможет ли Генрих IV, ныне кающийся грешник, умоляющий папу отменить отлучение от церкви, сохранить в качестве союзников смертельных врагов Святого престола и Испании? Чувствуя себя достаточно сильным, чтобы сохранить независимое положение, Беарнец не расторгнул своих союзов. Через два года он без колебаний объявил войну Испании, демонстрируя свой отказ приспосабливаться к новой ситуации. Используя ксенофобию французов, он смог заручиться поддержкой общественного мнения внутри страны.

Трудность состояла в том, что надо было завоевать расположение Рима, оставаясь противником испанских Габсбургов. Экономическое и военное ослабление Испании и стремление к независимости {530} некоторых пап облегчили политику короля в отношении Рима. Все, что просил Генрих, он получил: отмену отлучения от церкви, признание перехода в католичество, папское одобрение коронации, расторжение первого брака.

Римская политика «беарнской лисицы» задавала тон всей французской дипломатии. Некоторые историки в поисках абстрактной логики рассматривают французскую внешнюю политику слишком упрощенно. Овеянный легендами образ короля побуждал потомков порой заново переписывать историю этого царствования, чтобы придать ему некий имманентный смысл. Царствование Генриха IV изображали как первый сознательно проведенный этап великой политики его преемников. Сначала Сюлли, а потом Ришелье начали кристаллизацию этого образа, который соответствовал меланхолическим мечтам первого и энергичным инициативам второго. Сюлли в годы уединения после смерти Генриха IV обрисовал его в своих мемуарах как провозвестника современного мира, как короля, сосредоточившего свои усилия на том, чтобы уничтожить дом Габсбургов, оставить Филиппу III только Испанию, отобрать его владения и увенчать себя императорской короной. Д'Обинье, а потом Ришелье, тоже писавшие post factum, сделают из короля поборника «естественной границы» и завоевания Рейна.

Если последние годы (1608—1609) позволяют предполагать более или менее сознательный всплеск гегемонистских устремлений короля, то крайне трудно приписать Генриху неустанно претворяемый в течение всего его царствования великий план. Это было бы совершенно несовместимо с неугомонным {531} характером Беарнца. Этот хитрец, умеющий отыскивать всяческие лазейки и выходить из, казалось бы, безвыходных ситуаций, не был способен на долгосрочные стратегические планы. Он был создан для каждодневной победы над обстоятельствами, подобно крестьянину, который каждое утро смотрит на небо и думает, как сохранить свой урожай.

Генрих, быстрый на решения, когда поджимали события, находчивый и импульсивный, не обладал методичным умом. Но он не был и упрямцем. Мало кто из людей, стоящих у власти, так тонко чувствовал обстановку и был готов отменить свой приказ, если ему доказали, что его решение чревато неудачей. Генрих IV всегда поощрял тех, кто говорил ему правду, какой бы она ни была. В глубине души он сохранял глубокое смирение человека, сознающего себя грешником перед лицом Всевышнего. Вечное движение, на которое Генрих обрек свое существование, сделало его приверженцем не истины, а фактов. Следует добавить, что он был жертвой некоторых навязчивых идей, не имеющих ничего общего с величием и безопасностью королевства: любовной страсти и устройства своих детей, законных и незаконных, ради которых он порой готов был на безумства.

Однако не следует преуменьшать его роль и делать из него жертву событий и скороспелых решений. На наш взгляд, его внешняя политика соответствует его личным воинским качествам. Существует три типа воинов: мастера мгновенных операций и смелых вылазок, военачальники-тактики, тщательно планирующие и последовательно осуществляющие боевые действия, и, наконец, полководцы, извлекающие максимум из побед и поражений, использующие {532} людские страсти, натравливающие друг на друга противников. Небрежные по части идей, но чрезвычайно внимательные к фактам. Второе из этих качеств, качество тактика, у Генриха явно отсутствовало. Зато первым и третьим он владел виртуозно. В дипломатии настоящий успех заключается не в том, чтобы одерживать эффектные победы, а в том, чтобы создавать для них благоприятные предпосылки.

Матримониальные планы

В течение всего его царствования прослеживается некая константа — соперничество с Испанией. У Генриха это почти атавистическое чувство, усиленное войнами Лиги и берущее начало от давней вражды, порожденной итальянскими войнами. От битвы при Павии до битвы при Фонтен-Франсезе французы и испанцы находились друг от друга на расстоянии копья или пушечного выстрела. Тем не менее их обоюдная вражда не доходила до желания уничтожить врага, а всегда имела своей целью подрыв гегемонии противника. Сюлли изобретал превосходные комбинации ради того, чтобы ограничить власть Филиппа II Апеннинским полуостровом. Добрый протестант, он не понимал, что великая католическая держава, опора папства и владычица части мира, несмотря ни на что, вызывает у Генриха зависть и уважение. Империя утратила свое величие, северные королевства, даже английское, занимали лишь второе место на шкале монархических ценностей старой Европы. На ее вершине противостояли друг другу только Франция и Испания. При такой ситуации для {533} Франции не было ничего естественнее, чем планы женитьбы маленького дофина. Не будем искать в них соответствия обязательствам, на этом уровне они не шли в счет. Дофин Людовик и инфанта Анна родились одновременно. В глазах папы, представляющего сердцевину христианства, они были созданы друг для друга. В 1608 г. Генрих IV отверг очередные авансы Мадрида, так как думал о только что родившейся наследнице Лотарингии как о будущей невесте. Но разве мог он допустить, он, женившийся всего лишь на банкирше, чтобы его сын удовольствовался какой-то там немкой, англичанкой, итальянкой или лотарингкой, когда он мог жениться на первой принцессе мира? Не была ли первая дочь Филиппа III самим небом предназначена стать королевой Франции через брак с первым Бурбоном? Брак инфанты с эрцгерцогом Австрийским или герцогом Савойским был бы настоящим унижением для Франции. Две великие державы, пусть даже и соперничающие, имели одинаковое понимание задач высшей монархической власти.

Замысел короля был опять же обусловлен не только стремлением к величию королевства, но и к славе своего потомства. Король был отцом большого семейства, и ему хотелось пристроить своих детей наилучшим образом. Бастарды не могли претендовать на вхождение в иностранные королевские семьи. Следовательно, нужно было обеспечить им доступ в самые знатные французские фамилии, более того, найти им самых богатых наследниц. Так и произошло с Цезарем Вандомским, женившимся на наследнице Меркеров. Для законных детей рассматривались все европейские дворы, по мере рождения детей прожекты {534} следовали один за другим. Король занимался ими с большим рвением. Много дочерей — значит, много королев в перспективе, думал он. Так оно и вышло — одна станет королевой Испании, другая королевой Англии.

В конце 1609 г. король был полон энтузиазма. Он поделился своими планами с Ледигьером, внука которого он хотел женить на своей дочери от маркизы де Верней. Ришелье напишет в своих мемуарах, что Генрих составил программу «как архитектор, который, начиная строительство большого здания, старается укрепить его фундамент и хочет подпереть свое строение опорными арками». Цель — поставить свою семью выше принцев крови всех других династий. Что касается дофина Людовика, то он намеревался «сделать его абсолютным монархом и заставить всех братьев и сестер, законных и незаконных, признать его своим бесспорным повелителем».

Дата добавления: 2015-08-02