Обоснование правомерности использования понятия национальный интерес в качестве аналитического инструмента и концептуальной

основы внешнеполитической деятельности не тождественно призна-, нию того, что это понятие исчерпывается теми основными элементами, которые в своих официальных документах стремится четко сформулировать руководство того или иного государства. Всегда остается ощущение недоговоренности, а порой даже утраты, части важных устремлений социальной общности, которые относятся к сфере международных отношений и остались не вовлеченными в оборот официальной и научной терминологии. Понятия "национальный дух" (Р. Арон) или "национальная идентичность" (М. Мерль) не в состоянии отразить скрытый от непосредственного внешнего наблюдения элемент национального интереса. В этой связи обращают на себя внимание попытки некоторых отечественных авторов ввести в оборот термин "бессознательный фактор" национального интереса.

С точки зрения Б.В. Межуева, адекватность политики национальному интересу подразумевает, что она:

" – отражает общественное мнение или выраженную публично позицию политической и экономической элит данной страны;

– отвечает культурным традициям страны, устойчивым представлениям о ее геополитической, конфессиональной и т.д. идентичности,ее роли в мировой истории;

– способствует укреплению военно-стратегических позиций государства;

– ведет к улучшению его социально-экономического положения"(Межуев. 1999. С. 26). Автор отмечает, что между первым и вторым(идеальными), а также третьим и четвертым (материальными) факторами имеется корреляция, хотя полного соответствия ни в том, ни вдругом случае нет. Б.В. Межуев подчеркивает также и то, что соответствие политики сразу всем четырем критериям достигается редко. Бывает, что политический курс соответствует национальному интересутолько идеально, а бывает – главным образом материально (там же).

Б. Межуев высказывает мнение, что вышеназванные факторы национального интереса представляют собой лишь самый поверхностный уровень анализа. Автор справедливо указывает, что каждый из факторов не является чем-то целостным и непротиворечивым: неоднороден социально-экономический фактор; противоречивы представления о национальной идентичности; общественное мнение подвержено манипулированию со стороны коммерциализированных СМИ (там же. С. 27–28). Стоит согласиться и с тем, что концептуальный анализ национального интереса снижает вероятность искусственного формирования общественного мнения "верхами" государства и внедрения идеологий, определенным, заданным образом переосмысливающих национальную идентичность государства (там же. С. 29).

Но главное и наиболее ценное в предлагаемом подходе в том, что он отмечает наличие в структуре национального интереса " бессознательного, или же иррационального пласта", представленного глубинными традициями политической культуры страны, а также культурными ориентациями и установками определенного времени (там же. С. 36). Как подчеркивает С.С. Митрохин, подобное понимание означает, что национальные интересы в некотором смысле "надличностны и должны быть осознаны нами как данность, как скрижали исторической памяти" (Полис. 2000. № 1. С. 57).

Выделение "бессознательной" культурной доминанты позволяет увидеть односторонность представлений о национальном интересе как основе циничной игры бюрократии и правительственных кругов. На примере дальневосточной политики России XIX в. Б. Межуеву удалось показать, что в "национальном интересе" отражаются не только представления политических и экономических элит, но также помыслы и устремления гражданского общества, которые не всегда могут быть четко сформулированы и даже полностью осознаны. Разумеется, совпадение внешнеполитического курса государства и устремлений гражданского общества возможно лишь в абстракции. Однако приближение к такому совпадению является (особенно в демократическом обществе) важным элементом гарантии успеха внешней политики.

Стремление России закрепиться на восточных пространственных рубежах объясняется, как пишет Б.В. Межуев, тем, что "для политического сознания России характерно представление, будто сакральный центр империи находится не внутри, а вне ее" (Межуев. 1999. С. 37). А, например, В.Л. Ларин пишет, что для китайцев главная угроза безопасности всегда исходила с Севера: "существующая на уровне подсознания, эта идея нашла отражение в китайской концепции размежевания с северным соседом ("утраченные в результате агрессии царской России территории") и во многом определяет отношение китайцев к современной России" (Ларин. 1999, С. 163). Подобную мысль высказывал и известный русский исследователь Л.Н. Гумилев, когда говорил об "отрицательной комплементарности" русских и западноевропейцев. Не ею ли объясняется (разумеется, лишь наряду с целым рядом других, материальных и вполне осознаваемых факторов) плохо поддающееся рациональному осмыслению (при том, что рационализм, картезианский дух, всегда считался отличительной чертой европейского менталитета) стремление депутатов ПАСЕ исключить Россию из Совета Европы в марте 2000 г.?

Иными словами, идея "бессознательного" обогащает понимание "национального интереса", помогая прояснить явления, трудно объяснимые с позиций прямолинейного подхода и рассматривающие

"национальный интерес" только в терминах "выгода" и "потеря" государства и/или циничной борьбы бюрократии за завоевание и удержание власти.

Однако существует очень важная эпистемологическая проблема. Интерес – это всегда осознанные потребности. Может ли осознанное содержать элемент бессознательного? По всей видимости, данная проблема может быть решена путем переопределения понятия "национальный интерес", указанием на его отличие, например, от экономического интереса (состоящее в том, что он включает в себя не только осознанные потребности, но и скрытые от непосредственного восприятия самого субъекта и потому опосредованные мотивы). Вот что об этом пишет С.С. Митрохин- "Само понятие "интерес" в данном контексте – это, скорее всего, метафора, поскольку речь идет не только об осознанной, но, что особенно важно, о неосознанной способности народа и/или государства к самосохранению, самовосстановлению. Во всяком случае, национальные интересы включают в себя вечные ценности, не подвластные политической конъюнктуре" (Полис. 2000. № 1. С. 57). Другой путь решения данной проблемы – "рационализация" "бессознательного" пласта, его "десакрализация". Действительно, если мы вводим его в аналитический оборот, то оно продолжает оставаться "иррациональным" лишь для его носителя, но не для исследователя или политического деятеля, который вполне осознанно руководствуется (должен руководствоваться) им в своем профессиональном подходе.

В. Ларин (в практически-политическом плане) и Д. Сандерс (в теории) обращают внимание на еще один важный аспект проблемы "национального интереса". Речь идет о соотношении национальных интересов с транснациональными, субнациональными и наднациональными интересами, а в более широком плане – об изменении содержания национальных интересов в эпоху глобализации мирового развития.

Дата добавления: 2015-07-21