С. Моё самонаслаждение

Философия, проповедующая наслаждение, является в Европе столь же древней, как и школа киренаиков. Как в древности застрельщиками этой философии были греки, так в но­вое время ими являются французы, и притом в силу тех же самых оснований, ибо их темпе­рамент и их общество особенно предрасполагали их к наслаждению. Философия наслажде­ния всегда была лишь остроумной фразеологией известных общественных кругов, пользо­вавшихся привилегией наслаждения. Не говоря уже о том, что способ и содержание их на­слаждения всегда определялись всем строем остального общества и страдали всеми его про­тиворечиями, — философия наслаждения становилась пустой фразой, как только она начи­нала претендовать на всеобщее значение и провозглашала себя жизнепониманием общества в целом. Она опускалась в этих случаях до уровня назидательного морализирования, до со­фистического прикрашивания существующего общества или же превращалась в свою проти­воположность, объявляя наслаждением вынужденный аскетизм.

В новое время философия наслаждения возникла вместе с упадком феодализма и превра­щением феодального сельского дворянства в жадную до наслаждений и расточительную придворную знать времён абсолютной монархии. У этой знати философия наслаждения со­храняет ещё форму непосредственного наивного жизнепонимания, получившего своё выра­жение в мемуарах, стихах, романах и т. д. Настоящей философией она становится лишь у не­которых писателей революционной буржуазии, которые, с одной стороны, по своему образо­ванию и образу жизни были причастны к придворным кругам, а с другой — разделяли более общий образ мыслей буржуазии, вытекавший из более общих условий существования этого класса. Они получили поэтому признание у обоих классов, хотя с совершенно различных то­чек зрения. Если у дворянства эта фразеология применяется исключительно к высшему со­словию и условиям жизни этого сословия, то буржуазия обобщает её и применяет к каждому индивиду без различия; таким образом, буржуазия абстрагирует теорию наслаждения от ус­ловий жизни этих инди-

_________________________ ЛЕЙПЦИГСКИЙ СОБОР. — III. СВЯТОЙ МАКС____________________ 419

видов, превращая её тем самым в плоскую и лицемерную моральную доктрину. Когда дво­рянство было свергнуто дальнейшим ходом развития и буржуазия вступила в конфликт со своей противоположностью, пролетариатом, дворянство сделалось ханжески-религиозным, а буржуазия — возвышенно-моральной и строгой в своих теориях, либо же впала в упомяну­тое выше лицемерие, хотя дворянство на практике вовсе не отказалось от наслаждений, а у буржуазии наслаждение приняло даже официальную экономическую форму — форму рос­коши*.

Связь наслаждений индивидов каждой эпохи с классовыми отношениями и порождающи­ми их условиями производства и общения, в которых живут эти индивиды, ограниченность прежних форм наслаждения, находившихся вне действительного содержания жизни людей и в противоречии с ним, связь всякой философии наслаждения с находимыми ею в действи­тельности формами наслаждения и лицемерие подобной философии, обращающейся ко всем индивидам без различия, — всё это, конечно, могло быть вскрыто лишь тогда, когда можно было приступить к критике условий производства и общения существующего строя, т. е. ко­гда противоположность между буржуазией и пролетариатом породила коммунистические и социалистические воззрения. Этим был вынесен смертный приговор всякой морали — будь то мораль аскетизма или наслаждения.

Наш пошлый, морализирующий Санчо, конечно, полагает, как видно из всей его «Книги», что дело сводится только к новой морали, к кажущемуся ему новым жизнепониманию, к то­му,

Далее в рукописи перечёркнуто: «В средние века наслаждения были полностью классифицированы; каж­дое сословие имело свои особые наслаждения и свой особый способ наслаждаться. Дворянство было сослови­ем, обладавшим привилегией — жить исключительно для наслаждения, тогда как у буржуазии существовал уже разрыв между трудом и наслаждением, и наслаждение было подчинено труду. Крепостные — класс, пред­назначенный только для труда, — пользовались только крайне малочисленными и ограниченными наслажде­ниями, которые выпадали на их долю скорее случайно, зависели от прихоти их господ и от других случайных обстоятельств и едва ли могут приниматься в расчёт. — При господстве буржуазии наслаждения восприняли свою форму от классов общества. Наслаждения буржуазии определялись материалом, произведённым этим классом на различных ступенях его развития, и им был придан — как индивидами, так и усиливающимся под­чинением наслаждений денежной наживе — тот скучный характер, каким они отличаются до сих пор. Наслаж­дения пролетариата, — из-за длинного рабочего дня, в силу чего потребность в наслаждении была доведена до высшей точки, а, с другой стороны, благодаря качественной и количественной ограниченности доступных для пролетариев наслаждений, — приобрели свою нынешнюю грубую форму. — Наслаждения всех существовав­ших до сих нор сословий и классов должны были вообще быть либо ребяческими, утомительными, либо гру­быми, потому что они всегда были оторваны от общей жизнедеятельности индивидов, от подлинного содержа­ния их жизни и более или менее сводились к тому, что бессодержательной деятельности давалось мнимое со­держание. Критика этих существующих до сих пор наслаждений могла, конечно, начаться лишь тогда, когда противоположность между буржуазией и пролетариатом развилась настолько, что возможной стала и критика существующего способа производства и общения». Ред.

__________________ К. МАРКС И Ф. ЭНГЕЛЬС. — НЕМЕЦКАЯ ИДЕОЛОГИЯ. ТОМ I______________ 420

чтобы «выбить из своей головы» некоторые «навязчивые идеи», после чего все будут до­вольны своей жизнью, смогут наслаждаться ею. Глава о самонаслаждении могла бы, в луч­шем случае, преподнести под новой этикеткой те же самые фразы и сентенции, которые он уже так часто проповедовал нам для своего «самонаслаждения». Вся оригинальность этой главы исчерпывается тем, что он переносит в небеса и философски перетолковывает на не­мецкий лад всякое наслаждение, присвоив ему название «самонаслаждения». Если француз­ская философия наслаждения XVIII века по крайней мере изображала в остроумной форме весёлый и легкомысленный образ жизни тогдашнего общества, то вся фривольность Санчо сводится к таким выражениям, как «поглощение», «расточение», к таким образным выраже­ниям, как «свет» (речь идёт, очевидно, о свече), и к естественно-научным воспоминаниям, приводящим либо к беллетристической бессмыслице вроде того, что растение «всасывает воздух эфира», что «певчие птицы глотают жуков», либо же к такой, например, нелепости, что свеча сжигает самоё себя. Зато мы снова наслаждаемся всей торжественностью и серьёз­ностью выступлений против «Святого», о котором мы узнаём, что «Святое» в образе «при­звания — назначения — задачи», в виде «идеала» портило до сих пор людям их самонаслаж­дение. Не останавливаясь на тех более или менее грязных формах, в которых понятие «сам» в «самонаслаждении» не является только пустой фразой, мы всё же должны ещё раз со всей краткостью изложить читателю махинации, проделываемые Санчо против Святого, с теми незначительными модуляциями, которые встречаются в этой главе.

«Призвание, назначение, задача, идеал» являются, повторим здесь вкратце, либо

1) представлением о революционных задачах, диктуемых материальными условиями ка­
кому-нибудь угнетённому классу; либо

2) простой идеалистической парафразой или же соответственным сознательным выраже­
нием тех способов деятельности индивидов, которые обособились в результате разделения
труда в различные самостоятельные профессии; либо

3) сознательным выражением, которое получает существующая в каждый данный момент
для индивидов, классов, наций необходимость утверждать своё положение посредством ка­
кой-нибудь вполне определённой деятельности; либо

4) идеально выраженными в законах, в морали и т. д. условиями существования господ­
ствующего класса (обусловленными предшествующим развитием производства), которые
идеологи этого класса, более или менее сознательно, теоретически

_________________________ ЛЕЙПЦИГСКИЙ СОБОР. — III. СВЯТОЙ МАКС____________________ 421

превращают в нечто самодовлеющее и которые могут представляться в сознании отдельных индивидов этого класса как призвание и т. д.; против индивидов угнетённого класса господ­ствующий класс выдвигает их в качестве жизненной нормы, отчасти как прикрашивание или осознание своего господства, отчасти же как моральное средство этого господства. Здесь, как и вообще относительно идеологов, следует заметить, что они неизбежно ставят предмет на голову и считают свою идеологию творческой силой и целью всех общественных отно-шений,между тем как в действительности она есть лишь их выражение и симптом.

О нашем Санчо мы знаем, что он обладает неискоренимейшей верой в иллюзии этих идеологов. Так как люди, в зависимости от различных условий своей жизни, создают о себе, т. е, о человеке, различные представления, то Санчо воображает, что различные представле­ния создали различные условия жизни и таким образом оптовые фабриканты этих представ­лений, т. е. идеологи, установили своё господство над миром. Ср. стр. 433.

«Мыслящие господствуют в мире», «мысль господствует над миром»; «попы или школьные наставники» «вбивают себе всякий вздор в голову», «они мыслят себе человеческий идеал», с которым должны сообразо­ваться прочие люди (стр. 422).

Санчо даже знает в точности то умозаключение, в силу которого люди были вынуждены подчиниться причудам школьных наставников и по своей глупости сами подчинились им:

«Так как для Меня» (школьного наставника) «это мыслимо, то это возможно для людей; так как это воз­можно для людей, то значит они такими и должны были быть, значит в этом было их призвание; и, наконец, к людям надо подходить только с точки зрения этого призвания, только как к призванным. А дальнейшее заклю­чение? Не отдельное лицо является человеком, а мысль, идеал есть Человек — Род — Человечество» (стр. 441).

Все те коллизии с самими собой или с другими, в которые вступают люди в силу действи­тельных условий своей жизни, представляются нашему школьному наставнику Санчо в виде коллизий между людьми и представлениями о жизни «Человека», представлениями, которые они либо сами вбили себе в голову, либо дали вбить себе в голову школьным наставникам. Если бы они выбили из головы эти представления, то «как счастливо» могли бы «жить эти горемыки», какие бы они могли делать «успехи», между тем как теперь они должны «пля­сать под дудку школьных наставников и поводырей»! (стр. 435). (Самый ничтожный из этих «поводырей» — наш Санчо, ибо он водит за нос только самого себя.) Если бы, например, люди не забрали себе в голову почти всегда и повсюду — как в Китае, так и во Франции, — что они страдают от перенаселения, то какой

__________________ К. МАРКС И Ф. ЭНГЕЛЬС. — НЕМЕЦКАЯ ИДЕОЛОГИЯ. ТОМ I______________ 422

бы оказался вдруг у этих «горемык» избыток во всевозможных средствах к жизни.

Под предлогом рассуждения о возможности и действительности Санчо пытается здесь снова затянуть свою старую песню о господстве Святого. Возможным является для него всё то, что какой-нибудь школьный наставник может вбить себе в голову насчёт меня, — причём для Санчо, конечно, не представляет труда доказать, что эта возможность не имеет иной дей­ствительности, кроме как в его голове. — Торжественное утверждение Санчо, что «за словом возможный скрывалось чреватое столь глубокими последствиями недоразумение тысячеле­тий» (стр. 441), доказывает достаточно убедительно, что он никак не может скрыть за слова­ми те последствия, которые вытекают из его столь глубоких недоразумений насчёт тысяче­летий.

Это рассуждение о «совпадении возможности и действительности» (стр. 439), о том, чем люди в состоянии быть, и о том, что они есть, рассуждение, столь хорошо гармонирующее с его прежними настойчивыми увещаниями осуществить всё, что. человек в состоянии сде­лать, и т. д., приводит его, однако, к некоторым отступлениям насчёт материалистической теории обстоятельств, которую мы сейчас обсудим подробнее. Но предварительно приве­дём ещё один пример его идеологического извращения. На стр. 428 он отождествляет во­прос: «как можно обеспечить себе жизнь», с вопросом: «как создать в себе истинное Я» (или же «жизнь»). Согласно той же самой странице, вместе с его новой моральной философией прекращается «страх за жизнь» и начинается «прожигание» её. Сколь чудотворна сила этой его якобы новой моральной философии, — наш Соломон изрекает ещё «красноречивее» в следующем изречении:

«Считай Себя более могущественным, чем признают Тебя другие, и Ты будешь могущественней; больше Себя цени, и Ты будешь иметь больше» (стр. 483).

Смотри выше, в главе о «Союзе», способ Санчо добывать себе собственность. Перейдём теперь к, его теории обстоятельств.

«У человека нет призвания, а имеются только силы, которые и обнаруживаются там, где они имеются, — ибо их бытие ведь и заключается только в их обнаружении — и которые, подобно самой жизни, не могут пре­бывать в бездеятельности... Каждый употребляет в каждое мгновение столько силы, сколько он её имеет» («реализуйте Свою ценность, подражайте смелым, пусть каждый из Вас будет всемогущим Я» и т. д., — гово­рил выше Санчо).,.. «Разумеется, силы можно укрепить и умножить, особенно при наличии вражеского отпора или дружеского содействия, но там, где не видно их применения, можно быть уверенным в их отсутствии. Можно из камня высечь огонь, но без удара — огня не будет; точно так же и человек

_________________________ ЛЕЙПЦИГСКИЙ СОБОР. — III. СВЯТОЙ МАКС____________________ 423

нуждается в толчке. Поэтому веление употребляв спои силы было бы лишним и бессмысленным, ибо силы все­гда деятельны уже сами по себе... Сила, это — лишь более простое обозначение для проявления силы» (стр.

436, 437).

«Согласный с собой эгоизм», по произволу приводящий в действие или оставляющий в бездействии свои силы или способности, применяющий к ним jus utendi et abuteudi*, здесь вдруг совершенно неожиданно летит кувырком. Оказывается, что силы, раз они имеются на­лицо, действуют самостоятельно, не заботясь о «произволе» Санчо; они действуют подобно химическим или механическим силам, независимо от обладающего ими индивида. Мы узна­ём далее, что никакой силы нет, если нельзя заметить её проявления; причём тут же вводится поправка, что сила для своего проявления нуждается в толчке. Но как будет Санчо решать, чего именно не хватает при отсутствии проявления силы: толчка ли или самой силы, — это­го мы не узнаём. Зато наш единственный естествоиспытатель поучает нас, что «можно вы­сечь из камня огонь», — пример, неудачней которого, как это всегда бывает с Санчо, нельзя и придумать. Санчо полагает, подобно простоватому наставнику сельской школы, что если он высекает огонь, то последний получается из камня, где он находился до того вскрытом виде. Но любой четвероклассник сумеет объяснить ему,что при этом способе добывания ог­ня путём трения стали и камня, способе, давно забытом во всех цивилизованных странах, частички отделяются от стали, а не от камня, причём частички раскаляются именно благода­ря этому трению; что, следовательно, «огонь», который для Санчо не является определён­ным, имеющим место при известной температуре, отношением известных тел к некоторым другим телам, в частности к кислороду, а является самостоятельной вещью, «элементом», навязчивой идеей, «Святым», — что этот огонь получается не из камня и не из стали. С та­ким же успехом Санчо мог бы сказать: из хлора получается белёное полотно, но если отсут­ствует «толчок», именно небелёное полотно, то «ничего не получается». По этому поводу мы, для «самонаслаждения» Санчо, отметим один факт, ранее происшедший в области «единственного» естествознания. В оде о преступлении можно прочесть:

«Не гремит ли гром раскатом дальним,

Ты не видишь ли молчанье неба,

Полное предчувствий мрачных?» («Книга», стр. 319).

Гром гремит, а небо молчит. Санчо знает, стало быть, какое-то другое место, кроме неба, откуда раздаётся гром. Санчо

— право употребления и злоупотребления, т. е. право распоряжаться вещью по своему произволу. Ред.

__________________ К. МАРКС И Ф. ЭНГЕЛЬС. — НЕМЕЦКАЯ ИДЕОЛОГИЯ. ТОМ I______________ 424

замечает, далее, молчание неба при помощи своего органа зрения — фокус, которого никто за ним не повторит. Или же Санчо слышит гром и видит молчание, причём оба эти явления происходят одновременно. — Мы видели, как у Санчо в главе о «привидении» горы пред­ставляли «дух возвышенности». Здесь молчаливое небо представляет у него дух предчувст­вия.

Впрочем, не ясно, почему тут Санчо так возмущается «велением употреблять свои силы». Ведь это веление может оказаться недостающим «толчком», тем «толчком», который, прав­да, не может воздействовать на камень, но действенность которого Санчо может наблюдать при учебных занятиях любого батальона. Что «веление» это является «толчком» даже для

его слабых сил, это вытекает хотя бы уж из того, что оно оказывается для него «камнем пре-

* ткновения»*.

Сознание есть тоже сила, которая, согласно вышеизложенному учению, тоже «оказывает­ся всегда сама по себе деятельной». В согласии с этим Санчо должен был бы стремиться не к тому, чтобы изменить сознание, а разве лишь к тому, чтобы изменить «толчок», действую­щий на сознание, — но тогда вся его книга оказалась бы написанной напрасно. Однако в данном случае он считает свои моральные проповеди и «веления» вполне достаточным «толчком».

«Чем каждый может стать, тем он и становится. Неблагоприятные обстоятельства могут помешать приро­ждённому поэту стоять на высоте эпохи и создавать великие творения, для которых совершенно необходима большая подготовка; но он будет сочинять стихи независимо от того, будет ли он батраком или же ему посча­стливится жить при веймарском дворе. Прирождённый музыкант будет заниматься музыкой, безразлично, на всех ли инструментах» (эту фантазию о «всех инструментах» он нашёл у Прудона. Смотри «Коммунизм») «или же только на пастушьей свирели» (нашему школьному наставнику тут, конечно, вспоминаются вергилиевские эклоги). «Прирождённый философский ум сможет проявить себя либо в качестве университетского философа, либо в качестве деревенского философа. Наконец, прирожденный глупец всегда останется тупицей. И надо ска­зать, что прирождённые ограниченные головы бесспорно образуют самый многочисленный класс людей. Да и почему бы в человеческом роде не быть тем же самым различиям, которые встречаются во всякой породе жи­вотных?» (стр. 434).

Санчо и на этот раз выбрал свой пример с обычной неловкостью. Если принять всю его бессмысленную болтовню о прирождённых поэтах, музыкантах, философах, то его пример доказывает, с одной стороны, лишь то, что прирождённый и т. д. остаётся тем, что он уже есть от рождения, — именно поэтом и т. д.; а с другой стороны, что прирождённый и т. д.,

Игра слов; «Anstoss» — «толчок», «Stein des Anstosses» — «камень преткновения». Ред.

_________________________ ЛЕЙПЦИГСКИЙ СОБОР. — III. СВЯТОЙ МАКС____________________ 425

поскольку он становится, развивается, может «в силу неблагоприятных обстоятельств» не стать тем, чем он мог бы стать. Таким образом, его пример, с одной стороны, не доказывает ровно ничего, а с другой — доказывает обратное тому, что следовало доказать; с обеих же сторон вместе, он доказывает, что Санчо от рождения или в силу обстоятельств принадлежит к «самому многочисленному классу людей». Зато он разделяет с этим классом и со своей «ту­постью» то утешение, что он — единственный «тупица».

Санчо переживает здесь приключение с волшебным напитком, приготовленным Дон Ки­хотом из розмарина, вина, оливкового масла и соли; как рассказывает Сервантес в семнадца­той главе, Санчо, испив эту смесь, целых два часа подряд, в поте лица и с судорожными кон­вульсиями, извергал её из обоих каналов своего тела. Материалистический напиток, выпи­тый нашим храбрым оруженосцем для своего самонаслаждения, очищает его от всего его эгоизма в необыкновенном смысле слова. Мы видели выше, что Санчо вдруг потерял всю свою торжественность, вспомнив о необходимости «толчка», и отказался от всех своих «спо­собностей», как некогда египетские волшебники перед вшами Моисея; теперь мы наблюдаем два новых приступа малодушия: он склоняется также и перед силой «неблагоприятных об­стоятельств» и признаёт, наконец, даже свою первоначальную физическую организацию за нечто такое, что уродуется без всякого его содействия. Что же остаётся ещё у нашего обан­кротившегося эгоиста? Его прирождённая физическая организация не в его власти; «обстоя­тельства» и «толчок», под влиянием которых она развивается, не доступны его контролю; «таков, каков он есть каждое мгновение, он» — не «своё собственное творение», а нечто со­творённое взаимодействием между его природными задатками и влияющими на них обстоя­тельствами, — всего этого Санчо не оспаривает больше. Несчастный «творец»! Несчастней­шее «творение»!

Но самая страшная беда приходит напоследок. Санчо, не довольствуясь тем, что ему уже давно полностью отсчитаны tres mil azotes у trecientos en ambas sus valientes posaderas*, сам наносит себе под конец ещё один удар, и самый главный, провозгласив себя фанатиком ро­да. И каким ещё фанатиком! Во-первых, он приписывает роду разделение труда, ибо делает его ответственным за то, что одни люди — поэты, другие — музыканты, третьи — школьные наставники; во-вторых, он приписывает роду существующие физические и интеллектуаль­ные

— три тысячи и триста плёток по мощным ягодицам. Ред.

__________________ К. МАРКС И Ф. ЭНГЕЛЬС. — НЕМЕЦКАЯ ИДЕОЛОГИЯ. ТОМ I______________ 426

недостатки «самого многочисленного класса людей» и делает его ответственным за то, что при господстве буржуазии большинство индивидов подобны ему самому. Если придержи­ваться его взглядов на прирождённые ограниченные головы, то пришлось бы объяснять те­перешнее распространение золотухи тем, что «род» находит особенное удовольствие в таком положении, когда прирождённые золотушные конституции составляют «самый многочис­ленный класс людей». Даже самые заурядные материалисты и медики освободились от по­добных наивных взглядов задолго до того, как согласный с собой эгоист был «призван» «ро­дом», «неблагоприятными обстоятельствами» и «толчком» дебютировать перед немецкой публикой. Как прежде Санчо объяснял всю изуродованность индивидов, и тем самым их от­ношений, навязчивыми идеями школьных наставников, не интересуясь тем, как возникли эти идеи, так теперь он объясняет эту изуродованность чисто физическим процессом рождения. Он совсем не задумывается над тем, что способность детей к развитию зависит от развития родителей и что вся эта изуродованность, имеющая место при существующих общественных отношениях, возникла исторически и точно так же историческим развитием может быть сно­ва уничтожена. Даже естественно возникшие родовые различия, как, например, расовые и т. д., о которых Санчо ничего не говорит, могут и должны быть устранены историческим развитием. Санчо, который по данному поводу украдкой заглядывает в зоологию и при этом делает открытие, что «прирождённые ограниченные головы» являются самым многочислен­ным классом не только среди овец и волов, но также и среди полипов и инфузорий, у кото­рых вовсе нет голов, этот Санчо, вероятно, слышал краем уха, что и породы животных воз­можно облагораживать и путём скрещивания пород создавать совершенно новые, более вы­сокие виды как для наслаждения людей, так и для их собственного самонаслаждения. «По­чему бы не» сделать отсюда нашему Санчо некоторый вывод и по отношению к людям?

Воспользуемся этим случаем, чтобы «эпизодически вставить» те «превращения», которые Санчо проделывает по отношению к роду. Мы увидим, что к роду он относится совершенно так же, как и к Святому: чем больший шум он поднимает против него, тем больше он в него верит.

№ I. Мы уже видели, что род порождает разделение труда и возникшую при существую­щих социальных обстоятельствах изуродованность, и притом так, что род вместе с его по­рождениями рассматривается как нечто неизменное при всех обстоятельствах, как нечто не­зависимое от контроля людей.

_________________________ ЛЕЙПЦИГСКИЙ СОБОР. — III. СВЯТОЙ МАКС____________________ 427

II.

«Род реализован уже благодаря задатку; а то, что Ты делаешь из этого задатка» (согласно вышеизложенно­му, следовало собственно сказать: то, что из него делают «обстоятельства») «это есть реализация Тебя. Твоя рука вполне реализована в смысле рода, иначе она была бы не рукой, а, скажем, лапой... Ты делаешь из неё то, что хочешь и что можешь из неё сделать» (Виганд, стр. 184, 185).

Здесь Санчо повторяет в иной форме сказанное уже под № I.

Итак, из предыдущего мы видим, что род, независимо от контроля индивидов и ступени их исторического развития, определяет все физические и духовные задатки, непосредствен­ное бытие индивидов и, в зародыше, разделение труда.

№ III. Род остаётся в качестве «толчка», который служит только общим выражением для «обстоятельств», определяющих развитие первоначального индивида, опять-таки порождае­мого родом. Род является здесь для Санчо той именно таинственной силой, которую осталь­ные буржуа называют природой вещей и которой они приписывают все отношения, не зави­сящие от них, как буржуа, и поэтому непонятные для них в своей взаимосвязи.

№ IV. Род в качестве того, что «возможно для человека» и что составляет «человеческую потребность», образует основу организации труда в «штирнеровском союзе», где то, что возможно для всех, и то, что является общей для всех потребностью, опять-таки рассматри­вается как продукт рода.

№ V. Мы уже слышали, какую роль играет в «Союзе» соглашение.

Стр. 462: «Если приходится вступать в соглашение и в словесное общение, то Я, разумеется, могу восполь­зоваться только человеческими средствами, которые находятся в Моём распоряжении, поскольку Я являюсь вместе с тем человеком» (т. е. экземпляром рода).

Таким образом, язык здесь рассматривается как продукт рода. Однако тем обстоятельст­вом, что Санчо говорит по-немецки, а не по-французски, он обязан вовсе не роду, а обстоя­тельствам. Впрочем, в любом современном развитом языке естественно возникшая речь воз­высилась до национального языка отчасти благодаря историческому развитию языка из го­тового материала, как в романских и германских языках, отчасти благодаря скрещиванию и смешению наций, как в английском языке, отчасти благодаря концентрации диалектов в единый национальный язык, обусловленной экономической и политической концентрацией. Само собой разумеется, что в своё время индивиды целиком возьмут под свой контроль и этот продукт рода. В «Союзе» же будут говорить на языке как таковом, на святом языке, на языке Святого — по-древнееврейски, и именно

__________________ К. МАРКС И Ф. ЭНГЕЛЬС. — НЕМЕЦКАЯ ИДЕОЛОГИЯ. ТОМ I______________ 428

на арамейском диалекте, на котором говорила «воплощённая сущность» — Христос. Это «пришло» нам здесь в голову «вопреки ожиданию» Санчо, и пришло «исключительно пото­му, что — Нам думается — это могло бы способствовать уяснению остального».

№ VI. На стр. 277, 278 мы узнаём, что «род раскрывается в народах, городах, сословиях, всякого рода корпорациях» и, наконец, в «семье», и поэтому вполне естественно, что он до сих пор «делал историю». Таким образом, здесь вся предшествующая история, вплоть до злополучной истории Единственного, становится продуктом «рода», и притом на том доста­точном основании, что эта история объединялась иногда под названием истории человечест­ва, т. е. рода.

№ VII. В приведённых положениях Санчо отнёс за счёт рода больше, чем какой бы то ни было смертный до него, и теперь он резюмирует это в следующем положении:

«Род есть Ничто... род есть только нечто мыслимое» (дух, призрак и т. д.) (стр. 239).

В заключение выходит, что это санчевское «Ничто», тождественное с «мыслимым», ров­но ничего не означает, ибо ведь и сам Санчо есть «творческое Ничто», а род, как мы видели, творит очень многое — и притом может преспокойно оставаться «Ничем». Об этом Санчо рассказывает на стр. 456:

«Бытие ничему не служит оправданием; мыслимое есть совершенно так же, как и немыслимое».

Начиная с 448-й страницы Санчо свивает на протяжении тридцати страниц длиннейший жгут, чтобы высечь «огонь» из мышления и из критики согласного с собой эгоиста. Мы уже испытали слишком много проявлений его мышления и его критики, чтобы вводить в «со­блазн»* читателя нищенской похлёбкой Санчо. Довольно будет одной ложки этой похлёбки.

«Думаете ли Вы, что мысли, подобно птицам, свободно летают вокруг, так что каждый может поймать ка­кую-либо из них и потом противопоставить её Мне как свою неприкосновенную собственность? Всё, что летает вокруг, всё это — Моё» (стр. 457).

Санчо нарушает здесь правила охоты по отношению к мыслимым бекасам. Мы видели, как много он наловил летающих вокруг мыслей. Он рассчитывал поймать их, насыпав им на хвост соли Святого. Это колоссальное противоречие между его действительной собственно­стью в сфере мысли и его иллюзией на этот счёт можно привести в качестве классического и наглядного примера всей его собственности в необыкновенном смысле. Именно этот кон­траст и составляет его самонаслаждение.

Игра слов: «Anstoss» означает «толчок»; а также «соблазн». Ред.

ЛЕЙПЦИГСКИЙ СОБОР. — III. СВЯТОЙ МАКС____________________ 429

Дата добавления: 2015-07-20