Вечные линзы

Серьезный разговор с Барб у меня состоялся только раз за всю мою жизнь. Правда, хорошо поговорили. Незадолго до этого Гарри заделался членом сената Соединенных Штатов. Первые выборы в конгресс он просрал, а вот вторые выиграл. И просидел в конгрессе три срока. А потом ему захотелось в сенат. Сказано – сделано. Отчасти поэтому я и отважился переговорить с Барб. Я ведь знал, что денег у Митча сейчас – выше крыши.

Мне было почти четырнадцать лет.

Я позвонил ей и попросил о встрече. Она даже не поинтересовалась, в чем причина. Назвала ресторан, и все. К жизни у нее такое же отношение, как к бизнесу. Изложи суть, а там посмотрим. Ну и любопытство тоже сыграло свою роль.

Ресторан оказался покруче, чем я думал. Не супер‑пупер, конечно, но в самый раз, чтобы я чувствовал себя неловко в джинсах и футболке.

Она опоздала на три минуты и извинилась. А я выразил сожаление, что одет не как полагается.

– Здесь не смотрят, как кто одет, – говорит. – Ты в полном порядке. Не бери в голову.

Она села напротив меня и в первый раз в жизни внимательно рассмотрела. Ну и как ей моя физиономия? Ведь словечка не проронит.

– Ты голоден? – спрашивает наконец. – Угостить тебя обедом?

Вообще‑то я не собирался раскручивать ее еще и на обед, и меня кольнула совесть. Пришлось напомнить себе, что для нее заплатить по счету в ресторане – сущая безделица. Я‑то из таких, для кого обед в ресторане – событие.

– Ну давай, высказывайся, – говорю.

Она посмотрела мне в глаза, и выражение ее лица смягчилось. Молча протянула руку, словно желая коснуться шишки на лбу и ссадины у меня над глазом, но только погладила меня по щеке. Бровь у меня была разбита так, что и дотронуться побоишься. Болело и вправду ужасно.

– Митчелл говорил мне, что ты дерешься в школе.

Я рассмеялся. Горьким смехом.

– Это я ему сказал.

– А на самом деле…

– Меня там колотят. Изо дня в день. Стоит мне появиться в школе, как начинается. Посмотри на меня, Барб. Как полагаешь, я могу постоять за себя? Знаешь, сколько я вешу? – Конкретные цифры мне сообщать не хочется, и я торопливо продолжаю: – Я на два дюйма ниже и на двадцать фунтов легче последнего заморыша из нашего класса. На мне большие очки с толстенными стеклами, а в кармане ингалятор. При виде меня у всех прямо руки чешутся. Словно на мне клеймо «Лупи мелкого».

– Ты об этом хотел со мной поговорить?

– Да. Более или менее.

Подошел официант. Барб рекомендует мне «пикатту» из телятины, а я напоминаю ей, что я вегетарианец. На лице у нее виноватое выражение. Говорит, что не знала, и просит прощения. Да и откуда ей было знать? Официант советует мне взять лазанью со шпинатом и сыром рикотта. Я соглашаюсь.

Официант уходит, а я смотрю на Барбару, будто впервые вижу. Пожалуй, я ей благодарен.

– Спасибо за обед, – говорю. – Очень мило с твоей стороны.

Она только отмахивается.

– Удивительно, ты с Митчем уже столько лет. Черт. Извини, я, наверное, глупость сказал. Надо думать, прежде чем говорить.

– Ничего страшного, – говорит Барб. – Сами удивляемся.

– Я имел в виду, что вам нелегко приходится.

Она отпивает воды.

– Может, именно это и не дает нам расстаться.

– Все это так сложно. – Я подпираю голову руками, словно она у меня сию минуту отвалится. – Стоит мне задуматься о вас, как у меня начинает болеть голова. Я уж стараюсь не думать. – Башка у меня и так трещит, меня сегодня в раздевалке грохнули дверью шкафчика в висок.

– Что я могу для тебя сделать?

– Я надеялся, Митч купит мне контактные линзы.

– Разумеется, купит. Какие могут быть сомнения? Тебе стоит только попросить. Ты ведь сам знаешь.

– Тут‑то и закавыка. Митч не должен знать, что меня лупят в школе.

– Он уже большой мальчик, Леонард.

– Митч не должен знать, Барб. Не смей говорить ему. Он будет страдать из‑за меня. Когда мне плохо, ему тоже плохо. Сказать ему про меня все равно что ударить. Поэтому я не хочу говорить с ним про линзы. Давай это будешь ты? Ты скажешь: «Сегодня я повстречала Леонарда, и мне показалось, что ему будет легче общаться с людьми без очков». И напомнишь ему, что страховки Джейка и Моны на такие линзы не хватит. Только не говори ничего, что сделает ему больно.

Наступает небольшая пауза. Потом я говорю:

– Ты ведь не сможешь причинить ему боль. Я рассчитываю на тебя.

Я не добавляю «а то будешь иметь дело со мной». Это и так ясно нам обоим.

В молчании мы смотрим друг другу в глаза, прекрасно сознавая, насколько не просты мои слова и какой в них скрыт подтекст. Большинство взрослых никогда бы не позволило мне говорить в таком тоне. Все‑таки у Барб есть свои достоинства, и немалые.

Она несколько раз кивает в знак того, что она на моей стороне. Во всяком случае, в том, что касается контактных линз.

– Вот тебе мое обещание. Либо я подбиваю его купить контактные линзы и не сообщаю причины, либо я сама их тебе куплю.

– Ух ты, – говорю. – И ты сделаешь это ради меня?

Я тронут. Честное слово, тронут.

– Разумеется, сделаю.

– Ух ты. Здорово. Знаешь, мне всегда очень хотелось… А, ладно. Не будем об этом. Я и так уже достаточно глупостей выдал.

– Давай уж, если начал.

– Мне всегда очень хотелось, чтобы ты и Митч поженились. У вас была бы нормальная семья, муж и жена, и я мог бы жить с вами. Я знал, что из этого ничего не выйдет, но все равно мечтал. Как о заведомо невозможном. Дети часто хотят того, чему никогда не суждено сбыться. А что им еще остается?

Барб улыбается. Но я вижу, что она огорчена. Правда, может быть, не так уж сильно. Сам не знаю.

Когда мы выходили из ресторана, я сказал ей, что люблю ее.

Сперва она даже не смотрела на меня, потом все‑таки взглянула. Наверное, не могла найти слов, и ей было очень не по себе. Но не потому, что не чувствовала ничего по отношению ко мне. Мне кажется, она все‑таки любила меня. Просто бывают такие неловкие ситуации.

– Спасибо тебе, – сказала она. – Ты такой милый.

Опять погладила меня по щеке и села в машину.

Я постоял минутку, поудивлялся, почему так тяжело иногда бывает высказать свои чувства. Некоторых будто что‑то удерживает, какое‑то непреодолимое препятствие. Чувства словно притаились где‑то в глубине и не хотят показываться на поверхность. Что заставляет людей быть такими, я не знаю.

Говорила ли она хоть когда‑нибудь Митчу, что любит его? Наверняка как‑нибудь дала понять в своей странной зажатой манере. Только так она может выразить свою любовь. Так все и произошло, будь я проклят.

Когда я вернулся домой, оказалось, что звонил Митч и просил меня перезвонить ему.

Я набрал номер конторы. Митч известил меня, что получил большую премию и хочет преподнести мне подарок. Что я хочу больше всего на свете?

– Больше всего на свете я хотел бы сменить очки на контактные линзы, – говорю.

– Заметано.

К врачу он меня отвез на новеньком темно‑синем «мерседесе» с откидным верхом. Митч не только заказал линзы, он еще открыл от своего имени счет в этой оптике. Теперь, когда мне понадобятся линзы или новый рецепт, Митч все автоматически оплатит. Вечные линзы.

– Иначе какой же это хороший подарок? – сказал Митч.

Для меня это было очень важно. Я же не знал, сколько протянут новые линзы, если я по‑прежнему буду получать тумаки.

На этот раз Митч заработал у Гарри немерено денег.

Я связался с Барб и оставил ей сообщение на автоответчике. Я сказал, что ее помощь уже не требуется, но я не жалею, что разговор состоялся.

Дата добавления: 2015-07-20