Неуклюжие новые слова

Продолжительные осложнения ретролентальной фиброплазии. Неоваскуляризация. Лазерная фотокоагуляция. Криотерапия. Тракционные рубцы. Поздно проявляющееся отслоение сетчатки. Склеропломбировка. Международная классификация ретинопатии недоношенных. Витрэктомия. Слепота.

Слепота.

Слепота.

Слово, хорошо мне знакомое, в отличие от целой кучи выражений, прежде неведомых. Но это зловещее слово хуже их всех. Если бы только Леонард получил соответствующее лечение на ранней стадии болезни… А теперь прогноз у него неблагоприятный.

По дороге от офтальмолога домой Леонард не проронил ни слова. Вряд ли он так уж сильно расстроился, ведь все это он слышал от докторов и раньше. Это только мне умные выражения были в диковинку. Это только у меня они так и вертелись в голове и тащили за собой новые, скрытые понятия и обороты. Например, «страховое покрытие», «история болезни», «госпитализация». А у Леонарда не могло возникнуть таких ассоциаций. Он и молчал‑то, просто чтобы дать мне время подумать.

В большинстве родильных домов проводятся специальные обследования недоношенных младенцев, чтобы выявить ретинопатию. Так сказала врачиха‑офтальмолог. Ранняя диагностика и лечение позволяют избежать развития болезни.

– Что же случилось с ним? – спрашиваю.

– Не знаю, – отвечает врачиха. – Меня при этом не было. Но если мать жила на социальное пособие или у нее просто был низкий доход… Словом, если ее положили в бесплатную окружную больницу, это могло сыграть свою роль, хоть мне и неприятно об этом говорить. А когда диагноз все‑таки поставили, то толку от страховки уже было чуть, поскольку на более поздней стадии надо делать лазерную фотокоагуляцию, а обычный социальный полис этого не предусматривает. Да и где гарантия, что какой‑нибудь коновал не диагностировал заурядную, пусть и сильную, близорукость? Выписал дешевые очки, и мать на этом успокоилась.

Я вспомнил, как впервые говорил с Леонардом по телефону. Он тогда сказал, что провел массу времени в больнице. Интересно, в какой? В приличной хоть? И что там с ним делали? Прошел ли он все необходимые процедуры? Или только те, от которых уже никуда не денешься, самый минимум, который полагается по страховке?

Восстановление зрения. Тракционная отслойка сетчатки. Вспышки и светляки перед глазами. Биомикроскоп. Офтальмоскоп. Зубчатый край. Артериовенозное шунтирование. Гребень между васкуляризованной и неваскуляризованной сетчаткой.

От этих слов начинает болеть голова.

– Привет, Леонард. – Это Ханна. Мы вернулись домой. – Что сказал доктор?

– Все хорошо, – отвечает Леонард.

– Иди ко мне на коленки и расскажи все по порядку.

– Если он тебя найдет, – говорю. – Ему в глаза закапали.

Леонард осторожно пробирается по офису к столу Ханны и садится ей на колени, веселый, как всегда.

– Все здорово.

Он передвигается на ощупь? По памяти? И что он вообще видел в своих старых очках? Лично я представить себе не могу, что такое близорукость, как к ней надо приспосабливаться и насколько его жизнь отличается от моей. Он ведь живет совсем в другом мире, чем я.

– Так что все‑таки сказал доктор по поводу твоих глаз?

– То же, что всегда. Ничего нового.

– Слышь, Док, хочешь узнать результаты опроса по первым выборам? – встревает Кэхилл.

– Как тебе сказать… А они мне понравятся?

– Как тебе сказать… Ты хочешь, чтобы человек выиграл выборы?

– Само собой, Кэхилл. Что еще, на хрен, за вопрос? – С меня доллар в штраф‑копилку.

– Тогда нет. Не понравятся они тебе.

Барб приходит в десять. Почти час уходит у нас на любовь – отчаянную, восхитительную, всю из переплетений.

Барб не вскакивает и не начинает сразу одеваться. Проходит немало времени, прежде чем я, накинув что‑то на себя, иду провожать ее до двери. Но вместо того чтобы уйти, она садится на мой диван. Мой – без спящих на нем мальчиков, ведь у Леонарда теперь своя собственная спальня.

Барб спрашивает, нет ли у меня чая без кофеина. Если она сейчас выпьет что‑нибудь с кофеином, то не уснет потом всю ночь. Я ставлю чайник и сажусь рядом с ней.

Что происходит? Прежде такого не бывало.

– Результаты опроса еще ничего не значат, – говорит Барб. – Еще слишком рано. Многие из кандидатов, кто потом выигрывал выборы, начинали так себе.

– Что касается выборов, я полный профан. Но я согласен: еще слишком рано делать выводы.

– Ну? Что изменилось с нашего последнего свидания?

– Извини. Что ты имеешь в виду?

– Что ты делал все это время?

– А‑а. Ну да.

Только сейчас до меня дошло, что происходит. Какой я тупой! Она задержалась, чтобы поговорить со мной, узнать, что новенького в моей жизни. Другими словами, мой упрек, высказанный во время ссоры, не остался без ответа. Значит, он задел ее за живое. А я‑то считал, она пропустила его мимо ушей.

Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь.

– Докладываю. Мы переселили Леонарда в новую комнату. Арендовали офис в центре города. Мой дом уже мал нам. Кэхилл купил на аукционе обанкротившейся фирмы кучу нового оборудования. Что еще? Ах да. Мы с Леонардом были у врача. Обследовали ему глаза.

Свистит чайник.

Иду на кухню и завариваю травяной чай. Интересно, покрепче ей или послабее? И с чем она его пьет? С медом? С сахаром? Я даже расстроился. Надо бы спросить открытым текстом.

На диване Барб нет. В ванной на первом этаже свет не горит. Поднимаюсь по лестнице. В спальне никого.

Спустившись вниз, вижу, что дверь в комнату Леонарда приоткрыта. Осторожно подкрадываюсь и заглядываю внутрь.

Темно. Леонард спит, Барб стоит у его кровати – спиной ко мне. Чувствую себя непрошеным свидетелем. Что бы здесь ни происходило, это не для моих глаз. Поспешно ретируюсь на кухню, ставлю на поднос чашку с чаем, банку с медом, кладу на блюдце ложку – пусть Барб сама выберет, что ей нужно.

Она сидит на диване как ни в чем не бывало.

– Спасибо. – Она прижимается ко мне. – Пусть заварится как следует.

Я обнимаю ее за талию.

– Ну и что сказал окулист? – интересуется Барб.

– Тебе подробную версию или краткую?

– Суть.

– У него заболевание глаз, которое иногда встречается у недоношенных детей. Есть эффективные методы лечения, но это очень дорого. Требуется либо куча денег, либо хорошая страховка. При доходах Перл об этом и речи быть не могло. На данный момент у него на сетчатке развивается рубцовый процесс. Ему необходима криотерапия, после чего глазное яблоко обвязывают силиконовой лентой, чтобы изменить его форму. Иначе может произойти тотальное отслоение сетчатки. Даже если в детстве со зрением у него не произойдет ничего страшного, в подростковом возрасте глаза будут увеличиваться, рубцовое натяжение усилится и начнется процесс отслоения. Без срочного врачебного вмешательства он может ослепнуть.

Мы молчим. Она поглаживает меня по груди.

– Я начинаю понимать твою точку зрения, – говорю я. – Насчет непосильной ноши.

– Ты сделал свой выбор. Никуда теперь не денешься. Придется постараться. Есть надежда, что он останется с тобой навсегда? Ты собираешься официально усыновить его?

Я уже обсуждал этот вопрос с социальным работником. Оказалось, данный департамент предпочитает для усыновления семьи, где оба родителя в наличии. И если на горизонте появится приличная семья с отцом и матерью… Но не всем детям так везет. В общем, поживем – увидим.

– Если мне позволят.

– Значит, орел или решка. Или ты, или чужие дядя и тетя.

– Может, мне не следует об этом спрашивать, но уж очень хочется. Что ты сейчас делала у Леонарда в комнате?

Молчание. Конечно, Барб неприятно, что я видел ее у Леонарда. Зря я об этом спросил.

– Я просила у него прощения, – наконец отвечает она.

Все‑таки у нас с Барб много общего. Я тоже пережил самые высокие минуты, когда Леонард спал.

Когда она ушла, я прошел в комнату к Леонарду и сел на краешек кровати.

Что делать, если его усыновит кто‑то другой? Если приемные родители люди солидные и при деньгах, чудесно. Они смогут оплатить лечение. А если нет? Тогда остаюсь только я. Я ведь обещал ему, что сделаю все, только бы он не ослеп. Это во‑первых. А во‑вторых, сама мысль о том, что Леонард будет жить с кем‑то другим, причиняет мне боль.

– Как я рад, что Барб вернулась, – бормочу я. – Но ты ведь и сам заметил, что я не сделал тебя предметом торга. И никогда не сделаю.

Ну это уже чересчур. Так нечестно. Утром за завтраком я обязательно скажу ему, что буду любить его вечно, что не дам ему ослепнуть и никогда он не будет для меня предметом торга.

Пусть мальчик услышит все это наяву, когда проснется. Он заслужил.

Дата добавления: 2015-07-20