Первая счастливая минута

Вопрос: сколько ангелов может уместиться в пламени одной‑единственной зажженной свечи? Ответ: только один, но этого вполне достаточно.

Некоторые подробности той ночи запомнились мне до головокружения ясно. Всякие мелочи, которые теперь всегда со мной. А кое‑что забылось. Но не все. Только вдруг я перезабыл события, которые случились на самом деле? И то, что подсовывает мне память, – всего лишь мое воображение?

Как бы там ни было, вспоминается вот что.

Самое важное: я смотрел на пламя свечи и знал, что в нем Перл и что она со мной. Это была моя счастливая минута.

Потом, решив, что я заснул, они стали шепотом разговаривать. А я притворялся спящим, и вовсе не потому, что мне так уж хотелось подсмотреть за ними. Просто я был в том возрасте, когда не верится, что окружающий мир существует, пока ты спишь. А так я обманывал сон – и мог слышать все, что каждую ночь ускользало от моих ушей.

Барб сказала:

– Ты знаешь, как называют тех, кого вытаскивают из опасных мест на веревке?

Митч спросил:

– Кто называет?

– Сами спасатели, диспетчеры, полицейские. Что‑то вроде профессионального жаргона.

– Сдаюсь, – говорит Митч. – И как они их называют?

– «Чайный пакетик» или «обезьяна на лиане». В зависимости от настроения.

– Прямо так сразу и «обезьяна»? Только потому, что его с собакой застигло наводнение?

– Мы говорим о двух разных вещах. Ты говоришь про спасаемого. Я говорю про спасателей.

– Ты меня совсем запутала. Почему он обезьяна‑то?

– Начнем с того, что спасатели рисковали жизнью ради какого‑то идиота, которого неизвестно зачем понесло к воде, да еще с собакой, хотя всех предупреждали о наводнении. Точно говорю тебе, Митчелл. Как правило, спасать приходится тех, кто угодил в беду по глупости, какой даже последний идиот не допустит. Чем старше становишься, тем лучше это понимаешь. Они еще этому собачнику выставят счет за спасение. Вот посмотришь.

– Собаку жалко, – говорит Митч. – Только собралась насладиться прогулкой, как ей – раз! – и весь кайф обломали. Не забалуешь.

Они немного помолчали, и Барб сказала:

– Невыгодно быть собакой, Митчелл.

Я до сих пор ломаю голову, что она хотела этим сказать. Конечно, можно воспринять ее слова буквально, но как быть с тоном, которым она их произнесла? Казалось, она хочет преподать Митчу урок, но вот какой? Собака она и есть собака, тут уж ничего не поделаешь, какие бы уроки ей ни преподносили.

Через некоторое время послышались звуки, похожие на поцелуи, но я не стал открывать глаз. Сопение и чмоканье слышались очень отчетливо.

– Господи, – шепнул Митч, – только не провоцируй меня.

Тогда я не догадывался, что он имел в виду, но в его словах чувствовалось сильное желание. Как если бы дерево тянуло ветки к воде или солнцу и не могло пошевелиться. Странно было, ведь он лежал рядом со мной. Почему он так сильно хочет чего‑то, тогда как на меня снизошло умиротворение? Какие еще желания, когда мир полон счастья?

Еще через некоторое время закопошилась Барб, и я понял, что она одевается и собирается уходить. С собой она забрала часть Митча. Он сразу переменился, я почувствовал это.

Открыв глаза, я почти видел окно в крыше. По стеклу барабанил дождь, но струй я без очков не видел. И я постарался представить себе дождь. Ведь я всеми печенками чувствовал, что и в нем – Перл.

Потом Митч задул свечу. Это ничего не изменило, Перл по‑прежнему была здесь.

Какое счастье!

Ну да, мне было всего‑навсего пять лет, и как это я умудрился запомнить столько всего? Но это было, было на самом деле. Первая зарубка, самое начало. Пусть кто‑то мне не поверит. Главное, я верю сам.

Может быть, какие‑то слова или подробности со временем исказились, но ведь это несущественно. Ведь самое важное осталось неизменным.

Дата добавления: 2015-07-20