Телефонные звонки с верхнего этажа

В то утро настроение у меня было хуже некуда. Пришлось вылезти на середину нашей паршивой улицы и размахивать руками, точно псих, – в надежде, что фургончик Федеральной экспресс‑почты остановится. Эти поганцы, штатные сотрудники моей фирмы, забыли сообщить точный адрес. Не знаю, на самом деле шофер меня не заметил или притворился, но фургончик свернул за угол. Только его и видели.

Ох я и разозлился.

«Уволю всех на хрен, – подумал я. – Кого‑нибудь точно с работы попру. Никому нельзя доверять. Работнички, мать их».

Ни в коем случае не нанимайте в свою фирму друзей. Толку не будет. И никогда не открывайте контору в своем собственном доме, а то у дружков наступит совсем уж полный расслабон. А бизнес – это вам не игрушки.

И тут я услышал голос, такой забавный тоненький голосишко.

– Привет, там, внизу.

Я огляделся. Даже жутковато стало. Если это одного из моих людей на шутки повело, не вижу ни хрена смешного. Не в том я настроении.

– Я наверху, – пропищал голосок.

– Кто это? – спрашиваю.

– Это я. Леонард.

– Какой еще Леонард?

– Леонард сверху.

Из окна третьего этажа соседнего дома мне махал рукой маленький мальчишка. Словно я не фургончик пытался остановить, а лично его приветствовал, и он мне отвечает.

Не было у меня сил растолковывать ему, как сильно он ошибается. И вся злость из меня испарилась, хотя мне она еще пригодилась бы.

Я сделал несколько шагов и остановился на газоне под его окном.

– Привет, верхний, – говорю.

– Привет, нижний, – отвечает.

В мальчишке было что‑то азиатское. Но не только. Разные расы смешались в нем как в плавильном тигле. Он улыбался мне щербатой улыбкой. Волосы у него были черные и блестящие, как смола, и торчали в разные стороны. Казалось, кто‑то когда‑то пытался их пригладить, но на полпути бросил это занятие. Ну чистый репей.

Я попытался припомнить, чего это я тут стою и злюсь.

– Леонард, а дальше? – спрашиваю.

– Леонард Леонард. И больше ничего. Так меня зовут.

Тут я допетрил, что он меня разыгрывает. По‑доброму. Вот сейчас вернусь в контору, и уж там‑то меня разыграют по‑настоящему.

– У тебя такое короткое имя? Леонард, – и больше ничего?

– Эге, – отвечает.

На носу у Леонарда очки с толстенными цилиндрическими стеклами в массивной черной оправе. Голову он наклонил так низко, что очки, казалось, сейчас свалятся с носа и упадут в траву, прямо к моим ногам.

– У тебя сейчас очки свалятся, – говорю.

– Ни за что. Посмотри. – Он развернулся, и я увидел, что очки завязаны у него на затылке широкой черной резинкой.

– Круто, – восхищаюсь я.

– Ну, – ухмыляется Леонард. – А то.

Когда я вернулся в контору, Кэхилл держал трубку телефона моей личной линии.

– Это тебя, Док, – говорит. У самого вид озадаченный.

– Сейчас угадаю кто. Мальчишка?

– Точно, Док. – На роже у Кэхилла изображается облегчение: я реагирую нормально, значит, ничего страшного.

Беру трубку и зажимаю между ухом и плечом.

– Леонард, это ты?

– Привет, Митч. Сработало!

– Ты все сделал правильно, Леонард.

Сажусь за свой компьютер и принимаюсь за текучку: продираюсь сквозь дебри HTML‑кода на веб‑сайте клиента‑риелтора, пытаясь разобраться, почему сайт глючит. Графф твердит: с компоновкой кода все в порядке. Только мало ли что Графф твердит.

– О чем потолкуем? – спрашивает Леонард.

– Не знаю. О чем ты толкуешь, когда звонишь посторонним людям?

– Ни о чем таком. О всякой всячине.

Вся моя неловкость вдруг улетучилась.

– Ладно. Значит, всякая всячина. Давай.

И мальчишка дал. Битый час не закрывал рта. Я много чего узнал про езду по шоссе у Лос‑Анджелеса наперегонки с луной и про одолженные автомобили с ключами зажигания, забытыми в замке. В гонках никто не выиграл, а ему самому, кстати, уже пять лет. И еще есть одна тетя, которую зовут Розалита (они навещали ее в тюрьме), и он думал, она ему бабушка, но оказалось, у него вообще нет бабушки. А родился он раньше срока, его маму звать Перл, и они уехали из Лос‑Анджелеса, так как мама считает, что здесь безопаснее. Фамилии у него никакой нет, и он провел массу времени в больницах. У них ужасно чисто, мама любит, чтобы было чисто, и миссис Моралес, квартирной хозяйке, нравится, в каком порядке Перл содержит дом. Сейчас Перл прибирается в другом доме и попросила миссис Моралес приглядывать за ним, но миссис Моралес, как всегда, спит перед телевизором, и он совсем один. Когда он вырастет, то заведет хорошую большую собаку, совсем как та, что каждый день гуляет по нашей улице в шесть утра, неужели я ее не видел?

– Шесть утра, – говорю. – В такое время я всегда дрыхну без задних ног.

В ответ он рассмеялся.

И рассказал мне еще много чего.

Повесив трубку, я почувствовал на себе взгляд Кэхилла.

– Что все это значит?

– Это соседский мальчишка.

– Значит, у соседей есть ребенок?

– До сегодняшнего дня я сам об этом не знал.

– А откуда у него твой личный номер?

– Я ему сказал. Когда мы разговаривали с ним через окно. Я диктовал, а он набирал. Потом я ему объяснил, как пользоваться повторным набором номера.

Кэхилл пялился на меня с минуту. Годков ему поменьше, чем мне, да и мне самому‑то было тогда всего двадцать пять. Прическа у Кэхилла такая: сверху волосы длинные, а по бокам пробрито. Сегодня у него на макушке торчал уродливый вихор. Наверное, спал плохо, ворочался с боку на бок и встал не с той ноги.

– Зачем? – спрашивает.

– Блин, Кэхилл, я и сам не знаю. Что тут такого? Бедняга предоставлен самому себе. Со скуки звонит посторонним людям. Уж лучше я буду для него таким вот чужаком, с кем можно поболтать о том о сем.

У Кэхилла в башке имеется обширная картотека моих эксцентричных и безрассудных поступков. Сейчас она, несомненно, пополнилась. То‑то он вдруг затих.

В десять часов вечера телефонный дребезг вырвал меня из дремоты. Обычно я не ложусь так рано, но накануне я спал не больше двух часов. Впрочем, это долгая история.

Первым делом я подумал, что звонит Барб, уж очень мне этого хотелось. Но я не исключал, что это Леонард. Это был бы уже пятый звонок за сегодняшний день.

Звонила девушка. Девчонка. Постарше Леонарда, конечно, но еще соплюха.

– Кто это? – спрашивает.

– Нет, – говорю. – Так не пойдет. Не я вам звоню, а вы мне. Скажите лучше, кто вы?

Терпеть не могу, когда люди так себя ведут. Вежливыми надо быть, когда говорите по телефону, вот что.

– Почему вам звонил мой сын? Я нажала на кнопку повторного набора посмотреть, с кем он разговаривал. Кто вы такой, черт вас побери?

– Я ваш сосед.

Тон мой слегка смягчился. Сам собой. Просто я обрадовался, что у ребенка и впрямь имеется отважная и строгая мама, готовая постоять за сына.

Я сказал:

– Если вы сейчас в задней комнате, то я могу поднять жалюзи и мы увидим друг друга. За телефонным разговором.

Спальня у меня на верхнем этаже собственного дома. Почти весь нижний этаж принесен в жертву бизнесу.

– С чего это он вам позвонил?

– Я дал ему свой номер. А то он звонил совсем чужим людям.

– Он им то и дело звонит. И вы тоже чужой. Для меня. – Тон у нее был по‑прежнему суровый.

– Меня зовут Митч. Правда, люди иногда называют меня Док.

– Почему это? Вы доктор?

– Нет. Это просто шутка. Мои инициалы М. Д.[1]

Никакой реакции.

– Такой вот юмор.

– Не дошло.

Я вытянулся на кровати, чтобы поднять жалюзи, и чуть не свалился на пол. Ну поднять‑то я их поднял. Очень уж она меня заинтересовала. Голосок совсем девчоночий. Лет пятнадцать‑шестнадцать. Хотя, может быть, она взрослая, просто голос детский. Неплохо бы поглядеть на собеседницу.

Только кроме света за шторами я ничего не узрел.

– Знаете что, – говорю, – эта женщина, у которой вы снимаете квартиру… Думаете, она присматривает за ним, когда вас нет дома? Ничего подобного.

Ждать пришлось долго. Телефон молчал. Наконец послышался какой‑то негромкий звук. Не то вздох, не то всхлип, я не разобрал.

– Уж и не знаю, что делать, – говорит. – Мне ведь надо работать.

– Как вас зовут? Леонард мне сказал, только что‑то не могу вспомнить.

Барб всегда говорила, что бродяжки ко мне так и льнут. Ее бы на мое место. Но она далеко. Если бы она появлялась почаще, мне, наверное, было бы не до бродяжек. А так… сама бы послушала. Каждому, как говорится, свое.

– Перл.

– Перл, а дальше?

– Перл‑не‑ваше‑дело. Хватит с вас и имени.

– Почему бы вам не подкинуть ребенка сюда, когда уходите из дома?

– Ну конечно. Оставить мальчика с вами. Замечательно. И откуда мне знать, что вы не педофил?

– Просто я… не педофил.

– Хороший ответ, – говорит. – Подайтесь в политику.

– Послушайте, я ведь тут не один. Нас как минимум четверо. Весь день напролет. Мы здесь работаем. Компьютерные программы, веб‑дизайн, всякое такое. Он ни с кем не останется один на один. Ему здесь будет безопаснее, уж поверьте. А то он у вас однажды из окна вывалится.

Ответа я так и не дождался. Молчание и молчание.

Трубку она положила неслышно. Только когда раздались короткие гудки, я понял, что жду напрасно.

На следующее утро в двадцать минут десятого в нашу дверь постучали. Все мы на тот момент были по уши в работе. Ну, не совсем все. Ханна, Кэхилл и я. Мистер Графф еще не почтили нас своим присутствием. Да и когда Графф появлялся на рабочем месте раньше десяти? Вот уж кого надо уволить в первую голову. Только вот с экспресс‑почтой опростоволосилась Ханна, а не он. А ее выгонять нельзя, ибо для нее я – свет в окошке. Сломаешь человеку жизнь, и все.

– Входите, – буркнул я, не вставая.

Но никто не вошел.

– Входите, – заорал я.

Все наши клиенты, то есть те немногие из них, кто не поленился явиться лично, просто врывались в офис, не теряя времени на стук‑перестук.

«Опять эти чертовы Свидетели Иеговы, – подумал я злобно. – Связать бы мерзавцев или пистолет, что ли, на них наставить, пусть послушают для разнообразия, какие у меня взгляды на жизнь. Как бы им это понравилось, интересно?»

Я вскочил со стула, метнулся к двери и резко распахнул ее.

На пороге стояла невысокая молоденькая девушка. Лет шестнадцати. Ну восемнадцати, не больше. Примесь негритянской крови в ней была, но преобладали азиатские гены. Глаза чарующие, глубокие, темные. Красива она была до того, что дыхание перехватывало.

За руку ее уцепился неугомонный Леонард.

Не может быть, чтоб она приходилась матерью Леонарду. Да никогда. В двенадцать лет, что ли, она его родила? Разве такое бывает? Неужели?

– Перл? – спрашиваю.

– Может, Леонард побудет у вас сегодня. Только я еще не решила.

Она проскользнула мимо меня и внимательно обозрела помещение.

Ханна и Кэхилл повскакали с мест и встали навытяжку, как на плацу. Я представил своих сотрудников, но Перл им даже руки не подала. Только посмотрела на них снизу вверх, словно производя в уме какие‑то заметки. Росточку‑то в Перл было всего ничего.

Кэхилл сверлил меня взглядом. Я уже знал, что мое досье пополнилось.

Я представил Леонарда птероамериканцам. Так Кэхилл прозвал двух наших здоровенных какаду. Один розовый, а второй кипенно‑белый. Попка и Хроник. Я подробно объяснил Леонарду, что Хроник очень милый и дружелюбный, а вот к Попке лучше не приближаться. По цвету их легко отличить. Белый – хороший. Розовый – плохой.

– А почему он плохой? – интересуется Леонард.

– Кусается.

– Здорово кусается?

– Еще как. Одним щелчком разгрызает грецкий орех.

Никакого впечатления.

– Знаешь, что такое грецкий орех?

– Что‑то вроде земляного ореха?

– Нет, значительно крепче. Эта птичка отхватит тебе палец и не поморщится.

– Ух ты, – говорит.

Я вынул Хроника из клетки, попугай охотно уселся Леонарду на голову и принялся нежно пощипывать его жесткие как проволока волосы. Малыш прямо завизжал от восторга.

– Ладно, – говорит Перл. – Он может остаться здесь. Я решила.

И направилась к двери. Кэхилл сделался похож на сержанта, очень гордого, что «слава‑богу‑полковник‑не‑нашел‑к‑чему‑придраться». Резковата Перл, что тут говорить.

– Леонард, ингалятор у тебя с собой?

– Проверка, – и похлопывает по нагрудному карману.

Хроник взлетел в воздух. Я подставил птице палец и посадил ее обратно в клетку.

В дверях Перл остановилась и глянула на меня через плечо. Какая она крошечная и хрупкая!

– Мистер Док, спасибо. Вы так добры к нам.

И ушла, даже не заметив, наверное, до чего я обалдел от ее слов.

Не прошло и десяти минут, как Леонард сунул палец не той птице, и Попка его цапнул. Я как раз пил кофе на кухне. Третью чашку за сегодняшний день. От вопля все так и подскочили, даже Графф, который только‑только вошел в рабочий ритм.

Леонард показал мне укушенный мизинец. Никакого перелома. Даже ранки нет. Небольшое покраснение, и все.

– Принеси‑ка льда, – велел я Ханне.

Мое мнение о Попке изменилось к лучшему, уж я‑то знал, на что тот способен. Долбанет – не обрадуешься.

– Помнишь, что я тебе говорил насчет Попки? – спросил я, вытирая Леонарду слезы бумажным полотенцем, оперативно доставленным Ханной, и прикладывая лед к укушенному месту.

– Эге, – вздрогнул мальчик. – Он раскусит меня, как орех.

– Точно. Это я про розового.

– Розовый – это какой?

– Румяный такой.

– Эге, – сказал ребенок. – Я понял.

Ему было всего пять лет. Он уверял, что осознал разницу между двумя птицами, но, по‑моему, он просто перепутал имена, внешний вид и характеристики.

Мне тогда и в голову не пришло, что даже через толстые стекла очков Леонард видит очень плохо и порой не в силах различить цвета.

Дата добавления: 2015-07-20