Философское сомнение как преображение иррационального сопротивления свободы воли. Возможность познания истинного бытия

Сомнение имеет основу в структуре человека, структуре личности. Современная аналитическая психология (психоанализ) открыла в глубинах человека первичные иррациональные влечения, которые вступают в конфликт с нашими рациональными представлениями. Б.П. Вышеславцев указывает на «закон иррационального противоборства», открытый нансийской школой психологии (Э. Куэ; Шарль Бодуэн (1893-1963)). Моральный запрет пробуждает в нас стихийное «не хочу». Вышеславцев различает «два основных вида этого противоборства: сопротивление плоти и сопротивление духа. Что касается сопротивления плоти, проблема здесь не является слишком сложной. Об этом сопротивлении хорошо знали подвижники («плоть немощна, а дух превозмогает»). Сопротивление плоти может быть истолковано как слабость человеческой природы, уступающей чувственным соблазнам. Сложнее обстоит дело с сопротивлением духа. Это духовное сопротивление коренится в свободе воли, которая в последней глубине иррациональна[63]. Вот почему моральный закон, основанный на запретах и «табу» (не убий, не укради и т.п.), несмотря на освященность его такими авторитетами, как Моисей и Кант, оказывается столь часто бессильным перед лицом эмоций, страстей и злой воли. Запреты пробуждают дух иррационального сопротивления подсознания велениям этического разума. «Пришел закон, и умножился грех», – не устает Вышеславцев цитировать замечательное наблюдение апостола Павла. Подсознательные силы невозможно подавить разумом. Иррациональные силы, загнанные в подполье рано или поздно отомстят за свое подавление – прорвут плотину цензуры сознания и выразят себя или в остром неврозе, или в аморальном поступке. Темные силы подсознания можно победить лишь другим путем.

Прежде всего, необходимо признать, что иррациональному сопротивлению свободы присуще духовное значение. В этой своей глубинной части душа человека необычайно проницаема для других душ и лиц. В подсознании дана сразу и в настоящем, а не прошедшем времени, вся история души. «Погружаясь в глубину собственного подсознания, мы находим там подпочвенное напластование всех слоев нашей жизни … если мы спустимся еще глубже, то увидим, что в этих напластованиях нашей жизни, точнее под ними, можно открыть еще более древние пласты эмоционально-бессознательной жизни народа и всего человечества. Документы коллективно-бессознательного: мифы, символы, «архетипы» … Множество душ живет во мне, иные анонимно и суммарно, иные – в отчетливом индивидуальном воображении (герои, пророки, Богочеловек). Потенциально все души живут во мне и действуют, хотя бы в бесконечно малой степени. Живут в предчувствии и будущие индивидуальности – в этом смысл пророчества, например, о Мессии … всякая душа соборна, ибо она есть собрание образов и отражений прежде бывших и грядущих душ и лиц … поэтому ей незачем «переселяться», или, если угодно, она «переселяется» и «перевоплощается» в этой своей короткой жизни бесчисленное число раз, посредством памяти и фантазии»[64]. Именно в глубинах коллективно-бессознательного происходит встреча человека с Христом, Богом, Сократом, который вновь молод и прекрасен, как это сказал Платон о нем. И наш образ живет в чужом подсознании. В этой своей части наше сознание открыто («в одном Лейбниц не прав: монады не имеют «окон и дверей» не потому, что они закрыты и в них нельзя проникнуть, а как раз наоборот – потому что они абсолютно проницаемы, а потому не нуждаются в «окнах и дверях»[65]). Сознание в этой своей части есть «зеркало вселенной», в котором отражается «целый мир, полный бесконечности», есть центр (монада), схватывающий и посылающий излучения энергии, есть солнце, освещающее чувственный мир.

Русский философ, представитель интуитивизма и персонализма Николай Онуфриевич Лосский (1870-1965) другими словами говорил о том же, настойчиво утверждал и доказывал наличие самого бытия в познавательном акте (в сознании). «Лосский имел смелость договорить и домыслить то, что у его предшественников было лишь намечено. Он утверждал, что мы в состоянии познавать «вещи в себе», запрещенные Кантом. Причем в рамках системы Лосского это не было противоречием, поскольку он учил об открытой, а не закрытой структуре сознания»[66]. Лосский учит о досознательном имении предмета познания в сознании. Это досознательное имение «коренится в самой структуре бытия, в имманентности всего всему в мире.

Лосский сам рассказывает, как «осенила» его эта основная интуиция: когда он шел по улицам Петербурга, в тысячный раз задумавшись над гносеологической загадкой, и кинул взгляд на сливавшиеся в петербургском полутумане здания, ему вдруг в голову пришла мысль: “Все имманентно всему”»[67] В книге «Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция» Лосский пишет о том, что существует связь сверхвременных и сверхпространственных деятелей (душ) друг с другом, благодаря которой все, что переживает один деятель как свое прояснение, существует не только для него, но и для других деятелей всего мира. Эту связь Лосский называет «координацией субстанциальных деятелей». А «гносеологическая координация» (досознательная связь сознания и бытия) оказывается частным, гносеологическим аспектом этой метафизической имманентности друг другу всех индивидуальных субстанций.

Именно наше подсознание не дает нам согласиться с нашими сознательными (рациональными) представлениями о чувственном мире. Например, рационально мы осознаем ритм рождения и смерти, «необратимость временного ряда есть мудрость сознания, … в этой мудрости много печали, и кто умножает познание, умножает скорбь. Коллективно-бессознательное счастливее. Если смерть и время царят на земле, то они царят прежде всего в сознании и для сознания.[68] Подсознание не верит в смерть, игнорирует смерть. Погружаясь в подсознание, мы погружаемся не в небытие, а в самое интенсивное бытие. Полемизируя с немецким философом-экзистенциалистом Мартином Хайдеггером (1889-1976), Вышеславцев утверждает то, что погружение в подсознание ставит человека лицом к лицу не с Ничто (это лишь диалектически предварительная стадия), а с самим Абсолютом, бытием.

Таким образом, сомнение в наших осознанных представлениях равносильно угасанию сознания, потере стремления сознавать и равносильно высвобождению обратного стремления – стремления погружения в бессознательное, интуитивное. И оно, бессознательное, быть может ценнее, прекраснее дневного сознания с его заботами, страхами и мучениями совести. Для Платона – бессознательное – мир идей – это то, что дает надежду человеку: «говорит в «Республике» Сократ … «уподобив видимый нам мир темнице в подземелье … узник, выходящий из подземелья и созерцающий горний мир – душа, восторгающаяся в «умное место» … Так я уповаю, и Бог знает, истина ли моя надежда…»[69].

«Основная интуиция Декарта запрятана … в словах, которые все читали в учебниках: «Я во всем сомневаюсь, я мыслю, следовательно, я существую» … Результат этого сомнения Декарта, результат его «редукции» Гуссерль определил одним словом: «мыслю»; ибо у Декарта «мыслю» – это все сознание, которое охватывает не только мои мысли, но и»[70] мое бессознательное, а, следовательно, охватывает бытие, происходит погружение в бытие. Сомнение в мире чувственных вещей дает нам реальность самого бытия, я нахожу другую реальность, реальность иного измерения, и эта реальность очевидна. Наивный реализм (здравый смысл), который отправным пунктом считает мир вещей, землю объектов – не есть философия, а философия, которая ищет истинное бытие – не есть здравый смысл. Рефлексия освобождает человека от власти внешнего мира, так как этот внешний мир во многом является моим представлением о нем.

Дата добавления: 2015-07-25