Формирование церковно-религиозных взглядов российской императрицы.

Изучение вопроса о формировании церковно-религиозных воззрений Екатерины II состоит в том, какое место в ее жизни занимали религия и Церковь. Обращаясь к религиозным взглядам российской императрицы, необходимо уделить внимание ее происхождению, воспитанию и жизни в Германии, так как здесь она родилась, и постигать эту страну начала раньше, чем Россию. Необходимо исследовать проблему, исходя из конкретных обстоятельств биографии Екатерины Великой.

Будущая российская императрица, урожденная София Августа Фредерика, происходила из Ангальт-Цербстского дома. Дом состоял из двух линий – старшей и младшей, которые пошли от двух братьев, герцога Фридриха II и князя-епископа Любека Христиана Августа. Князь-епископ (нем. Fürstbischof) в Германии обладал священническими функциями и светской властью, являясь сувереном на отведенной ему территории. Сын герцога Карл Фридрих женился на старшей дочери Петра Великого Анне и стал отцом Петра III. Христиан Август, женатый на принцессе Баден-Дурлахской Альбертине Фридерике, имел дочь Иоанну Елизавету, которая вышла замуж за Христиана Августа Ангальт-Цербстского и стала матерью Софии. Брат Иоанны Елизаветы Карл Август Гольштейн-Готторпский, дядя Софии, был известен как князь-епископ Любека. Таким образом, дед и дядя юной княжны являлись суверенами Любекского княжества-епископства. Дядя Софии был помолвлен на Елизавете Петровне, так еще до приглашения будущей императрицы в Петербург существовала тесная связь между русским двором и Ангальт-Цербстским домом[1].

Княжна София Фредерика Августа жила в Штетине, а также пребывала в других городах Германии: Эйтине, Гамбурге, в Брауншвейте, в Цербсте, Берлине. Ее современники отмечали, что уже тогда у юной особы можно было наблюдать философский склад ума и любознательность. О своем духовном поиске годами позднее Екатерина II писала своему корреспонденту Фридриху Мельхиору Гримму. В письме от 21 декабря 1775 года можно прочитать следующее: «чтоб быть чем-нибудь (quelque chose) в этом мире, необходимо иметь качества, требуемые этим что-нибудь (quelque chose); посмотрим же серьезно в наше маленькое внутреннее я – имеем ли мы эти качества? Если не имеем – выработаем их. Что же это – ничто или лютеранство? <...> Право не лютеранство. Мартин Лютер был олух (rustre); он не поучал ничему подобному»[2].

Юная особа могла критически относиться к вопросам религии, несмотря на то, что ее отец был строгим лютеранином, и сама она принадлежала к лютеранской церкви.

Из биографии Софии известно, что ее мать Иоганна-Елизавета с каждым годом все меньше занималась со старшей дочерью: кроме нее в семье было еще четыре ребенка, из которых три были болезненные, требовавшие постоянного ухода. К тому же, мать любила развлечения, регулярные поездки и встречи.

Воспитание Екатерины в большей степени зависело от ее наставников, среди которых было много людей, сильно отличающихся друг от друга по своему мировоззрению. Тогда в Германии в зажиточные дома приглашались французские эмигранты для воспитания детей и вносили в немецкие семьи наряду с французским языком более утонченные нравы и манеры[3].

Среди учителей Софии известны французский придворный католический проповедник Перар, французская гувернантка Елизавета Кардель, учителя письма – Лоран и Вагнер. Вагнер по вероисповеданию был лютеранином. Лоран - кальвинистом, так же как и Кардель. Елизавета Кардель обучала девочку светским манерам, прививала интерес к чтению литературы, например, комедий Мольера, а чтение «Застольных бесед» Лютера, сопровождаемых восхвалениями ее старой тетки, София не воспринимала всерьез. Из «скучных» наставлений Вагнера она запомнила одно поучение о том, что «примеры ничего не значат, а все зависит от природы человека» [4].

Философский склад ума юной особы принимает более серьезные очертания после переезда в Москву. Здесь она имела новых преподавателей. Симон Тодорский обучал ее закону Божьему, Василий Адодуров - русскому языку. Украинский теолог Симон Тодорский получил образование в центре немецкого пиетизма Галле. Лютеранский пиетизм первой половины XVIII века ставил целью религиозное воспитание и придавал особую значимость живого общения с Богом, нравственному усовершенствованию, в отличае от лютеранской веры, в которой акцент делался на догматические правила.

Если обратить внимание на религиозные взгляды учителей будущей императрицы, то они представляли собой целый спектр христианских учений. При таком разностороннем подборе наставников она могла самостоятельно делать личный выбор[5].

Свидетельства современников будущей императрицы указывают на ее отношение к перемене религии, а также на оценки со стороны ее окружения.

Прусский посланник в России Аксель фон Мардефельд писал королю Фридриху II: «мать думает или показывает вид, что думает, будто молодая принцесса не решится принять православия». После король писал матери Екатерины Иоганне-Елизавете: «мне остается только просить вас победить в вашей дочери отвращение к православию» [6].

Еще до ее отъезда в Россию, отец Екатерины Христиан-Август передал дочери трактат Гейнекция о различии вероисповеданий и просил ее прочесть эту книгу со вниманием, руководствоваться ею в случае каких-либо религиозных сомнений. В. А. Бильбасов приводил дословный перевод «милостивых наставлений» отца, которые сохранились в документах цербстского архива. Они охватывали вопросы веры, нравственности, поведения при русском дворе. Относительно религии Христиан-Август, прежде всего, просил дочь о том, чтобы она последовала примеру супруги царевича Алексея Петровича Шарлотты-Христианы-Софии, которой предоставлялось по примеру английских и датских королей оставаться в евангелической лютеранской вере, как она была воспитана. В наставлениях отца для Екатерины допускалась перемена веры, но так, чтобы не поступать против совести: «Так как всякий должен жить своею верою, то от ея собственной молитвы к Богу, от ея собственнаго старания, размышления и воли будет зависеть, найдет-ли она греческую веру предосудительною или не найдет? и лучше предварительно отказаться от власти, чем поступить против своей совести»[7]. В ответ София писала отцу, повторяя слова своего учителя Симона Тодорского о том, что православие не имеет серьезных расхождений с лютеранством и что она намерена креститься. Обрядовая сторона жизни в письмах признавалась отличной, но по той причине, что «церковь принуждена к тому грубостью народа». В последующем, Христиан Август признавал, что не видел препятствий предоставить на выбор дочери своего вероисповедания»[8].

Перед крещением уроки Симона Тодорского проходили по два часа ежедневно. 28 июня 1744 года в московском Успенском соборе София-Фредерика была крещена в православие и приняла имя Екатерины: Елизавета Петровна нарекла цербстскую принцессу в честь своей матери. Получив благословение от новгородского архиепископа Амвросия Юшкевича, Екатерина говорила «ясным и твердым голосом, чисто русским языком, удивившим всех присутствовавших» и на все вопросы архиепископа отвечала «с уверенностью и твердостью». Мардефельд писал, что Екатерина «держала себя как настоящая героиня»[9]. Своим внешним благочестием Екатерина производила глубокое впечатление на публику, представляя в этом плане полную противоположность будущему супругу Петру III [10]

Немаловажную роль в духовном формировании императрицы сыграли книги, которые она читала на протяжении всей своей жизни. Череду романов сменила литература по истории права и политики, философии и религии. В своих записках Екатерина упоминает, что читала «Историю Генриха IV» Перефикса – архиепископа, парижского академика XVII века. Это были записки придворного при Карле IX Брантома, который в рассказах описал нравы высшего общества своего времени. В Москве она знакомилась с «Историей Германии» каноника Св. Женевьевы, отца Барра, каждую неделю оканчивая один том. Она прочла сочинения греческого философа Платона, Цицерона, «летописи» Тацита, изучала словарь Бейля, произведения Вольтера, Монтескье[11]. В руках императрицы также оказалось сочинение по истории Церкви до конца XII века известного кардинала и ватиканского библиотекаря Кесаря Барониуса, жившего в XVI веке. Его труд был переведен при Петре Первом в 1719 году под заглавием «Деяния церковные»[12].

Большое усердие в обучении помогло Екатерине иметь популярность при русском дворе. Она все больше обращала на себя внимание и вызывала неподдельный интерес. Английский посланник Уильямс писал в 1755 году о пребывании Екатерины при русском дворе: «Как только она приехала сюда, то начала стараться всеми средствами приобрести любовь русских. <…> Она обладает большими познаниями о русском государстве, которое составляет предмет ея самого ревностного изучения. Канцлер говорил мне, что ни у кого нет столько твердости и решительности»[13].

Екатерина исходила из того, что утверждение власти в этнически чуждой среде идет на пользу подданным. В своей пьесе о Рюрике императрица показывает свой интерес к истории приглашения норманнского князя восточными славянами. Фактически, используя летописные сведения, императрица сочинила апологию просвещенного правления великих князей Владимира Святого и Ярослава Мудрого, которые по ее оценкам, правили мудро, заботясь о народном благополучии. Наряду с русскими летописями, Екатерина изучала зарубежные хроники и латинские источники по истории средневековой Германии[14].

Особое место в биографии Екатерины II занимало чтение, а затем и общение с Вольтером и Дидро. Их отношение к религии проявилось в целом направлении философской мысли – деизме, которое не принимало догматизм, божественное откровение. Вольтер не признавал себя христианином, о чем он прямо заявлял. Но религию он считал «полезной» для народа и его нравственного уровня. Сама императрица считала себя приобщенной к православному христианству и в своих письмах к Вольтеру именовала себя «главой греческой церкви», тем самым выражая ей свое покровительство. Екатерина не скрывала одного из главных принципов ведения политики о том, что религиозные убеждения правителя не должны были «давать ей влиять на государственные дела»[15]. Слова о том, что вера не должна влиять на государственные дела, нашли свое выражение в синодальном управлении, политике секуляризации и веротерпимости.

Вместе с тем, она проявляла особую симпатию к патриархальным странам, и признавалась философу Гримму, что ей «по-настоящему хорошо» только в России: нигде больше нет такой «святой природы», ибо всюду в Европе она давно «деформирована»[16].

О честолюбии Екатерины II свидетельствовали не только ее современники, но и она сама о себе. Для нее было важно обрести доверие русского народа. Без понимания его культуры, важнейшей составляющей которой являлась православная вера, полноценно осуществлять императорские полномочия было невозможно. Это понимание внушало чувство ответственности перед государством и народом, а также желание императрицы принести России пользу и счастье, как сама она отмечала: «Желаю и хочу только блага стране, в которую привел меня Господь. <…> Власть без доверия народа ничего не значит»[17].

О проявлении религиозных чувств императрицы писал ее домашний секретарь Александр Васильевич Храповицкий – автор «Памятных записок». Их содержание составляли его собственные наблюдения за поведением Екатерины, а также ее слова. Кабинет-секретарь пользовался большим доверием императрицы, она советовалась с ним по литературным и историческим трудам, по важным политическим и экономическим вопросам. Именно ему она рассказывала откровенные детали своего духовного состояния. В записках Храповицкого можно найти ее откровение об исповеди. Духовниками Екатерины II были Федор Яковлевич Дубянский, а с 1770 года – Иван Иванович Панфилов. Екатерина рассказала своему кабинет-секретарю об одной из своих исповедей: «Вопрос на исповеди странный, какого никогда не делал: веруешь ли в Бога? Я тотчас сказала tout le simbole, а ежели хотят доказательств, то такие дам, о коих они и не думали. Я верю всему, на семи соборах утвержденному, потому что св. отцы тех времен были ближе к апостолам и лучше нас все разобрать могли»[18]. Эти слова выражали склонность Екатерины к рациональному осмыслению веры. В приведенной цитате она ссылается на исторические свидетельства, ее аргументы подкреплены теми знаниями, которые она получила в юности, а также читая различные труды, в том числе по истории Церкви.

Императрица проявляла особый интерес к церковной жизни и принимала участие в ее богослужебной части. В дневнике Храповицкого упомянуто ее особое почтение к православным святыням и постам: императрица пешком путешествовала в Сергиеву лавру, в Киев, где кланялась святым мощам; по случаю поста питалась одним картофелем и приобщалась святых тайн в Печерском монастыре[19]. До своего воцарения Екатерина как-то просила императрицу Елизавету Петровну говеть во время всего великого поста, вместо того, чтобы поститься в течение второй недели, как желала того императрица[20].

В зрелом возрасте Екатерина продолжала воспринимать некоторые формы церковного благочестия довольно поверхностно, даже формально. Сохранилось ее рассуждение относительно поста к г-же Бьельке от 4 мая 1773 года: «по мне это знак внимания, ничего мне не стоящий, потому что я люблю рыбу и особенно при тех приправах, с которыми ее приготовляют»[21].

Екатерина восхищалась проповедями митрополита Платона Левшина, целовала руки у духовенства, но, в то же время, писала Вольтеру в письме от 2 сентября 1774 года, что этот обычай вероятно скоро выведется, потому что само духовенство стало его стыдиться[22]. Когда императрица ездила в Ростов для переложения в новую раку мощей св. Димитрия Ростовского, то опасалась того, чтобы по милости архиерея Арсения (Мацеевича) не переложили мощей без нее. Екатерина просила его до времени не запечатывать раку, чтобы «подлой народ не подумал, что мощи от меня скрылись»[23].

Обрядовая сторона православного христианства не была до конца воспринята Екатериной, скорее даже, была подвержена ее критике, сильное внимание к правильности их выполнения она считала излишним. В своей известной комедии «О время!» она высмеивала пристрастие некоторых к обрядовой стороне религиозной жизни. В комедии служанка Мавра так отзывалась о своей барыне г-же Ханжахиной: «Кто добродетелей ищет в долгих молитвах и наружных обыкновениях и обрядах, тот бырыню мою без похвалы не оставит». В сочинении «Антидот» Екатерина дает ответ аббату Шаппу, утверждающему, что христианство понимается русским народом только обрядовой стороной: «все религии, в которых много внешних обрядов, обычно заставляют простых людей принимать эти обряды за сущность религии»[24]. По мнению императрицы, внешних требований в православии было много, и поэтому они мешали правильному пониманию христианства. В то же время, Екатерина не давала согласия на реформирование обрядовой стороны Церкви, несмотря на то, что либеральные предложения вносились в Синод.

Подобным примером также служит инструкция императрицы для студентов, отправленных обучаться разным наукам в Геттингенский университет. Для слушания курса богословия надлежало учитывать разницу в церковных догматах, о которых информировал специально назначенный инспектор. Согласно ее специальной инструкции предполагалось в обязательном порядке посещать публичные диспуты и университетские собрания, «тако же и на проповеди, прислушиваясь к чистоте их языка и проповеднического штиля…Инспектору наблюдать, чтоб ежедневно читаны были по утру утренния, а в вечеру на сон грядущих молитвы»[25]. Даже выбор университетских городов определялся Екатериной не столько по преподавательскому составу, качеству образования учебных заведений, сколько религиозными особенностями. Некоторые университеты отвергались, потому что распространяли «лютеровскую ересь» или были оплотом масонства[26].

Екатерина не скрывала своего убеждения в том, что православное христианство сохранило в себе подлинную истину. По поводу перехода в православие невесты Павла Петровича, принцессы Дармштадской, она писала к Вольтеру, чтобы тот «порадовался» за них, а этот пример послужил бы утешением в то время, «когда западная церковь опечалена, разделена и занята достопамятным уничтожением иезуитов»[27].

Известно, что к концу своего царствования в письме к Гримму от 6-7 апреля 1795 года Екатерина критикует Энциклопедию за распространение идеи безверия. На эту решительную критику важное влияние оказала начавшаяся во Франции революция. Екатерина писала о том, чтобы европейцы предохраняли себя от «языческого безверия, безнравственного, анархического, злодейского и дьявольского, враждебного Богу и престолам. Наша церковь – одна апостольская и истинно христианская. Это - дуб с глубокими корнями» [28]. Р. Ю. Виппер отмечал, что такие речи выражали именно религиозное чувство, а не один политический страх, ссылаясь на тот факт, что Екатерина не хотела признавать те движения, в которых скрывалось начало религиозной реакции. В масонстве она видела только «одно из величайших сумасбродств, бывших когда-либо в ходу среди рода человеческого»[29].

Таким образом, вопросы вероисповедания, как личного, так и на уровне всей страны, Екатерина II рассматривала, исходя из своего опыта и поставленных перед собой целей. В юности она получила хорошие знания в области разных религиозных учений. Позже философские взгляды императрицы формировались под влиянием французских просветителей. Особое значение имел ее личный религиозный опыт, приобретенный в России. В своей политике Екатерина II руководствовалась следующим принципом: «уважать веру, но никак не давать ей влиять на государственные дела».

Дата добавления: 2015-07-25