Личная жизнь. В тысяча девятьсот восемьдесят пятом году впервые Раджниш говорит о лич­ной жизни

В тысяча девятьсот восемьдесят пятом году впервые Раджниш говорит о лич­ной жизни. В Июле были напечатаны три книги, которые составлены из бесед, которые он вел, сидя в зубоврачебном кресле. Во время интервью, он отвечал на многие личные вопросы.

— Кто вы?

— Я просто обычный человек. Я считаю ваших спасителей человечества, ваших пророков, ваших посланцев Бога чокнутыми. Эти люди видели галлюцинации. Они не были в здравом смысле. Что уж говорить о том, что они просветленные. Их нельзя даже отнести к нормальным людям. Они больные. А священники — предста­вители таких сумасшедших.

Я обычный здоровый человек. Я считаю, что быть здоровым, это, значит, нахо­диться в своем бытие, быть целостным, просветленным. Это не делает вас выше других. Это делает вас уникальными, вот почему вас нельзя отнести ни к какой категории. Каждый просветленный человек по-своему уникален.

Все испытанное мной превратило мою жизнь в благословение. И сделало жизни тысяч других людей благословением, радостью. Я не делю человечество, и не вы­зываю ненависть в нем. Я не стал причиной множества сражений и войн, насилия.

Я не представляю никакой религии. Я меня есть религиозный опыт, и я — собст­венный авторитет.

— Что делает вас такими особенными? Почему вы стали лидером? Вы говорите людям разные вещи, и они следует тому, что вы говорите им, но почему вы стали их лидером, а не кто-то другой?

— Спросите у них сами, потому что я не их лидер. Я не говорил им, что они — мои последователи. Я не просил их, чтобы они приехали сюда и были здесь со мной. Это их дело, это их трудность, они сами отвечают за это. Я очень безответствен­ный человек. Я не могу отнимать ответственность у других и брать ее на себя. Достаточно того, что я отвечаю за себя. Поэтому если вы хотите узнать, спросите сами о моих последователей, почему они выбрали лидером меня.

— Удивляет ли вас, что они следует за вами?

— Это удивляет меня безгранично. Это действительно чудо. Я не чей-то лидер, но полмиллиона людей почему-то считает себя моими последователями.

— Вам это нравится?

— Нет, не нравится ни капли. Мне это не нравится. Мне нравится дружба, а обо­жание ставит одного человека выше других, на пьедестал. Я меня же нет эго, и я не выше чем кто-то другой, я не более свят, чем они.

Но меня определенно удивляет это. Они обожают меня они, должно быть, совсем сумасшедшие! Что я могу с этим поделать. Скажите мне. Мне просто приходится мириться с этим.

— Возможно, вы сделали несколько ошибок. Ошибаются ли просветленные?

— Я совершил множество ошибок. Но это делает меня более человечным. Челове­ка легче любить, чем любить единственного рожденного сына Бога на Земле.

Никогда не пользуйтесь этим словом: совершенный. Здесь все несовершенное. Так и должно быть, кроме идиота Папы поляка. Они идеальны и непогрешимы.

Только идиоты могут претендовать на свою непогрешимость. Мудрецы говорят: «Может быть, так и есть. Мы не знаем точно, да, у нас были проблески. Мгновения ясности, иногда были такие мгновения, когда мы могли сказать: это есть То, но Ничто не вечно под Луной!».

Если вы спросите меня, сколько раз я испытал это состояние: «Это есть То!», скажу вам, что сегодня я могу испытать это, а завтра могу испытать еще в большей степени, и я могу подумать: «Боже мой, вот теперь это действительно все есть То!» Но постепенно, когда это будет происходить все больше и больше, больше и больше, больше и больше, вы отбросите эти слова и перестанете говорить: «Все есть То!»

Так всегда происходит, нет полной остановки. Никогда нет полного совершен­ства.

Знание — это процесс.

С моей точки зрения все находится в состоянии постоянных перемен, только са­ми изменения неизменны. Все остальное меняется. Если вы живы, вы меняетесь. Если вы мертвы, конечно, вы измениться не можете. В тот миг, в который вы пере­стаете меняться, вы умерли. Многие люди умирают в возрасте тридцати лет, они могут после этого прожить еще пятьдесят лет, но это не жизнь. Я буду жить до последнего вздоха. Я буду постоянно меняться. Я буду расти. Нет конца и края этому процес­су. Небо может иметь границы, но у сознания нет границ.

— Медитируете ли вы много часов в день?

— Двадцать четыре часа. Потому что... Мне придется вам это немного объяснить. Другие религии предписывают медитацию на несколько минут, получасовые ме­дитации, концентрации, молитвы, но с моей точки зрения эта идея кажется такой профанацией, не стоит думать, что можно медитировать пол часа, а все оставшееся время находиться в немедитативном состоянии. Это невозможно. Можно точно так же сказать: «Дышите пол часа в сутки, а все остальное время не дышите, за­будьте об этом, а завтра утром начнете дышать снова!»

— Медитация — это нечто, что должно стать вашим спутником. И поэтому мой ме­тод таков, он ничего не нарушает. Например, я говорю с вами, мой метод таков: когда я говорю с вами, я полностью осознаю, о чем я говорю, и с кем я говорю. В каждом жесте моей руки присутствует осознанность.

Поэтому вы можете делать все, что вы делаете, вы можете идти по улице, или плавать в озере, но вы должны продолжать осознавать, что вы делаете. И тогда вы можете медитировать двадцать четыре часа в сутки. До тех пор, пока вы не сможе­те медитировать двадцать четыре часа сутки, вся ваша полумедитация будет про­сто игрушкой, вы будете просто обманывать себя.

— Можете ли вы сказать что-то о блаженстве?

— Я был в блаженстве практически тридцать три года. Ровно столько Иисус жил на Земле. Шанкара тоже жил на Земле тридцать три года, Вивекананда тоже жил тридцать три года. Я был в блаженстве тридцать три года, столько жил Иисус. И мне кажется, вы выбрали правильное время для того, чтобы спрашивать меня том, что такое блаженство. На этот вопрос практически невозможно ответить, но пом­ните о том, что я говорю: почти что.

Когда вы выйдете из своего эго, вы перестанете страдать, мучиться, все эти чув­ства покинут вас. А когда нет эго, остается только блаженство.

Я закрываю глаза, и оно есть, я открываю глаза, и оно есть, я иду, и оно рядом, я сплю, и он спит вместе со мной. Я больше не отделен от него. Я совершенно счаст­лив в настоящее мгновение, настолько счастлив, что могу благословить весь мир, тем не менее, мое блаженство не исчерпалось.

— Почему же вы пытаетесь попытаться с миром?

— Потому что оно растет. Оно приносит доход. Чем больше вы делитесь своим блаженством, тем больше у вас радость, тем больше она растет, это совершенно другая экономика, вы можете понять это. В обычной экономике правило таково: если вы делитесь деньгами, их количество уменьшиться.

А в высшей экономике, а именно этой экономикой я занимаюсь, чем больше вы делитесь, тем больше существование вливает в вас. Это подобно колодцу. Вы пье­те воду из колодца, а в него течет новая вода отовсюду. Если вы перестанете пить воду из колодца, вода начнет застаиваться, она станет затхлой, от нее можно даже отравиться.

Блаженством нужно делиться. Причем не из сострадания. И поэтому я говорю, что это приносит даже доход. Я делюсь своим блаженством не просто из сострада­ния. Но просто потому, что блаженство, когда делишься, прирастает. Чем больше им делишься, тем больше оно растет. Оно подобно дождевому облаку, полному дождевой воды. Облако должно вылить куда-то свою воду, иначе оно станет тяже­лым, обремененным.

Да, говорю я вам, если вы не будете делиться своим блаженством, оно будет за­стаиваться, и скоро начнет протухать, и исчезнет. Вы должны делиться с ним, если хотите, чтобы оно продолжало пребывать в вас, жить в вас, прирастать, расши­ряться. Я империалист в этом смысле. Я не верю ни в какие ограничения.

— Недавно вы сказали, что большая часть людей, ставших просветленными, умер­ли вскоре после этого. Как же вы умудрились так долго оставаться с нами после этого? Я вам так благодарен.

На самом деле это я должен быть вам благодарен. Любовь к вам и ваша любовь позволили мне оставаться с вами. Любовь — духовное питание.

Те, кто умерли после того, как стали просветленными, умерли из-за того, что ду­мали, что нашли то, что искали, и теперь больше нет никакого смысла жить даль­ше. Но я смотрю на это дело так. До того как я нашел, причины не было, но после того, как я нашел, причина появилась, и тогда вы начали приходить ко мне. Я не передавал вам своего послания, не писал писем. Но, тем не менее, из далеких зе­мель вы начали приходить ко мне, как будто бы вы всегда принадлежали мне.

Теперь я стал вашей частью, а вы стали моей частью. Смерти будет очень сложно отнять меня у стольких людей, от вашей любви, я защищен со всех сторон.

— Любовь — это противоядие смерти, а не жизни.

— Обычно вы думаете по-другому, вы думаете, что жизнь и смерть противопо­ложны друг другу. И вы обращаете очень большое внимание на смерть. Я должен быть благодарен вам. Я не дал вам ничего, мне нечего вам дать. Вы уже и так по­лучили это. Самое большее — я могу просто встряхнуть вас, шокировать вас, уда­рить вас. Вы думаете, я вам даю что-то при этом?

Но вы любите меня, человека, который не заслуживал ничьей любви. Я безгра­нично благодарен саньясинам. Вы — моя жизнь. Если вы со мной, смерти нет. Если вы не со мной, я уйду прямо в этот самый миг. Именно ваша любовь помогает мне дышать, жить, ваша радость, ваше блаженство, ваши песни, ваши танцы.

Ночью, когда я отправляюсь спать, я говорю смерти: «По крайней мере, не бес­покой меня утром. Мои саньясины будут ждать моего присутствия, чтобы начать петь». Я живой просто потому, что так много людей хотят, чтобы я жил. Сущест­вование не может выступать против такого обилия любви. Существование не мо­жет ничего поделать без разрешения стольких людей. Смерть должна подождать!

Все зависит от вас. Моя работа сделана. Мне больше не осталось ни к чему стре­миться, нечего больше познавать. Но я так забочусь о вас, и пусть моя работа за­кончена, здесь столько людей вокруг, чья работа не закончилась. Мне приходится жить, искать пути и средства для того, чтобы откладывать смерть.

Я очень упрямый, я боролся всю жизнь, и побеждал. Смерть скудна, я побеждал ее, я могу легко заставить смерть подождать у дверей. Я позволю ей прийти только тогда, когда увижу, что вы пробудились, что ваше сознание выросло, и даже если меня нет здесь, вы будете продолжать мою работу, вы будете распространять огонь в мире вокруг. Но, пожалуйста, просто для того, чтобы я жил, не спите.

В мире так много саньясинов: восемьсот тысяч. И смерти будет очень трудно от­нят меня у моих саньясинов. Я не одинок, я проник в ваше бытие, я распространил себя во множество окружающих существ, это практически невозможная задача для смерти — забрать меня до тех пор, пока мне помогают столько саньясинов.

Не будьте просто благодарными. Если вы будете только благодарными это хоро­шо, но этого не достаточно. Станьте такими, как есть, будьте такими, как есть. По­звольте мне радоваться! Моя единственная радость — видеть, как кто-то другой приходит домой.

Я буду ждать целую вечность. Вы можете продолжать обманывать себя, но пом­ните о том, что я вас жду, и я хочу, чтобы вы были просветленными. Я хочу, чтобы это стало самым важным историческим фактом в истории человеческого сущест­вования, тысячи людей расслабляются в своей обыденной жизни, и становятся просветленными. Да, в прошлом после тысяч лет один человек мог стать просвет­ленным. Я не еду в этой воловьей упряжке, современный человек. И мне бы хоте­лось, чтобы вы стали просветленными, и летели со скоростью реактивного само­лета, это возможно. Я не прошу невозможного.

— Вы дали мне так много. Вы продолжаете мне давать так много.

— Меня это удивляет, что я мог дать вам такого? Где я ошибся? Столько людей совершенно без причины продолжают выражать мне свою благодарность и лю­бовь, хотя я совершенно не заслуживаю этого. Ваша любовь продолжает расти. И по мере того, как ваша любовь растет, я становлюсь все здоровее и здоровее.

Скоро я буду танцевать от радости.

Мне всего сорок четыре, но создается такое ощущение, что мне больше. Глубоко внутри я чувствую, что я просто ребенок, что я только что родился, что я свежий, как капли росы на утреннем Солнце. Но тело мое чувствует, как будто бы я про­жил столько жизней вместе в одной жизни.

Я — древний. Очень древний. Вы можете увидеть это во мне, в моих глазах, вы увидите прошлое всего человечества. Я такой же старый, как само существование, потому что я все время был в нем, я — это мое прошлое, точно так же, как вы — мое прошлое, как само существование. Я был в стольких телах, теперь я больше не мо­гу отождествлять себя с телами. Когда вы должны сменить столько поездов, вы вынуждены понять, что вам не принадлежит ни один поезд, в следующий раз вам придется снова сменить поезд.

Я сорок четыре года пребывал в этом теле. Но за сорок четыре года я прожил жизнь, которую невозможно прожить за двести лет. Я жил бесконечно, тотально, все, что я делал, в какое-либо время, я делал только с полноценным сердцем, как будто на следующее утро меня ждала смерть.

Это время — последнее время. Я рождался в разных телах снова и снова, но на этот раз я воплотился в теле в последний раз. После просветления вы больше не сможете вернуться в тело. Это единственное неудобство.

— Кто будет вашим приемником после того, как вы умрете?

— Меня это не волнует. Вообще не волнует. Я — тот человек, которого не волнует ни прошлое, ни будущее...

Меня волнует только настоящее. Меня не волнует будущее. Меня волнует только настоящее мгновение. А что случится завтра, не имеет ко мне никакого отношения. Но в настоящий миг, какой бы ответ ни вырастал во мне, я должен поделиться с моими последователями.

Я хочу оставить этот мир, как будто я тут никогда не был. Я не хочу оставить тут своих отпечатков, чтобы ни один идиот не начал идти по ним. Я уничтожу все от­печатки за собой.

— Что вы делаете весь день?

— Ничего, просто ничего.

— А где вы не делаете ничего?

— Просто сижу в комнате, в своем кресле, и наслаждаюсь в себе.

— Вас никогда не утомляет жизнь?

— Скука — то нечто основательное. Это часть процесса непризнания своего оди­ночества. Это часть неспособности наслаждения своим уединением.

Общество вас учило сбегать, бежать, не смотреть назад, но скука следует за вами как тень.

Скука — это ваша тень. Куда вы собралась бежать от нее?

Вы не можете сбежать от нее...

Моя жизнь — полное одиночество.

Это так странно, я прожил тридцать пять лет в толпе. Но я одинок в этой толпе.

Вы есть, но я все равно одинок.

Даже в толпе я нахожусь в таком же одиночестве, как и своей комнате, когда си­жу в кресле. Мое одиночество продолжается. Оно неизменно. Я живу одиноко в своей комнате, практически целый день.

Моя жизнь содержит в себе много рутины. Все, что вызывает скуку, окружает меня во всех деталях, я не позволил вокруг меня находиться ничему, что помогло бы мне сбежать от моего одиночества. Я встаю утром точно в определенное время. Знаете ли вы, что я делаю первым? Даже Вивек не знает. Первое, что я делаю, я щипаю себя, чтобы понять, я все еще здесь, или уже умер. Только после этого щип­ка, я нажимаю на звонок, чтобы Вивек принесла мне чай. Потому что, какой смысл нажимать на звонок, если не знаешь точно, жив ты еще или уже нет? Она без необходимости будет подниматься сюда и нести чай, к чему? Это не правильно.

Поэтому сначала должен убедиться в том, что я все еще жив. Потом я делаю вто­рую вещь, я жму на звонок, чтобы она принесла мне чай. А какой чай я пью? Без молока, без сахара, просто горячая вода и листья чая. Но я наслаждаюсь таким ча­ем, потому что это чистый чайный вкус. Сахар и молоко уничтожают вкус чая полностью.

И все это продолжается совершенно одинаково каждый день. Я провожу полчаса в ванной, потом пол часа в бассейне. Это, должно быть, самый жаркий бассейн: девяносто градусов по Фаренгейту. Купаться в нем — все равно, что готовить себя. Двадцать минут, и вы сварились. У меня нет маленького бассейна, он большой, этот бассейн олимпийского размера. Я человек с простым вкусом, и я довольству­юсь малым: но у меня все самое лучшее.

Шила спрашивала меня: «Зачем вам такой огромный бассейн?»

Я отвечал ей: «Не в этом дело, я хочу купаться в таком огромном бассейне. Раз­мер должен соответствовать олимпийским стандартам. Я не могу купаться в ма­леньком бассейне».

Полчаса в этой горячей воде, потом полчаса в холодной ледяном душе. Вы не сможете купаться в таком холодном душе больше двух минут. Но после того, как вы искупались в таком горячем бассейне — девяносто градусов по Фаренгейту, вам хочется окунуться в ледяную воду, и это становится необыкновенным опытом для вас. Перемена от горячего к холодному и наоборот, контрастный душ, это глубокое переживание. Первое переживание касалось тела, а это души. И тогда я полностью уверен в том, что я все еще с вами, здесь, и буду жить по крайней мере еще один день.

Вивек приносит мне завтрак, причем действительно прекрасный завтрак, стакан сока, каждый день одно и то же. Он кажется одинаковым для всех остальных, но не для меня, потому что я не сравниваю. Вчера уже ушло, а завтра еще не наступило. Я не сравниваю. Вивек спросила меня сегодня: «Вам действительно нравится есть одну и ту же пищу каждый день?» Она спросила меня об этом, потому что вчера я сказал, что мне нравится каждый день есть одну и ту же пищу. Она спросила меня: «Вам действительно это нравится?»

Я сказал ей: «Мне всегда нравится пить один и тот же сок, одна и та же еда, по­тому что трудности возникают только тогда, когда я начинаю сравнивать. Когда вы думаете, что десять лет подряд вы пили один и тот же сок, тогда появляется страх: а делаю ли я все правильно?»

Но меня это не утомляет. Я отбросил сравнение. Я не несу в себе никакой психо­логической памяти. Я постоянно отбрасываю ее в каждое мгновение, и тогда я мо­гу наслаждаться одними и теми же вещами целую вечность.

Она, должно быть, беспокоилась из-за того, что я сказал вчера. Она, наверное, по­говорила с моим личным врачом Девараджем, она спросила у него: «Не должен ли Раджниш поменять свое меню?»

И я успокоил ее: «Я не собираюсь тебе позволить изменить мое меню. Я так при­вык, что не собираюсь ничего менять!» Меня это не утомляет. В это трудно пове­рить, но я научился одной вещи: «Если вы можете наслаждаться своим одиночест­вом, вы можете наслаждаться чем угодно. Если же вы не можете наслаждаться своим одиночеством, вы не можете ничем наслаждаться. Это главный закон».

— Мы добрались до завтрака. Чтобы завершить наши религиозные исторические записи, не могли бы вы сообщить нам о том, что вы едите кроме сока?

— Ничего, кроме сока.

Дата добавления: 2015-07-25