Синдром Стиглица

Есть кое‑что похуже проблемы Томаса Фридмена, которую можно обобщить следующим образом: некто провоцирует людей на действия и при этом не несет за свои слова никакой ответственности.

Феномен, который я назвал «синдромом Стиглица» – по имени экономиста Джозефа Стиглица из числа так называемых «умных людей», – заключается в следующем.

В главе 19 мы говорили о том, как распознать хрупкость, и я привел в качестве примера свою одержимость агентством Fannie Mae. К счастью, я поставил тогда на кон собственную шкуру – именно меня, а не кого‑то другого стали поливать грязью. Ну а в 2008 году, как ни удивительно, компания Fannie Mae прогорела, что, повторю, обошлось американским налогоплательщикам в сотни миллиардов долларов (счетчик крутится до сих пор) – по сути, рухнула тогда вся финансовая система. Банки были подвержены тому же самому риску.

Примерно тогда же Джозеф Стиглиц с коллегами, братьями Орзаг (Питером и Джонатаном), наблюдал за той же Fannie Mae. В отчете они написали, что «на основании исторического опыта риск для правительства от потенциального дефолта СГК[128]по их долгам равен практически нулю». Они вроде как просчитали варианты развития событий на моделях, но не увидели очевидного. Еще они сочли, что вероятность дефолта «так мала, что ее сложно выявить». Заявления вроде этих – и, для меня, только заявления вроде этих (интеллектуальная спесь плюс иллюзия понимания редких событий), – в итоге сделали экономику уязвимой и подвергли ее риску маловероятных событий. Это проблема Черного лебедя, с которой я сражался. Это «Фукусима».

Но кульминация была впереди: в 2010 году Стиглиц написал в своей «я‑же‑вам‑говорил» книге, что он «предсказал» кризис, начавшийся в 2007–2008 годах.

Обдумайте извращенную антихрупкость, которой Стиглица и его коллег обеспечило общество. Выясняется, что Стиглиц не только никудышный предсказатель (по моим стандартам); он стал частью проблемы, которая вызвала к жизни последующие события и подвергла нас риску, связанному с малыми вероятностями. Но Стиглиц этого не заметил! Ученый не нуждается в том, чтобы помнить свои высказывания, ведь он все равно ничем не рискует.

Весьма опасны мастера публиковать статьи в научных журналах, не очень‑то понимающие, что такое риск. Один и тот же экономист сначала породил проблему, потом стал послесказателем и принялся утверждать, будто предсказывал кризис, а после этого стал вдобавок теоретизировать о том, почему кризис возник. Если впереди нас ждут еще худшие кризисы, удивляться будет нечему.

Самое главное: если бы Стиглиц был бизнесменом и рисковал собственными деньгами, он давно прогорел бы – и с ним было бы покончено. Если бы все это происходило в природе, такие как Стиглиц, вымерли бы; гены тех, кто не осознает, что такое вероятность, исчезают из генетической копилки. От чего меня тошнит – так это от того, что в итоге власти взяли на работу одного из соавторов Стиглица[129].

Я с неохотой называю этот синдром именем Стиглица, потому что считаю его одним из самых сообразительных экономистов, человеком, чей интеллект идеально заточен под рассуждения на бумаге, – только о хрупкости систем этот экономист не имеет ни малейшего понятия. Стиглиц символизирует пагубное непонимание малых вероятностей истеблишментом экономической науки. Это страшное заболевание, и именно из‑за него экономисты устроят нам еще один кризис.

Синдром Стиглица соотносится с одной из форм предвзятого отбора – с самой поганой его формой, потому что виновник не ведает, что творит. В этой ситуации человек не просто закрывает глаза на опасность, но становится одним из ее источников и при этом в конце концов убеждает себя – и иногда других – в обратном, а именно в том, что он предсказал опасное событие и предупреждал о нем. Этот синдром – сочетание замечательных аналитических навыков, слепоты к хрупкости, избирательной памяти и отсутствия на кону собственной шкуры.

Синдром Стиглица = хрупкодел (с благими намерениями) + предвзятый отбор фактов после события

Из описанного можно извлечь и другие уроки, связанные с отсутствием угрозы наказания. Это иллюстрация к синдрому «ученого‑который‑пишет‑статьи‑и‑говорит» в самой опасной его форме (если ученый не готов пострадать за свои слова). Огромное множество ученых в одной статье предлагают одно, в другой – другое, и то, что в первой статье они ошиблись, не влечет за собой никакого наказания, потому что ученому важно выглядеть непротиворечивым в одной отдельно взятой статье, а не на всем протяжении научной карьеры. Осуждать их нельзя – ученый волен развиваться и менять взгляды, – но тогда более ранний «результат» следует изымать из обращения и замещать его новым: новые издания книг должны замещать старые. Отсутствие угрозы наказания делает ученого антихрупким за счет общества, принимающего его выводы как «строгие». Более того, я не сомневаюсь в искренности Стиглица – или какой‑то слабой версии искренности: думаю, он на самом деле считает, что предсказал финансовый кризис. Позвольте повторить: беда с людьми, которые не подвергаются риску, в том, что они могут отобрать из своих прошлых суждений (многие из которых противоречивы) «правильные» и в итоге убедить себя – по пути на Всемирный экономический форум в Давосе – в собственном интеллектуальном ясновидении.

Ятрогения врача‑шарлатана и продавца средства от всех болезней наносит нам ущерб, но эти люди все про себя понимают и, когда их ловят, сидят тихо и не высовываются. Эксперты практикуют куда более порочную форму ятрогении: они используют свой более солидный статус, чтобы утверждать позднее, что они нас предупреждали. Они не понимают, что стали причиной ятрогении, и лечат ятрогению ятрогенией. Потом происходит катастрофа.

Наконец, лекарство от многих этических болезней излечивает и эффект Стиглица, и это лекарство таково:

Никогда никого не проси высказать мнение, сделать прогноз или дать совет. Спрашивай только, какие инвестиции человек сделал – или не сделал.

Мы знаем, что множество ни в чем не повинных пенсионеров пострадало из‑за некомпетентности рейтинговых агентств – или больше чем некомпетентности. Многие компании, выдававшие субстандартные ипотечные кредиты, были по сути токсичными отходами, у которых в то же время имелся рейтинг «ААА», означавший, что инвестировать в эти компании почти так же безопасно, как давать в долг государству. В итоге народ нес им свои сбережения, более того, органы надзора предписывали управляющим инвестиционными портфелями использовать оценки рейтинговых агентств. При этом рейтинговые агентства защищены: они обладают статусом прессы – без благородной миссии прессы разоблачать жуликов. Агентства извлекают выгоду из свободы слова – «первой поправки», прочно укоренившейся в Америке. Мое скромное предложение: каждый может говорить то, что думает, но инвестиционный портфель говорящего должен на деле подтверждать его слова. И, конечно, органы надзора не должны быть хрупкоделами, одобряющими предсказания – то есть псевдонауку.

У психолога Герда Гигеренцера есть простое эвристическое правило. Никогда не спрашивайте врача, что вам нужно делать. Спросите его, что он сделал бы на вашем месте. Вы удивитесь разнице между ответами.

Дата добавления: 2015-07-20