Об имманентной критике онтологии

Критика онтологической потребности инициирует имманентную критику онтологии. Не существует сил, которые неизбежно сокрушат философию бытия извне; вместо этого их можно найти в самой ее целостности, использовать, как предлагал Гегель, собственную мощь онтологии против нее же. Побудительные мотивы и результаты хайдеггеровского мышления поддаются реконструкции, даже если они отчетливо не артикулированы; труднее обойтись без некоторых его суждений и ценностных установок в функциональной взаимосвязи целого. Именно в силу этого Хайдеггер является преемником дедуктивных систем. Их история достаточно богата найденными интеллектом понятиями (в том числе и такими, что нельзя найти никаких указаний на соответствующий этому понятию порядок вещей). В принудительном образовании понятий и рождается спекулятивный момент философии. Окаменевшее в них движение мысли можно снова расплавить, можно вновь и вновь постигать его значимость. Однако этого недостаточно, чтобы продемонстрировать философии бытия: нечто, которое она называет бытием, не существует. Философия бытия не допускает такой "подачи". Вместо этого подобная слепота бытия может быть дедуцирована как ответ на претензию неопровержимости. С историко-философской позиции видна бессмысленность всех усилий; триумфальные кличи позитивизма выросли из констатации. Содержание некогда обязательно объективной трактовки теологического содержания, секуляризация которого не поддается опровержению, ее адепт должен спасать при помощи субъективности. Таким образом виртуально затаилось учение о вере эпохи Реформации. Несомненно, оно и было эскизом кантов-ской философии. С того момента просвещение безгранично прогрессировало и сама субъективность подверглась процессу демифологизации. Шанс на спасение тем самым упал до уровня пограничной ценности (Grenzwert). Па-

94 Часть первая

радоксальным образом надежда переуступается отказу, отдается на откуп безграничной и саморефлектирующей секуляризации. Подход Хайдеггера истинен в той мере, в какой он подчиняется задаче негации традиционной метафизики; он неистинен там, где Хайдеггер, не слишком отличаясь от Гегеля, рассуждает так, как будто бы непосредственно подлежащее спасению современно и актуально. Философия бытия терпит крах, как только она обнаруживает в бытии смысл, который, по ее собственному свидетельству, уничтожает бытие, которому еще подвластно само бытие как понятийная рефлексия, подвластна с того момента, как это бытие помыслено. Бессмысленность понятия бытия, над которым так запросто насмехается здоровый человеческий рассудок, не означает отсутствия мысли, не есть безответственная прямолинейность мышления. В признании бессмысленности "бытия" преодолевается сама установка на невозможность постичь позитивный смысл мыслью или создать этот смысл посредством мысли, которая и была медиумом объективного исчезновения (Verflüchtigung) смысла. Если попытаться осуществить хайдеггеровское различение бытия и его логически всеобъемлющего понятия, то за вычетом существующего и абстрактных категорий в руках остается нечто неизвестное, оно ни в чем не превосходит кантовское понятие трансцендентной вещи в себе, разве что пафосом призыва. Слово "мышление", от которого Хайдеггер не может и не хочет отказаться, становится таким же бессодержательным, как и слова "необходимо мыслимое": мышление без понятия - не мышление. То, что бытие, мыслить которое и было бы истинной задачей по Хайдеггеру, противится всякому определению мысли, выхолащивает смысл призыва мыслить бытие. Объективизм Хайдеггера, магическое проклятие мыслящему субъекту - это точное, оборотная сторона этого призыва. В суждениях, бессмысленных с точки зрения позитивистов, вечности представлено изменение; эти суждения являются ложными просто потому, что они берут на себя роль обладающих смыслом, звучат как эхо содержания "в себе". В сокровенной глубине хайдеггеровской философии хозяйничает не смысл; как священное знание, представляет себе то, что Ше-лер называл знанием господства. Да, у Хайдеггера есть культ бытия, полемически направленный против идеалистического культа духа, ставший предпосылкой критики самообожествления духа. Хотя хайдеггеровское бытие можно (почти можно) отличить от духа, его антипода, оно не менее репрессивно; только более непрозрачно, чем дух, принцип которого - транспарантность; философия бытия поэтому еще более неспособна к критической саморефлексии господствующей сущности, чем когда-то философия духа. Электрический заряд слова "бытие" у Хайдеггера хорошо согласуется с восхвалением благочестивого или, в конце концов, верующего человека, с одобрением нейтрализующей культуры, как будто благочестивость или религиозность являются заслугами сами по себе, без учета истинности того, во что верят.

Отношение к онтологии

Эта нейтрализация у Хайдеггера - круговое движение: благочестивость по отношению к бытию полностью зачеркивает содержание, совсем не обязательно заключенное в наполовину или полностью секуляризированных религиях. От религиозных установок, нравов и обычаев, которые изучает Хай-деггер, не остается ничего, кроме универсально усиливающейся зависимости и угнетенности, суррогатов объективных формальных законов мышления. Если целое постоянно ускользает, этот факт непростителен для адептов, этого не упустит логический позитивизм. Лишая факты всего, что делает их чем-то большим, чем факты, Хайдеггер придает большую мощь продуктам распада исчезающей ауры. Он гарантирует философии нечто вроде постсуществования (Postexistenz), если она в качестве своего предмета занимается εν χαί πάν. Выражение бытия есть нечто другое, как чувство ауры, правда ауры без звезды, пожертвовавшей ей свой свет. В постсуществующей философии изолирован момент опосредования, и потому он превращается в непосредственное. Но полярность "субъект и объект" столь же мало позволяет опосредование гипостазировать; оно имеет значение исключительно в этих кон-стеллациях. Опосредование опосредовано опосредованным. Хайдеггер "натягивает", превращая опосредование одновременно и в непредметную объективность. Он населяет воображаемую промежуточную область между тупостью facta bruta и мировоззренческой глупой болтовней. Понятие бытия, которое не хочет иметь в качестве своих опосредовании слово, превращается в бессущностное (Wesenlosen), в повторение существующего (как характеризовал Аристотель платоновскую идею), в сущность par excellance. У сущности похищено то, что всегда подсовывается бытию; если тем самым эмфатическое стремление бытия к чистой существенности становится несостоятельным, то существующее всегда неуничтожимо. Присутствующее в бытии, но не способное, по хайдеггеровской версии, познать свое онтичес-кое измерение, паразитически разделяет онтологические претензии. То, что бытие обнаруживается как пассивно воспринимаемое субъектом, заимствуется из старых фактов теории познания, которые и должны были быть фактическим, оптическим. Это оптическое снимает с сакральной области бытия признаки контингентности, которые когда-то позволили начать его критику. Силами логики философских апорий, не рассчитывая только на идеологическую примесь философии, Хайдеггер переносит эмпирическую власть так существующего в существенное. Представление о бытии как о сущности, чье мысленное определение упускает помысленное (и это не подлежит пересмотру), расчленяя его (и тем самым разлагая), вытекает из закрытости, замкнутости элеатов - когда-то замкнутости системы, сегодня - мира. Однако замкнутое гетерономно не так, как это мыслилось системой: ни разумной волей индивидуального субъекта, ни совокупного общественного субъекта, не осуществившегося по сей день, гетерономности не достичь. Обществу, обнов-

Часть первая

ленному до статики, как оно видится апологетической идеологии, по-видимому вообще не приписываются новые мотивы. Скорее, расхожие установки становятся столь расплывчатыми и неузнаваемыми, что актуальный опыт с большим трудом дезавуирует их. Если проецировать регресс и уловки философии существующего на бытие, то бытие счастливо оправдано; если оно как просто существующее с презрением осуждается, то извне можно безнаказанно растить и приумножать его несущность (Unwesen). Именно таким способом, чувствительные диктаторы избегают посещения концентрационных лагерей, а службы добросовестно действуют в соответствии с их указаниями.

Copula

Культ бытия питается древней идеологией idolafori, тем, что развивается в темноте слова бытие и выводимых из него форм. "Есть" ("1st") занимает промежуточное положение между грамматическим субъектом и предикатом связи суждения существования (Existentialurteil) и потому суггерирует оптическое. Но одновременно "ist", взятое само по себе, как копула (Copula) -это всеобщий категориальный порядок вещей некоего синтеза, не представляющего оптическое. Поэтому без особых причин его можно оставить за онтологией. Хайдеггер получает от логицизма copula онтологическую чистоту, целительную для его аллергии на фактическое; от суждения существования - воспоминание об оптическом, позволяющее гипостазировать категориальный результат синтеза в качестве данности. Вполне соответствует "ist" и "порядок вещей" (Sachverhalt) - в любом суждении предикатов "Есть" ("1st") имеет как и субъект и предикат свое значение. Порядок вещей, однако, не онтичен, а интенционален. Copula осуществляется исключительно в отношении (Relation) между субъектом и предикатом. Copula не самостоятельна. Хайдеггер, превратно характеризуя ее как потустороннее по отношению к тому, благодаря чему copula и приобретает свое значение, побеждает мышление вещности, против которого он возмущенно протестует. Если он фиксирует мыслимое как "Есть" ("1st",) как абсолютное идеальное "в себе" (An sich), т.е. как бытие, то суждения, однажды освобожденные от copula и представленные субъектом и предикатом, обрели бы равные права. Их синтез в рамках copula осуществлялся чисто внешне; понятие бытия, напротив, придумано, измышлено. Субъект, copula, предикат представляются как в устаревшей логике, замкнутыми в себе, готовыми единичностями в соответствии с моделью вещей. В действительности предикация не дополняет, но является, соединяя субъект и предикат; они то, чем были бы "в себе", если это "были бы" можно представить каким-то образом без синтеза "1st". Это препятствует экстраполяции copula на вышестоящую сущность "бытие", а также на "ста-

Отношение к онтологии 97

новление" (Werden), чистый синтез. Сама же экстраполяция базируется на важной в теоретическом плане подмене всеобщего значения копулы "Есть", постоянной грамматической игровой фишки в синтезе суждения на специфические значения, обретаемые "Есть" в том или ином суждении. Его всеобщность указывает на обособление (Besonderung), всеобщую форму для построения суждений частного порядка. Номенклатура принимает все это в расчет, имея в запасе для каждой всеобщности надежный термин copula, а для конкретных результатов, которые должно принести суждение, термин "Есть" ("1st"). Хайдеггер пренебрегает этой разницей. Поэтому частные результаты "Есть" превращаются в нечто подобное способу явления всеобщего. Различие между категорией и содержанием суждения существования расплывается. Субституция всеобщей грамматической формы для апофактического содержания преобразует оптический результат "Есть" в онтологический бытия. Но если пренебречь постулированными в смысле "Есть" опосредованными и опосредующими результатами в познании особенного, то не останется ни одного видового субстрата "Есть", но только абстрактная форма опосредования. Это (в человеческой терминологии) чистое опосредование так же мало является исходным принципом, как и какой-нибудь другой, поскольку не хочется изгонять из учения о бытии Парменида с Гераклитом. Слово "бытие" обладает обертоном, который могла бы услышать только произвольная дефиниция; он придает философии Хайдеггера звук, тональность. Всякое существующее больше, чем оно есть; бытие, по контрасту с существующим, напоминает об этом. Ничто есть существующее, не (nicht) определяясь и самоопределяясь, нуждается в другом, не являющемся им - ведь через себя ничто не могло бы быть определено. Поэтому ничто указывает за свои собственные границы. Опосредование - это просто другое слово. Хайдеггер, однако, стремится сохранить то, что указывает, и выбросить как мусор, на что указывается. Переплетение того и другого превращается им в абсолютную противоположность πρώτη ουσία. В слове бытие, сущем того, что есть, copula опредмечивается. Можно было бы также мало сказать о "Есть" без бытия (Ist ohne Sein) как об этом без того. Слово указывает на объективный момент, обуславливающий синтез в каждом предикативном суждении, в котором слово только и кристаллизируется. Но бытие так же несамостоятельно по отношению к "1st", как и порядок вещей в суждении. Язык, который справедливо воспринимается как нечто большее, чем простая сигнификация, свидетельствует несамостоятельностью своих форм против того, что Хайдеггер выжал из языка. Грамматика объединяет "Есть" с субстратной категорией бытие как его действительным залогом: если что-то существует, то она обоюдно использует бытие исключительно в отношении ко всему, что есть, но не само по себе. Видимость онтологически чистого, чисто онтологического усиливается за счет того, что всякий анализ суждений подводит к двум мо-

Часть первая

ментам, ни один из которых так же, как металогически субъект и объект*, не может быть сведен к другому. В восхищении химерой "абсолютно первые" мысли склоняются к тому, чтобы наконец провозгласить свою собственную несводимость к последним основаниям. В хайдеггеровском понятии бытия ощущается такая редукция. Это формализация, однако, не увязывается с тем, что формализуется. Взятая сама по себе, она означает не более чем негативное: когда выносится суждение, ни одна и ни другая его стороны не раскрываются друг в друге, они не идентичны; помимо данной диспозиции моментов суждения существует несводимость ничто, под которой вообще ничего не подразумевается. В силу этого нельзя вменять в вину несводимости онтологический приоритет по отношению к моментам суждения. Паралогизм заключается в трансформации негативного (ни один из моментов не может быть сведен к другому) в позитивное. Хайдеггер доходит почти до границы

* Реляцию субъект-объект в суждении как чисто логическую и отношение субъекта и объекта как теоретико-познавательное и материальное пока еще можно четко различать. И там, и здесь термин "субъект" означает почти контрадикторное. В теории суждения субъект - это положенное в основание, то, исходя из чего нечто предици-руется; это то, чем занимается мышление и, в отличие от самого акта суждения и подлежащего суждению в синтезе, в известном смысле объективность. С позиций гносеологии под субъектом подразумевается функция мысли, или то существующее, которое мыслит и которое можно исключить из понятия "Я" только в силу посылки, что это понятие уже больше не обозначает того, что оно обозначает. Это различие, однако, содержит в себе прежде всего установку на тесное родство различенного. Констелляция постигнутого в суждении порядка вещей - на языке феноменологии "подвергнутое суждению как таковое" - и синтеза, который в равной степени и базируется на данном порядке вещей и создает его, напоминает о материальности субъекта и объекта. Последние различаются (их нельзя свести к чистому тождеству одной или другой стороны). Они взаимно обусловливают друг друга, потому что ни один объект нельзя определить, не определив то, что превращает его в объект - не определив субъекта. И потому, что субъект не может помыслить нечто, не являющееся противостоящим ему и не допускающее элиминации самого субъекта. Мышление приковано к существующему железными цепями. Параллель между логикой и теорией познания больше, чем просто аналогия. Чисто логическое отношение между порядком вещей и синтезом, рефлексирующее себя без обращения к экзистенции, к пространственно-временной фактичности - это абстракция реляции субъект-объект. Она приводится в движение установками того мышления, пренебрегает всем оптическим вещным содержанием (Sachgehalt), хотя эта абстракция и не имеет власти над тем, что заполняет пустые места, оставленные вещественностью, и что, если хочется использовать столь общее наименование, подразумевает нечто, удерживающее вещь (Sachhaltiges), благодаря которому и становится тем, что обозначает. Методологическая организация (Veranstaltung) абстракции имеет свои границы - смысл того, чем, как представляется, абстракция располагает в качестве чистой формы. След существующего не исчезает с формально-логического нечто (Etwas). Форма нечто образуется в соответствии с моделью материала τόδε τι; это форма материала, и в силу своего собственного чисто логического значения нуждающаяся в металогическом, чтобы это металогическое добивалось гносеологической рефлексии в качестве антипода (Gegenpol) мышления.

Отношение к онтологии

диалектического познания нетождественности в тождестве. Но он не терпит противоречия в понятии бытия. Оно подавляет его. То, что можно мыслить как бытие, пренебрегает тождеством понятия с тем, что при помощи этого понятия мыслится. Хайдеггер, однако, обустраивает это мыслимое как тождество, само чистое бытие, лишенное своей инаковости (Andersheit). Он скрывает нетождественность в абсолютном тождестве, как семейный позор. Хайдеггер называет это "Есть" бытием, третьим (Dritte), потому что "Есть", не являясь ни субъективной функцией, ни вещим, существующим, не суть объективность с позиции обыденного традиционного мышления. Такой переход пренебрегает интенцией выражения, которая, как представляется Хайдеггеру, он непредвзято и ювелирно анализирует. Знание, что "Есть" - это не просто мысль и не просто существующее, не допускает преображения "Есть" в одно из двух определений в противовес трансцендентному. Всякая попытка просто помыслить "Есть" (пусть даже в самой неопределенной всеобщности) ведет к существующему и от него к понятиям. Констелляцию моментов невозможно привести к единичной сущности; в ней глубоко внутри живет то, что не является сущностью. Единство, которое обещает слово бытие, существует, пока оно не мыслится, пока в соответствии с собственным методом Хайдеггера не анализируется его значение. Любой такой анализ раскрывает, что скрывается в пучине бытия, что апория переходит в Supreption. В бытии должно мыслиться абсолютное; но абсолютным оно является только потому, что не позволяет себя мыслить; только потому, что абсолютное магически затемняет познание моментов, кажется, что оно - по ту сторону момента. Поскольку разум не может помыслить самое главное в себе, он сам превращает себя в ничтожное.

Дата добавления: 2015-07-16