Эль пингаррон

Наступил момент, когда мы могли перейти от обо­роны к контрнаступлению. Однако до овладения высо­той Эль Пингаррон, господствующей над всей долиной Харамы (противник захватил ее 12 февраля), об этом нечего было и думать. Она защищала правый фланг Харамской группировки врага и была сильно укреплена.

Для обеспечения исходной базы для основного контр­наступления было решено неожиданно атаковать вы­соту Эль Пингаррон и захватить ее. Выполнить эту за­дачу поручили 1-й бригаде. В ночь на 19 февраля в

__________

¹ Ф. И. Кравченко. Прим. перев.

² Генерал Вальтер — полковник Советской Армии Кароль Сверчевский. В период второй мировой войны — генерал-пол­ковник, командующий 2-й армией Войска Польского. Прим. перев.

рукопашном бою, используя ручные гранаты, бригада овладела высотой, уничтожив оборонявший ее батальон противника. С этого момента и до конца сражения на Хараме все боевые действия развивались вокруг Эль Пингаррона. Высота несколько раз переходила из рук в руки, а 23 февраля — четыре раза.

Майор Самальоа, командовавший вражескими си­лами на Эль Пингарроне, был награжден «Индивиду­альной Военной Медалью» и орденом «Лауреада» ¹, а его часть, почти полностью уничтоженная в этих боях, получила коллективный орден «Лауреада». Вот что рассказывал о событиях тех дней майор Самальоа, ныне генерал-лейтенант армии Франко, в газете «Йа» от 14 июля 1963 года:

«Ранним утром 19 февраля четыре человека, в том числе я и мой адъютант, направились в этот ад. Мне предстояло принять командование сектором. Мы уви­дели огонек и, соблюдая все предосторожности, напра­вились к нему. Это был медицинский пункт позиции, переполненный убитыми и ранеными». Рассказав об одном из боев, он привел цифры, свидетельствующие о его ожесточенности: «В роте из 126 человек в живых осталось только 30».

Противник был весьма заинтересован в том, чтобы считать сражение законченным. Он сменил войска и хотел сберечь их для наступления в другом месте. Од­нако инициатива перешла в наши руки, и франкистскому командованию ничего не оставалось, как оказы­вать сопротивление и жертвовать своими людьми, чтобы сохранить завоеванную территорию.

Наконец 28 февраля мы перешли к обороне. Битва на Хараме практически закончилась. Она явилась одним из самых длительных и упорных сражений, в котором Республика разгромила лучшие силы, имевшиеся в рас­поряжении Франко в тот период.

Как я уже говорил, противник, осведомленный о на­ших планах своими агентами, проникшими в высшие штабы республиканской армии, опередил наше наступ­ление на Хараме. Поэтому на первом этапе операции наши войска вынуждены были обороняться. Однако затем они не только остановили врага, преследующего

__________

¹ «Laureada» — высшая военная награда в испанской армии.

цель захватить Мадрид, окружив столицу с юго-востока, но и разгромили его. Сражение на Хараме было чрезвы­чайно кровопролитным. В боях участвовало не менее 40 тысяч человек с каждой стороны. Мятежники поте­ряли примерно 18—20 тысяч убитыми и ранеными. Мы — 10 — 15 тысяч. Среди убитых было много коман­диров и комиссаров. Из 11-й дивизии погибли командиры батальонов: Сальвадор Крус, рабочий-металлург из Лиссабона, коммунист, преследуемый властями своей страны, который с первых дней мятежа показал себя как смелый и способный командир; Гумерсиндо Кармона (командир Галисийского батальона); Хосе Переа и Анхел В. Гарсиа; лейтенант Фелипе Гарсиа и Антонио Гарсиа Мелчор — член партийного комитета одного из батальонов, его убили в тот момент, когда он вырывал из рук врага ручной пулемет; комиссары Доминго Пасос, Мануэль Перес, Франсиско Санчес, Хосе Роман, Алехандро Гонсалес, Эдуардо Фернандес и Рафаэль Мирагальо. На Хараме погиб Эдуардо Бельмонте, комис­сар 8-й дивизии. Он прибыл инспектировать войска. Когда же в жестоком бою был ранен комиссар одной из бригад, он занял его место. Умирая, Бельмонте произ­нес: «Я первым бросился вперед и последним отступал. Свой долг комиссара я выполнил...» Эти слова стали де­визом всех комиссаров.

Хотя с нашей стороны сражение на Хараме было обо­ронительным, оно создало некоторый поворот в ходе войны. Мятежники потерпели поражения не только у героических стен Мадрида, но и в открытом поле. Это означало, что в Центральной зоне Республика уже имела настоящую современную Народную армию и могла перейти от обороны к наступательным действиям.

Нельзя не отметить замечательное взаимодействие на Хараме нашей авиации с наземными войсками. Ведя бой в условиях численного превосходства авиации про­тивника, наши летчики всегда превосходили его в сме­лости и ловкости. Они были примером для наземных войск.

В самый разгар сражения на Хараме в мою дивизию прибыл полковник Малино — Родион Малиновский, позже ставший Маршалом Советского Союза и минист­ром обороны СССР. На мой командный пункт, распо­ложенный почти на передовой, дождем падали снаряды,

летели пули. Когда мы знакомились, в его полуизумлен­ном и полунасмешливом взгляде я прочел осуждение за то, что держу командный пункт в таком месте.

Об этой встрече Маршал Советского Союза Малинов­ский рассказал в книге «Под знаменем Испанской Рес­публики», изданной в 1965 году:

«И вот я уже на командном пункте народного героя Испании Энрике Листера, назначенного командиром од­ной из первых дивизий Народной армии.

Как сейчас вижу эту встречу с ним. Мятежники при­стрелялись к его командному пункту, расположивше­муся в пастушечьем домике. В домик угодило не­сколько снарядов — засуетились санитары, забелели бинты. Потом начался пулеметный обстрел... А он стоит передо мной во дворике, подтянутый, в лихо заломлен­ной фуражке, при галстуке, и изучающе посматривает на меня: как, мол, тебе нравится такая музыка? Не на­чнешь ли кланяться пулям?

Советником к Листеру шел я, надо заметить, с изве­стным опасением. Укрепилась за ним репутация коман­дира храброго, тактически грамотного, но не терпя­щего постороннего вмешательства и тем более какой бы то ни было опеки. Владея немного русским языком (Ли­стер побывал в Советском Союзе, был бригадиром за­бойщиков на строительстве Московского метрополите­на), он посылал к чертовой матери всех, кто под горячую Руку совался к нему с неразумными советами.

— Не сработаешься, Малино,— предупреждал меня кое-кто.

А я решил: «сработаюсь». И теперь видел: Листер устраивает мне своеобразный экзамен.

Над головами, над чахлыми безлистыми кустиками посвистывают пули. Мы прохаживаемся с Листером от домика до дворовой изгороди, от изгороди до домика. У генерала вид человека, совершающего послеобеден­ный моцион, я тоже показываю, что пули беспокоят меня не более, чем мухи. Перебрасываемся короткими деловыми фразами... От домика до изгороди, от изго­роди до домика... Начинает смеркаться. Будто невзна­чай рассматриваю на рукаве рваный след от пули.

— Полковник Малино! — с улыбкой восклицает Ли­стер.— Мы еще не отметили нашу встречу.— И подзы­вает адъютанта: —Бутылку хорошего вина!»

Мы были вместе до окончания сражения на Хараме. Оттуда он направился во 2-й корпус, а я — на Гвадала­хару. Мы снова встретились в марте 1938 года на Ара­гонском фронте, куда он приехал навестить нас и опять увидел меня на командном пункте, обстреливаемом прицельным огнем врага. Незадолго до этого противник прорвал наши линии у Ла Кондоньеры, и я только что бросил в бой мой последний резерв — Специальный батальон. Благодаря геройству его бойцов, подоспевшим резервам и наступлению ночи мы сумели удержать свои позиции. Тогда-то я в последний раз видел полковника Малино в Испании. За время, что нам довелось воевать вместе, мы крепко подружились. Его отличали не только необыкновенная боевая закалка, но и умение быстро, четко и проницательно решать сложные военные во­просы на каждой стадии боя. Позже эти качества проявились еще более широко и блестяще. Больше всего мне нравились в нем смелость и твердость, с какой он отстаивал свои взгляды, уважение к мне­нию других, прямота и честность в отношениях с людьми.

Мои взаимоотношения с советскими товарищами всегда были откровенными и сердечными. Каждый из них был для меня другом, прибывшим помочь нам в трудной борьбе. Мое трехлетнее пребывание в Совет­ском Союзе и тесное общение с советскими людьми, в особенности в период моей работы на строительстве метро, дали мне возможность убедиться в их простоте, щедрости, прямоте, упорстве в труде, высоком чувстве солидарности, дружбы и самопожертвования. В Совет­ском Союзе я никогда не чувствовал себя иностранцем. Я работал, спорил, критиковал, как это делал любой советский человек. Когда советские люди приехали в нашу страну, мое отношение к ним не изменилось,— я не считал их иностранцами, видел в них братьев по борьбе, дорогих друзей. И если не был согласен с дей­ствиями или предложениями кого-либо из них, говорил открыто и прямо, как и должно быть между друзьями. Именно это и способствовало иногда возникновению обо мне мнения как о трудном человеке, о чем и говорил Малиновский. Сказанное вовсе не значит, что я пре­тендую на репутацию легкого человека.

Своими советами и участием в боях советские добро­вольцы оказали нам во время войны огромную помощь. Она останется в истории как пример подлинной брат­ской помощи настоящих друзей.

Несколько слов хочу сказать о том, почему на протя­жении всей войны я располагал свой командный пункт как можно ближе к передовой линии, за что меня не раз критиковали. Дело было не в бравировании храбростью, а в возможности осуществлять таким образом всесто­ронний контроль и действенное руководство. Я мог непо­средственно наблюдать за происходящим на поле боя и тут же разрешать все возникавшие трудные вопросы. Кроме того, присутствие командира оказывало положи­тельное влияние на подчиненных. Это всем хорошо из­вестно. Приведу такой пример. Однажды в период сражения на Эбро, во время жестокого боя на Сьерра де Пандолье, когда мы несли большие потери, командир дивизии, защищавшей этот участок, позвонил мне по телефону и сообщил, что враг прорвал фронт и дви­гается к его командному пункту. Поэтому нельзя ли отойти, ибо у него уже не оставалось резервов, чтобы сдерживать противника. Я ответил, что мой командный пункт, как ему известно, находится рядом с его пози­циями, но я не собираюсь переводить его подальше от линии фронта. Затем приказал принять все необходи­мые меры, чтобы задержать врага, обещая немедленно прислать на помощь свой Специальный батальон — по­следний резерв, которым я располагал в тот момент. Когда спустя полчаса после нашего разговора на поле боя прибыл Специальный батальон, положение уже было восстановлено. Отступавшие в беспорядке сол­даты, увидев командира дивизии, идущего в окружении офицеров своего штаба и связистов, остановились. Про­рыв в данном секторе привел бы к развалу всего фронта на Эбро еще за два месяца до того, как закончилось сражение.

С 5 по 8 марта в Валенсии проходил пленум Цен­трального Комитета партии. Делегатом от коммунистов 11-й дивизии на нем был Сантьяго Альварес. Вернув­шись, он вручил мне билет члена Центрального Коми­тета. Для меня ничего не могло быть дороже и ответ­ственнее, чем подобное проявление ко мне доверия партии.

Дата добавления: 2015-07-16