О поставщике идей

Он берется за все, и все ему удается. Нет ничего, чему бы он не являлся современником. Такая сила в ухищрениях интеллекта, такое непринужденное скольжение по всем сферам духа и моды — от метафизики до кинематографии — ослепляют, должны ослеплять. Нет проблемы, с которой он бы не справлялся, нет явления, которое показалось бы ему чуждым, нет искушения, которое оставило бы его равнодушным. Это завоеватель, и у него есть всего лишь один секрет: недостаток эмоций. Ему ничего не стоит начать любое дело, потому что он не придает этому никакого значения. Конструкции его великолепны, но в них нет «соли»: его интимнейшие переживания распределены у него в сознании по категориям и обретаются там, словно в какой-то картотеке катастроф или в каком-то каталоге треволнений. С одинаковой легкостью им классифицируются и различные виды душераздирающей боли, и детали отраженной в поэзии щемящей тоски. Непоправимое теперь систематизировали, ему посвящаются театральные ревю, оно экспонируется, подобно товару повседневного спроса, и давно уже стало чем-то вроде товара, производимого на некой фабрике тоски! Этого требует публика; этим подпитываются бульварный нигилизм и горечь ротозеев.

Мыслитель без определенной судьбы, невероятно пустой и удивительно изобильный, он эксплуатирует свою мысль, хочет, чтобы она была у всех на устах. Никакой рок его не преследует: родись он в эпоху материализма, он принял бы его простенькие концепции и обеспечил бы его победное шествие по всему миру; в эпоху романтизма он создал бы на базе последнего некую «Сумму грез»; появись он на свет в эпоху господства теологии, он манипулировал бы Богом не хуже, чем какими-либо иными понятиями. Потрясает сноровка, с которой он берет за рога любые великие проблемы: тут все замечательно, кроме подлинности. Глубоко апоэ-тичный, он не трепещет, когда говорит о небытии. Все его антипатии глубоко продуманы; отчаяние его укрощено и как бы даже выдумано задним числом. Однако воля его необыкновенно активна и в то же время столь трезва, что, если бы он захотел, он стал бы поэтом, а то и святым, если бы он придавал этому значение... У него нет ни предпочтений, ни предубеждений, мнения его случайны, и жаль, что он в них верит, хотя его интересует только ход собственной мысли. Если бы я услышал, как он проповедует с амвона, я бы не удивился, поскольку он находится по ту сторону от всех истин, которыми он распоряжается при том, что все они и не необходимы ему, и не органичны для него...

Продвигаясь вперед, подобно землепроходцу, он завоевывает область за областью. Его шаги являются такими же операциями, как и его мысли, и мозг его вовсе не является врагом его инстинктов: он возносится над другими людьми, не испытывая ни утомления, ни этакого злобного унижения, которое парализует желания. Сын своей эпохи, он выражает ее противоречия, ее бесполезную суетливость, и когда он устремляется покорять эту эпоху, то вкладывает в свои действия столько последовательности и упорства, что успех его и слава оказываются ничуть не меньшими, чем успехи и слава воителей, реабилитируя дух такими средствами, которые прежде казались ему отвратительными или были просто неведомы.

Дата добавления: 2015-07-19