Федье голос друга

Перевод по изданию: Francois FEDIER VOIX DE L’AMI Editions du Grand Est, 2007

Оглавление

Предисловие переводчика к книге Франсуа Федье «Голос друга». 1

От автора. 4

Предисловие переводчика к книге Франсуа Федье «Голос друга»

О книге Франсуа Федье «Голос друга»

“...Сказать «нет» тому «мне», который хочет занять все мое место.

Ф. Федье”

Франсуа Федье любит издавать небольшие книги, состоящие из одного трактата, одной лекции, одной глоссы к какому-то пассажу, строке, слову.

«Голос друга», небольшая двухчастная книга, посвященная одному удивительному словосочетанию из «Бытия и времени», принесла мне радость, какую может доставить только вещь, явившаяся на свет «при нас». О новом сочинении современника Анна Ахматова сказала: это как будто вам позвонили по телефону.

По этому «телефону», впрочем, нам могут позвонить Монтень и Гёльдерлин, Рембо и Цветаева (я называю тех, с кем беседует в своей книге Франсуа Федье). И какая-то фраза, написанная пятьсот лет назад, взорвет нашу обыденность не меньше, чем непредвиденный полночный звонок. Новое по существу всегда остается новым — так же, как ветхая обыденность всегда остается обыденностью, при всех своих свежайших сенсациях и «сменах парадигм». Сила новизны не убывает. Если что может убывать, так это наша способность отзываться на нее. Беда в том, что такое новое и вообще возникает крайне редко, а теперь уже настолько редко, что нас дружно убеждают, что «в наше время» его и быть не может. Что мы — к нынешнему моменту и, видимо, уже навсегда — прибыли в такое культурно-историческое место, куда оттуда больше не звонят, не пишут, посыльных не присылают. Связи нет и не ожидается.

И все же мы ждем какого-то известия оттуда, из области другого. По меньшей мере, некоторые из нас знают, что ждут, а другие — вообще говоря, вероятно, все — ждут, не зная о собственном ожидании. Из области — словами Федье — предельно своего, из того места, где человек присутствует, иначе: принимает собственное назначение; из той открытости бытия, удерживать которую, как говорит философ, есть подвиг. Из свободы, которой, как говорит Хайдеггер, человек не обладает, но она обладает им, и таким удивительным образом, что только она и ставит его в связь со всем сущим.

Такой «звонок», как новая книга Федье, говорит еще и о том (или в первую очередь о том), что этот телефон, что бы с ним ни делали, работает; он подтверждает, что связь не обрезана — и значит, как всегда, может быть другое, может быть совсем свое. Связь (опережая текст) совершенно другого с нашей глубиной: дружеская связь.

Франсуа Федье сообщает о важнейших вещах. Он говорит о редком и даже редчайшем, о совершенно необычайном и абсолютно единственном — о чем по существу всегда и говорят философия, теология и поэзия и о чем наши современники как будто сговорились не говорить и не думать. Предполагается, что «правильно» мы увидим мир, глядя на самое статистически вероятное, «типичное», самое обыкновенное и каждому, без малейших усилий с его стороны, известное на личном опыте. Что мы правильно поймем необычное, если сведем его к обычному (легко представить, как новейшая расхожая мысль истолкует «божественную дружбу» Монтеня с Ла Боэти, да и вообще «дружбу греков»); что правильно мы поймем высокое, если сведем его к низкому, если мы помешаем ему быть тем, что оно есть, произведем его «деконструкцию» (плохо усвоенный хайдеггеровский урок). Хайдеггеровская деконструкция делает противоположное: она призвана убрать помехи — чтобы дать сущему быть. Широта и свобода поэзии дышат в этой истине. Как первые философы, Федье говорит: об истине мы узнаем из редчайшего, из почти невероятного, почти невозможного, из того, куда крайне трудно войти и еще труднее там удержаться. Таким невозможным «по природе вещей» в этой книге предстает дружба. Дружба, почти никому не известная по личному обыденному опыту. Дружба как «дверь, распахнутая в метафизический опыт человека».

Признаемся, что для начала это звучит странно. Мы знаем или догадываемся, что классическая дружба, дружба, происходящая из свободы, дружба Аристотеля, Цицерона, Пушкина, наконец, — вещь уникальная, и без нее невозможна была бы вся наша творческая культура. Мы догадываемся, что эта дружба — драгоценнейший дар Европы человечеству[1]. Но чудо дружбы? Невероятность ее? Метафизика? Да, в этом-то и состоит существо классической дружбы. Другие, не чудесные отношения, дружбой и не называются, как не устают повторять Аристотель, Монтень, Гёльдерлин... Мыслитель совсем другого склада, другого ритма, чем Франсуа Федье, Симона Вейль, размышляя о дружбе в связи не с бытием и сущим (как Хайдеггер и Федье), а с другой полярной парой, необходимостью и свободой, говорит о том же — сверхъ-естественном — характере дружбы. Единство, в котором сохраняется автономность каждого, «невозможно в силу механизмов природы. Но возможно в силу чудесного вторжения сверхъестественного. Это чудо и есть дружба». Невозможно, чтобы два человеческих существа стали одним и при этом безупречно хранили дистанцию, которая их разделяет, если в каждом из них не присутствует Бог[2]. Симона Вейль сравнивает это с точкой схождения параллельных прямых, «которая находится в бесконечности» (Ibid. P. 207). Картина, которую читатель найдет в этой книге Франсуа Федье, еще головокружительнее, и знакомого геометрического образа я для нее не подберу. Каждый из двух участников дружбы не просто сохраняет свою автономность: именно здесь он ее и обретает, именно здесь он начинает существовать по собственному закону. Открыть другое в собственном сердце («не другое, чем я, а другое, чем всё вообще на свете», уточняет Федье: то есть, то, что вслед за Гёльдерлином — за Хайдеггером — за Аристотелем — он называет «наше theion», божественное) и, тем самым, прийти к себе; открыть себя в одиночку человек не может — и даже не захочет. К этому его зовет «голос друга». Друг дарит мне меня — того меня, о самом существовании которого я без него не догадался бы[3]. Присутствие (то есть истинное отношение человека с бытием) и есть вслушивание в этот голос друга. Описывая чудо дружбы, и Симона Вейль, и Франсуа Федье говорят по существу об истине бытия как о теофании и таинстве. Таким образом, в мире «без богов» (в гёльдерлиновском смысле) истины нет и всякая претензия на «обладание истиной» заведомо незаконна. Не странно, что об этом постоянно говорят те, кто выбрал жить в таком пространстве. Следует только помнить, что все утверждения такого рода описывают очень конкретную ситуацию говорящего — и в такой перспективе их и следует принимать: Феноменология Руин[4].

Я не буду пересказывать эту удивительную книгу. Она написана трудным философским языком. Таков язык Мартина Хайдеггера. Трудность этого языка одних сразу же отталкивает, других особенно привлекает и внушает идею именно так дальше и разговаривать обо всем на свете. Второе не лучше первого. Язык этот так труден и неловок (так Данте в Третьей кантике Комедии пеняет на свой «хриплый», «короткий» язык) только потому, что он усиливается[5] сообщить то, что другой язык, приноровленный к передаче обыденного опыта, не уловил бы: редчайшее, почти невозможное, единственное, неуловимое. В своих размышлениях о Гёльдерлине Федье замечательно объясняет трудность, напряженность, «неправильность» поэтического языка с точки зрения норм обыденного узуса (вообще говоря: его атипические конструкции): поэт не деформирует язык — «он делает его более говорящим»[6]. Человеческому языку, замечает Федье, постоянно грозит возможность перестать быть говорящим, впасть в бессмысленность. Бессмысленность этого рода представляют собой вовсе не «заумные» «бобэоби», а бездумное автоматичное обыденное говорение, при котором слово ничего не говорит и ничего не значит. «Трудный язык» поэзии и философии (она делает это иначе, чем поэзия) противостоит этому нонсенсу. Он хочет высказать не то, чем мы в нашем уме обладаем, а то, что обладает нашим умом. Так же, как это делает свобода. В этом трудном языке могут звучать столь ненавистные современности «жреческие» обертоны. Но они появляются не из пресловутой «воли к власти», а как невольное отражение значительности того, о чем ведется речь.

Верность и мужество[7] — эти слова всегда приходят мне в голову в связи с мыслью Франсуа Федье. Эти свойства делают его в актуальной современности мыслителем contre-courant. Он мыслит против того течения, которое несет нас в мир без другого, без возможного, в какую-то всеобщую человеческую капитуляцию, к «руинам, которые были в начале». С благодарностью к автору я переводила эту книгу на русский язык (явно не больше «привыкший к философии», чем, по словам Ф. Федье, французский), вслушиваясь в голос друга, в голос Европы.

Я переводила ее, думая о друге Франсуа Федье и моем друге, Владимире Вениаминовиче Бибихине. Его светлой памяти я посвящаю этот перевод.

Ольга Седакова

Дата публикации: 27.10.2010

Дата добавления: 2015-07-19