Что такое мистицизм?

Дать определение мистицизму нелегко, поскольку существует множество его разновидностей; очень трудно найти их всеохва- тывающий признак. Есть мистицизм восточных религий: Упани-шады являются источником, а Шапкара (788-820 гг.) великим учителем и толкователем веданты. Существует также система ментальной концентрации Йоги. Буддистская мистическая традиция начинается с самого Будды и простирается до опытов Сато-ри у современных мастеров дзен. В азиатских религиях личность сливается с божественным Бытием, а идея личностного Бога является для них чуждой. Монотеистические религии также являются мистическими. В мусульманской традиции есть суфизм. Существует иудейские хассидские мистики. Христианство слито с философией неоплатонизма, в нем было множество великих мистиков и святых, включая Дионисия Ареопагита, Мейстера Экхарта, св. Иоанна Крестителя, Яна ван Рюйсбрюка и Якова Беме.

Исследователи мистицизма пытались отличить мистический опыт от других форм религиозного опыта. Якобы состоявшаяся по дороге в Дамаск встреча Павла с Богом, рассказанная в Новом Завете, не является мистической сама по себе; не являются мистицизмом «слышание голосов», «видение образов» или «получение откровений» при вербальном общении. Следовательно, из мистицизма исключаются наставления свыше Моисею в форме Десяти заповедей, Нагорная проповедь Иисуса или божественные откровения Корана, полученные Мухаммадом. Этот особый вид откровений мы рассмотрим в следующих главах.

Понятие мистицизма также нельзя употреблять как синоним паранормального мира, населенного привидениями, демонами, духами, или оккультных способностей, телепатии, предвидения, ясновидения или экстрасенсорного восприятия. Оно не должно употребляться неопределенно расширительно, включая в себя эстетический опыт: сильное возбуждение, вызванное поэзией, музыкой, искусством, вдохновенным пониманием красоты природы. Это необоснованные, метафорические расширения рамок мистицизма. В более точном смысле мистицизм относится к тому особому типу переживаний, когда мистики заявляют, что у них происходит непосредственная встреча со спиритической реальностью; обычно она открывается в охватывающей всего человека уникальной встрече, полной возбуждения и восторга.

Уильям Джеймс в «Многообразии религиозного опыта» говорит, что паше обычное сознание, включающее рационально- эмпирические компоненты, есть всего лишь один из типов сознания и что существуют «потенциальные формы сознания, полностью отличные от него». Мы воспринимаем объекты пространственно-временного мира посредством цветов, топов, форм и размеров. Этот мир податлив для наших целей; наше поведение воздействуют на внешние предметы и наоборот. Мы описываем эти взаимодействия в рамках рациональных понятий. Мистики утверждают, что выше и вне этих обычных форм познания есть другой уровень сознания, на котором мы входим в контакт с действительностью, которая намного глубже и достовернее, чем все то, с чем мы сталкиваемся в повседневной жизни. Они не способны перевести эту реальность в чувственные восприятия или на язык понятий. Они не могут точно описать ее на обычном языке. Они настаивают на том, что это «невыразимо», неописуемо и неопределимо.

Плотин отрицает, что разум может обеспечить адекватный дискурс мистической встречи с Единым:

«Дискурсивный разум, если он желает сказать что-нибудь, должен схватить сначала один элемент истины, затем другой; таковы условия дискурсивного мышления. Но как дискурсивное мышление может понять абсолютно простое? Для его постижения достаточно духовной интуиции. Но в этом акте понимания у нас нет ни силы, ни времени сказать что-нибудь; лишь впоследствии мы можем размышлять об этом. Мы можем верить, что мы действительно видим, как свет вдруг озаряет Душу; этот свет исходит из Единого и есть Единое». Некоторые виды животных могут хорошо чувствовать запахи или слышать звуки в диапазоне, превышающем человеческий. Разве невозможно расширенное сознание, которое мистики могут открыть, входя в измерения, недоступные обычному сознанию? Это особая проблема для научных эмпириков и скептиков. Если знание о вселенной укоренено в каком-нибудь опыте (будь он потенциальным или актуальным, непосредственным или опосредованным), то почему бы не принять утверждения мистиков, которые, возможно, так настроены на реальность, что способны проникать в суть бытия. Существует

* ¹ Цит. по: W.T. Stace, The Teachinqs of the Mystics (New York: Mentor, 1960), p. 115. история о чужеземце, посетившем королевство слепых и который был не способен передать его жителям все чувства и впечатления зрячего человека. Несомненно, сложно объяснить фригидной женщине или монаху, давшему обет безбрачия, значимость оргазма, если они никогда не испытывали сексуального экстаза. Почему бы не допустить возможность расширенной чувствительности, открывающей великолепие, которое и не снилось прозаическому воображению?

Классический мистицизм встречается довольно редко. Например, по подсчетам В.Т.Стейса, существовало только около ста хорошо известных христианских мистиков. Многие великие ученые, посвятившие огромное количество времени изучению этих феноменов, признавались, что у них никогда не было подобного опыта. Катберт Батлер, католический теолог, автор важного исследования о мистицизме, признается, что сам он не испытывал такого опыта, «никогда ничего такого, что можно назвать эмпирическим восприятием Бога или Его Присутствия».¹ Уильям Джеймс сознается в том же. Он говорит, что большая часть литературы о мистицизме, которую он видел, «рассматривала этот предмет со стороны, ибо я не знаю никого, кто приводил бы авторитет опыта в подтверждение своих слов. У меня тоже его не было...» Джеймс предположил, что «состояния мистической интуиции могут быть только внезапными и чрезвычайно увеличивать «обычное поле сознания... безмерным расширением границ этого поля». Проблема, конечно, в том, что мистицизм но своей природе нарушает стандарты научной объективности. Если бы мы захотели принять его показания, нужно было бы, чтобы он оказался доступен интерсубъективному анализу и подтверждению. К сожалению, это почти исключается самой его природой. Его было практически невозможно повторить до недавнего времени, то есть до изобретения психоделических наркотиков, которые вызывают похожие психологические переживания-

* ¹ Cuthbcrt Butler, Western Mysticism, 2^nd ed. (New York: Harper and Row, 1966), p. 136.

* ² The Works of William James: Essays in Philisophy, ed.

F. Burkhardt (Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1937), from «A Suggestion

About Mysticism», Journal of Philisophy, Psycholoqu and Scientific
Methods, Feb.7, 1910, p. 157.

. Должны ли мы отрицать мистицизм априори? Для теологов он остается догмой по определению.

Проблема для скептицизма в том, что мистицизм, но крайней мере в классическом смысле, является необычным и диковинным опытом. Хотя мистики утверждают, что он невыразим и непередаваем, некоторые из них все же пытаются объяснить и истолковать его на обычном языке. Это и может стать предметом нашего тщательного анализа. Во-первых, мы обнаруживаем, что между свидетельствами мистиков имеются существенные различия, непохожи и их истолкования. Тем не менее, по словам некоторых комментаторов, в мистицизме есть и общие признаки. Самая важная черта мистицизма, считает Стейс, связана с тем, что он включает схватывание окончательного «внечувственного единства» всех вещей, властное чувство «единства реальности». В этом неразличимом единстве исчезают разделения и многообразия. Это чисто унитарное сознание якобы лишено всякого чувственного и интеллектуального содержания.

Рудольф Отто так описывает индуистскую мистическую традицию веданты:

«Истинное Бытие есть единая субстанция (ека сат), само Бытие, внутренний Брахман, неизменяющийся и неизменный, неразделимый и не имеющий частей. То есть (а) множественность вещей существует только через «майю» (которая обычно переводится как «просто проявление»). Сама сат есть «только единственное», (б) в самом Брахмане или Бытии абсолютно и неизменно «только единственное», у него нет частей, нет множественности и тем самым множественности различий и разграничений.... Это вечное единственное в своей однородной природе есть полностью и совершенно Атман или дух, чистое сознание, чистое знание... Таким образом, оно в то же время бесконечный «анантам», находящийся вне пространства и времени... Душа человека, «внутренний атман» — это ничто иное, как сам этот вечный, неизменный, однородный Брахман». Мистицизм включает в себя путь, но которому должна пройти душа, лестницу, по которой она может взойти к мисти-

* ¹ Rudolf Otto, Mysticism East and West: A Comparative Analysis of the Mature of Mysticism (New York: Macmillan, 1923), p. 19. ческой интуиции Единого. По словам Плотина, это включает единство с божественным:

«Когда душа отворачивается от видимых вещей и делается красивой, насколько только возможно, она становится подобной Единому... И видит Единое, вдруг появляющееся в ней, и нет ничего между ними, и они больше не являются двумя, но одним, поскольку вы не можете различать между ними, пока длится видение». Святой Августин выразил смысл христианского мистицизма описательным образом: «Мой ум в блеске дрожащего сияния приблизился к Абсолютному Бытию — Тому, Кто Есть».² То есть, мистицизм включает в себя определенный прямой контакт души с трансцендентной реальностью, сильную привязанность к нему и тождество с ним.

Главенствующей в мистицизме является вера в то, что путь достижения мистического опыта и открытия единства существования с божественным состоит в обращении внутрь себя. Путь к Богу пролегает через самонаблюдение и сосредоточенность на самом себе; Бог имманентно присутствует в душе.

Бог сокрыт в душе, и истинное созерцание будет искать его там в любви. (Св. Иоанн Креститель)

Душа находит Бога в глубине самой себя. (Ян ван Рюйсбрук)

Где душа, там и Бог. (Мейстер Экхарт)

Мы должны искать Бога внутри нас. (св. Тереза) Мистический опыт достигает своей высшей точки во вспышке страстного и эмоционального пресуществления. Оно включает открытие сердца, возникновение любви. Это предполагает «единство» в том смысле, что душа мистика растворяется или смешивается с божественным, она втекает в Бога, а Бог втекает в нее. Часто упоминают при этом сильный и мерцающий свет, который заливает сознание и бытие личности и властвует надо всем. Из этого переживания вырастают неописуемая радость, чувство блаженства, исступленное счастье, жизнерадостное переживание спокойствия, внутреннее наслаждение.

* ¹ Цит. по: Stace, Teachings of the Mystics, p. 115.

* ² St. Augustine, Confessions, VII, 23. Цит. по: Butler, Western Mysticism, p.4.

* ³ Цит. по: Douglas Clyde Macintosh, The Problem of Religious Knowledge (New York: Harper, 1940), chap. 2.

Луи де Блуа (бенедектинский аббат, умерший в 1566 году) так описывал свой опыт:

«Это великое событие, в высшей степени великое событие... соединиться с Богом в божественном свете в мистическом и открытом союзе. Это происходит там, где чистая, покорная и смиренная душа, горящая пылкой любовью, возносится над собой милостью Божией, и через сияние божественного света, озаряющего разум, теряет всякую способность рассматривать и различать вещи и оставляет все, даже самые прекрасные образы, и все тает от любви и превращается в ничто, растворяется в Боге. Тогда душа соединяется с Богом без всякого посредника и становится одним духом с Ним и преобразуется и изменяется в Него.... Она становится единой с Богом, но еще не как субстанция и природа Бога». Св. Иоанн Креститель (кармелит, умерший в 1591 г.) так описал свой мистический опыт:

«Цель, о которой я говорю, это божественное объятие, союз души с божественной Субстанцией. В этом любящем, сокрытом знании Бог объединяет Себя с душой возвышенно и божественно... Это знание состоит в контакте души с Божественным, и это Сам Бог, Который чувствуется и ощущается, хотя и не так открыто и отчетливо, как это будет в раю. Однако это прикосновение к знанию и радости так глубоко и так полно, что оно проникает в сокровенную субстанцию души. Это знание в некоторой степени пронизано божественной Сущностью и вечной жизнью». Св. Францис из Сейла (епископ Женевы, умерший в 1622 году) следующим образом описал союз души с Богом:

«Как растаявший бальзам, который больше не обладает крепостью или твердостью, душа входит или вливается в Того, Которого она любит: она не вытекает из себя как бы внезапным скачком и не цепляется и не прилипает к нему в соединении или союзе, но мягко соскальзывает, как текучее и жидкое вещество, в Божество, Которое она любит. Она выходит в этом священном истечении и святом разжижении и оставляет себя, не только для того, чтобы соединиться с горячо Любимым, но и чтобы полностью смешаться с Ним и погрузиться в Него

* ¹ Spiritual Mirror, с. II Цит. по: Butler, Western Mysticism, p.9.

* ² Ascent of Carmel, II c.24,26. Цит. по: Butler, Western Mysticism, p. 10.

. Истечение души в Бога это истинный восторг, в котором душа полностью переходит границы ее естественного способа существования, полностью смешиваясь, просачиваясь и поглощаясь Богом». Прежде всего нужно спросить: что представляет собой опыт, о котором только что было рассказано? На что он указывает? Как его можно истолковать?

Одна из проблем состоит в том, что всякая интерпретация окрашивается социальным и культурным контекстом, в котором происходил мистический опыт. Христианские мистики стремятся увидеть в нем послание Христа, мусульманские, индуистские, или иудейские мистики дают свои, культурно совершенно отличные истолкования. Буддисты не являются теистами, а индуисты — монотеистами; у них нет понятия ипостасного Бытия или ожидания личного бессмертия. Индуисты ссылаются на контакт с Атманом или мировой душой, Буддисты называют свой опыт Нирваной или ничто. Их опыт не очевиден для монотеистических толкований западных религий. Стейс полагает, что, возможно, мистическому опыту нельзя приписать вообще никакого религиозного смысла: это — опыт сам по себе, лишенный каких-либо особых теологических атрибутов.

Можем ли мы сделать из этих переживаний вывод о существовании потустороннего? Указывает ли он на потустороннюю реальность, краткие проблески которой могут узреть только некоторые люди с помощью особых усилий? Должны ли мы придавать серьезное значение тому, что их опыт сообщает нам о последней реальности? Или, напротив, мистический опыт является низменным, патологическим состоянием сознания? Является ли он искажением нормального сознания и восприятия? Бертран Рассел заметил: «С научной точки зрения мы не можем делать различий между человеком, который мало ест и при этом видит божественные небеса и человеком, который много пьет и от этого видит змей. Каждый из них пребывает в ненормальном физическом состоянии и потому у них ненормальные восприятия». ¹ Treatise of the Love of God, VI, 12. Цит. по: Butler, Western Mysticism, p.ll.

* ² Bertrand Russel, Mysticism.

Цит.

по: Walter Kaufmann, Critique of Philisophg and Religion (Garden City, New York: Doubleday, 1961), p.315.

Уильям Джеймс говорит, что «мистический опыт есть и имеет право быть авторитетом для тех, кто его переживал». С другой стороны, он согласен с тем, что те, у кого не было такого опыта, не обязан считать его достоверным. Он заключает: «Нужно всегда оставлять открытым вопрос о том, что мистические состояния могут быть высшей точкой, окном, через которое разум видит более широкий и богатый мир». Некоторые натуралистические объяснения причинные интерпретации.

Верующий, принимающий достоверность мистического опыта, часто несведущ в сравнительном научном анализе или не догадывается об альтернативных объяснениях мистического состояния. Разделяя религиозное мировоззрение, он считает теистические истолкования правдоподобными. Однако возможно несколько альтернативных естественных объяснений. Классические религиозные интерпретации появлялись в определенном культурном окружении, особенно в средневековый период. С переходом от религиозной к научной культуре, начинают преобладать естественные

Возникает следующий интересный вопрос: каковы условия, необходимые для достижения мистического состояния? Ясно, что это состояние относительно редкий случай и требует огромных усилий. Это не отрицает того, что многие обычные люди сообщали о подобных мистическому опытах — опытах покоя и единения с природой. Но это не тот опыт, о котором сообщают великие мистики и святые.

Читая их жизнеописания, мы находим, что их опыт обычно включает долгий и тяжелый период подготовки к мистической кульминации. Во-первых, нужно сильное стремление к мистическому опыту, желание обнаружить Бога или достигнуть Нирваны. Во-вторых, интенсивное усилие жить духовной жизнью, включая постоянные молитвы и службы. В-третьих, мистик должен подавлять все физические желания, светские блага, сексуальные мысли или плотские прихоти. В-четвертых, мистик должен вести аскетическую жизнь самоотречения и самоконтроля. Это может включать в себя затворничество, ограни -

* ¹ William James, Varieties of Religious Experience, pp. 422-24, 428. Цит. по: Butler, Western Mysticism, p. 137/ чепный сон, тяжелую работу, даже самобичевание и умерщвление плоти. В-пятых, мистики вообще живут изолированной и уединенной жизнью, в темных пещерах или в одиноких кельях, в отрыве от всего мира. Основой мистического опыта оказываются сенсорный дефицит, сексуальная подавленность и нарочитая уединенность; все это — существенные условия для появления психозов.

Теперь, согласно мистику, прямая дорога достижения желаемого состояния — это обращение внутрь себя посредством созерцания и медитации. Это можно начинать с пения мантр, повторения молитв, концентрации на одном объекте или переживании. Техникой йогов являются повторение и концентрация. Только так может произойти желаемая отрешенность. Последние исследования показывают, что состояние релаксации, близкое к мистическому опыту, может произойти вследствие концентрации внимания на любом объекте, без необходимости читать молитвы или мантры. Возникает предварительное состояние расщепления. И только после длительного и трудного пути мистик может достичь желаемого освобождения. Когда это происходит, он входит в состояние, подобное трансу, в котором сознание отделено от телесных ощущений. Происходит впетелесный опыт.

Св. Августин описывает это состояние как «среднее между сном и смертью». Он говорит, что «душа вовлечена в него так, что не чувствует телесных ощущений больше, чем во сне, но меньше, чем в смерти». И св. Григорий утверждает, что «разум высвобождает себя от вещей в этом мире и останавливает свое внимание полностью на духовных вещах». Он говорит, что «посредством огромного усилия» он испытывает моментальное восприятие «неохватного света». Затем «изнуренный этой попыткой» и ослепленный видением света, он «утомленный погружается в свое обычное состояние чтобы восстановить свои силы». Другие мистики испытывают впечатления, будто они летят по воздуху или взлетают. Св. Тереза рассказывает, что «часто мое тело словно бы становилось таким легким, что теряло весь вес».

* ¹ St. Augustine, De Genesi ad litterum, 26, 53. Цит. по: Butler, Western Mysticism, p.50.

* ² St. Gregory, Benedictine Monachism. Цит. по: Butler, Western Mysticism, p.67.

Она сознавала, как она «поднималась» над землей. Генрих Сузо также сообщает об ощущении «парения». Все эти общие формы переживания пребывания вне своего тела, о которых люди сообщают сегодня, находятся в сфере между гипногогическим и гиннопомпическим сном. Может быть поставлен вопрос, является ли воспаленная сосредоточенность на этих переживаниях симптомом душевной болезни? Эти опыты имеют сходство с состоянием психоза. Шизофреник часто выпадает из когнитивного соприкосновения с реальностью. Он может оказаться не в состоянии ясно различать объекты в пространственном и временном мире. Его нормальные восприятия нарушены. Его собственное ощущение самого себя может быть сомнительно или утеряно. Ему может казаться, что он находится вне своего тела, он может наблюдать себя как зритель или же считать себя растворенным в реальности. Шизофреники часто окутаны галлюцинациями и фантазиями. Время и речь могут лишаться своих обычных значений. В хорошо известном случае Фрейд описал психические реакции Даииеля Пауля Шребера, параноика, который верил, что находится в контакте с Богом. Шребер думал, что нервные окончания его мозга соединены с Богом. Он слышал голоса и видел эти окончания в форме лучей:

«Перед моим внутренним взором — лучи, которые являются как переносчиками голосов, так и трупным ядом, который должен быть выведен из моего тела, как длинные, вытянутые окончания они приближаются к моей голове с отдаленного места на горизонте... Сияющая картина моих лучей становится видимой моему внутреннему взору, когда я лежу в кровати не спя, но бодрствуя...» Я знал студента, который рассказывал о подобном «мистическом» опыте. Пожилой человек потерял из-за рака свою жену и ему приходилось воспитывал троих детей. Он потерял свою работу из-за «эмоциональных трудностей». Однажды он рас-

* ¹ Цит. по: James H. Leuba, The Psychology of Religious Misticism, rev. ed. (London: Routledge, Kcgan Paul, 1929), p. 250-58.

* ² Цит. по: Ben-Ami Scharfstein, Mystical Experience (Indianapolis: Bobbs- Merrill, 1973), p. 135.

сказал, как его сознание внезапно очистилось. Мир был залит белым светом и у него не было ощущения времени — он чувствовал себя погруженным в покой. Через три дня он очнулся в психиатрической лечебнице. По-видимому, он бродил голым по улицам, но не помнил об этом. С тех нор его забирали в психиатрическую больницу, а когда к нему возвращалось восприятие и смысл этой жизни, выпускали из нее.

Одним из особенно интригующих аспектов мистической жизни является роль, которую в нем играет подавление сексуальности и символизм. В нем присутствуют две противоборствующие составляющие. Во-первых, подавление и фрустрация, ощущение, что удовольствия плоти, особенно сексуальные наслаждения, являются злом и грехом. Во-вторых, в мистической встрече есть видимая форма сублимации некоторого сексуального удовлетворения. Согласно Джеймсу Лейба, существуют глубокие психологические и органические потребности, которые помогают объяснять поведение мистиков.¹ Существует стремление к «самоутверждению» и «самоуважению», желание «посвятить себя чему-то или кому-то», потребность в «привязанности и моральной поддержке», потребность в «покое, единодушии и единстве». И наконец, существуют «органические потребности» в «чувственном удовлетворении», особенно в связи с сексуальной жизнью. Христианские мистики находятся под влиянием двух идеалов монашеского христианства: «самоподчинения воле Бога и целомудрия». С одной стороны, существует идеал «самоотречения», в котором физический секс запрещен; с другой — требование покорно отдаться любящему и праведному Богу. Очень мало кто из выдающихся мистиков, если такие вообще были, вел нормальную супружескую и сексуальную жизнь: мистическая жизнь в прямом смысле выросла из расстройств и самоограничений. Она стала патологической реакцией на потребность сексуального удовлетворения посредством неадекватного высвобождения либидо.

Самой примечательной иллюстрацией этому является св. Тереза. Ее мистический опыт имел очевидные фаллические символы и оргазмические обертоны. Она говорит:

*¹ Leuba, Psychology of Religious Misticism, pp. 116-17. «Я видела ангела близко от меня, с левой стороны, в телесной форме...Я видела в его руках длинное золотое копье, железный наконечник которого казался небольшим огнем. Мне казалось, что он иногда вонзал его мне в сердце и прокалывал мои внутренности. Когда он вынимал его, казалось, что он также вынимает и их и оставляет во мне огонь с великой любовью к Богу. Боль была так велика, что заставляла меня стонать, но сладость этой чрезмерной боли была столь превосходной, что я не желала быть избавленной от нее. Моя душа удовлетворена теперь ничем иным как Богом». Сходный сексуальный элемент обнаруживается в описании мадам Гиойон, французском мистике (1648-1717). «Я молю любви, которая потрясает, сжигает и оставляет в обморочном состоянии от невыразимой радости и боли», — восклицает она. Она говорит, что Бог отвечает на ее мольбы, воспламеняет ее страстью и после удовлетворения, еще дрожа каждым своим членом, она говорит ему: «О Бог, если бы ты позволил людям чувствовать то, что чувствую я, они бы очень скоро оставили свои ложные удовольствия, чтобы наслаждаться истинным блаженством». Пьер Жане, французский психиатр, лечил пациентку, одинокую женщину по имени Мадлен, известную своим мистическим опытом. Она рассказывала:

«Я чувствую себя зачарованной чистым и нежным объятием, которое обольщает все мое существо, невыносимый жар пронзает меня до глубины души... Плоть, мертвая для чувственных ощущений, остается живой для чистых и божественных удовольствий. Я засыпаю, нежно укачиваемая в объятиях Бога. Бог так сильно прижимает меня к себе, что Он вызывает страдание во всем моем теле, но к этой боли я не могу испытывать ничего, кроме любви..».

Мадлен в своих фантазиях о своей связи с Богом чувствует желание иметь детей: «Однажды она замечает, что ее соски воспалились, «потому что Он сосал их так много». Она Божья мать и кормилица, она позволяет Богу играть, она бранит его и т. д.». ¹ Цит. по: Evelyn Underbill, Mysticism (New York: World/Meridian, 1972).

* ² Цит. по: Leuba, Psychology of Religious Misticism, p. 76.

* ³ Цитировано по: Adrew Neher, The Psychology of Transcendence (Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-Hall, 1980), p. 113.

5* Элементы сексуальности присутствуют также у мистиков-мужчин, что позволяет предположить об их скрытой гомосексуальности. Статуи и картины почти обнаженного Иисуса в великих соборах Европы, возможно, стимулировали возникновение чувства возбуждения.

Св. Иоанн Креститель красочно описывает свое единство с Богом:

«О кроткое нежное прикосновение, Мир, Сын Божий, Который проникает нежно саму субстанцию моей души и мягко прикасается к ней, впитывает ее полностью в Божественной сладости... Сейчас в своем прикосновении к Богу душа испытывает свое пребывание в истине, хотя и не совершенно, чувствует предвкушение вечной жизни. Невероятно, что, когда мы верим так, как должны верить, это прикосновение наиболее вещественное и Субстанция Бога прикасается к субстанции души. Многие святые переживали это в своей жизни. Сладость наслаждения, которое испытываешь от этого прикосновения, превосходит всякое описание». Ян ван Рюйсбрук говорит:

«В этой буре любви борются два духа: Дух Бога и наш собственный дух. Бог через Святого Духа склоняет Себя к нам, и при этом мы касаемся любви... Это заставляет влюбленных растворяться друг в друге, прикосновение Бога и Его дары, наше любовное желание и наша отдача Ему: это осуществление любви. Этот прилив и отлив переполняет фонтан любви: тем самым прикосновение Бога и наше любовное желание становятся одной простой любовью... Мы не можем ни схватить, ни понять это безграничное Благо, которое мы испытываем и которое нас охватывает; и мы не можем войти в него сами по себе или путем наших упражнений. И потому мы так бедны сами по себе, но богаты в Боге. Св. Бернар описывает свой опыт как «мистический поцелуй» Христа. Если бы консерваторы читали католическую благочестивую литературу, они, возможно, сочли бы ее порнографической:

«[Поцелуй Его Уст] означает ничто иное, как вхождение Святого Духа... Невеста имеет смелость доверительно просить,

*¹ Цитировано по: Butler, Western Mysticism, p. 10.

*² Там же. р.8-9.

чтобы вхождение Святого Духа могло быть даровано ей под именем Поцелуя. Когда Невеста молится о том, чтобы ей был дан Поцелуй, она просит о том, чтобы ей была дана милость тройственного знания [то есть Отца, Сына и Святого Духа], насколько оно может быть воспринято в ее смертном теле... Этот дар выражает и свет знания, и благочестивую набожность.» Другой формой трансформации гомосексуальности является мазохизм. Во многих случаях мистик способен достичь сильнейшего восторга только после самоистязания и самобичевания. Церковь превозносила физические страдания. Она находила благодарных приверженцев, которые по своей воле и с чувством любви подчинялись ее требованиям.

Генрих Сузо (1300-1366), доминиканский монах, описывает свой опыт в «Автобиографии». Подобно другим монахам, он страдал от соблазнов. Он боролся против них, причиняя себе физическую боль и муки. Он думал, что только чрезмерным аскетизмом и истязанием плоти он может искупить свои грехи. Он рассказывал, что долгое время был способен достигать частых, даже каждодневных экстазов. Однако наконец пришло время, когда он понял, что не может продолжать этот путь и оставаться в живых. «Он был так изможден, что у него был только один выбор: умереть или прекратить эту практику». Он сообщает, что выбросил в реку все инструменты, которыми истязал себя. Интересно, что Маркиз де Сад и некоторые другие находили такое же удовольствие в садомазохистской боли, хотя они не называли ее «божественной». Церковь нередко рассматривала состояние психоза как имеющее мистический смысл и заключающее в себе знаки божественной милости и избранничества. Она стимулировала их установлением монашеской жизни, введением целибата, требованием строгих обетов целомудрия, вознаграждением покаяния и страданий и одобрением пассивности и покорности.

Дата добавления: 2015-07-19