Дождь не может идти вечно

Хлынувшая из раны кровь заставила отступить. Я еще ухитрилась выдернуть нож из раны, отчего кровь забила упругим фонтаном. Инга исчезла. Потерявшая поддержку Маркелова завизжала, пятясь назад. Макс покачнулся, вскинул руку, все еще пытаясь остановить меня. Упал на одно колено. Языки пламени дьявольскими отсветами радостно заиграли на его бледном лице, обтянутом стремительно стареющей кожей.

— Подожди… — успел прошептать Макс, прежде чем откинуться на спину.

С ножа капала кровь. Я стояла, тупо глядя перед собой, а в голове скрещивались и переплетались голоса:

«Выродки!»

«Убийцы!»

«Враги!»

— А-а-а! — Я схватила себя за волосы, дернула, пытаясь вытрясти весь этот шум из черепной коробки. Потому что передо мной лежал тот, кто был мне всего дороже, а эти голоса были чужими. Их мне навязали.

Макс тянул ко мне руку, я видела, что губы его шевелятся, но не понимала слов.

«Убей!» — влился в меня противный голос Мельника. Пламя весело затрещало, подтверждая его слова. Зашумела крыльями мельница, заскрипели воротины. Чтобы заглушить в себе этот голос, я зажала уши руками. Почувствовала, что в кулаке все еще что-то держу.

Нож! Окровавленный нож был со мной. На секунду пламя в дверном проеме расступилось, и я шагнула в открывшуюся арку.

— Стой! — закричали мне в спину. Но я должна была убить шепчущий во мне чужой голос, освободить свою память. Что-то важное осталось здесь на мельнице, часть меня, о которой я забыла. И вот теперь настало время вспомнить.

Пламя съело бензин у основания мельницы и теперь стало деловито пробираться по бревнам и перекрытиям наверх. Веселые, сильные, резвые языки лизали старые стены, выжимая из них дым. И над всем этим как одно бесконечное проклятие скрипело мельничное колесо.

— Маша!

Крик ворвался сквозь треск и падающие головни.

Надо подняться наверх и прекратить вращение. Как только лопасти замрут, все закончится.

— Маша! Где ты?

Голос Мельника звучал рядом. Меня от него спасал дым. Он звал, и все, находящееся внутри меня, потянулось к нему, но я заставила себя шагнуть в сторону. Оглянулась на дверной проем, где ожидала увидеть лежащего Макса, но пламя встало веселым оранжевым частоколом. Жар заставил отступить. Скрип карябал барабанные перепонки.

Мне надо было подняться наверх, туда, где рождается этот звук.

Я подошла к лестнице, взялась рукой за перила. Да, мне туда. Начала подниматься.

Первый пролет, небольшая площадка.

Столб нехотя вращается, подчиняясь силе заклятия. Дальше ступеньки пошли шире, подстраиваясь под чей-то широкий уверенный шаг.

Площадка. Цепляясь зубцами, воротина передает вращательное движение от лопастей вниз, где мелется мука.

На первом этаже завизжали. Я хотела бежать дальше, чтобы дойти до самой макушки мельницы, но ступеньки кончились. Над головой каркающим смехом раздавался скрип мельницы. Он душил меня, гнул к земле, заставлял подчиниться.

— Ненавижу! — выдохнула я, двумя руками перехватывая окровавленный нож и всаживая его в зазор между зубцами. Воротина потянула нож в сторону, стаскивая меня с площадки, заскрипела, ломая прочное лезвие, заахала и, вырвавшись из пазов, застыла. Мои пальцы съехали с мокрой рукояти ножа, и я, потеряв точку опоры, полетела в дымящуюся кроваво-огненную бездну. Взметнулся к потолку злой, кашляющий смех. И все потонуло в треске падающих балок.

Дым, дым… Везде был дым. Он застрял в горле, в глазах, мешал вдохнуть. Он поселился в волосах, в морщинках кожи на пальцах. Дымом пахло от моей футболки, от рук. И даже в кроссовках что-то шевелилось, рождая образ серого дымного призрака.

Зато голова была легкой. Даже слегка звенящей. Тело исчезло, оставив вместо себя парящее сознание.

Я плыла в лодке. Суденышко мерно покачивалось. Я слышала плеск волн.

Вблизи длинно с удовольствием выругались, и я поняла, что плеск волн мне не чудится. Вода действительно шумела. Но все это было там, за гранью сознания. Во мне было странное состояние умиротворения. Я реяла в воздухе, чувствуя слабые толчки. А меня, оказывается, несли. Тот, кто нес, шагал легко, держал без напряжения. Неужели я стала такой легкой?

Я провела рукой по мягкой коже его груди. Она была по-детски ровна и бархатиста. Приятно было касаться ее пальцами. Аккуратный розовый кружок соска, четкая линия ключицы.

В темных волосах застряли серые частички пепла. Он осел на плече, как снег, припорошил перепачканный сажей скат к локтю. Это было так неправильно, что я потянулась стряхнуть пепел, невольно останавливая такое уютное движение.

— Маша! — Держащие руки чуть крепче сжали меня. — Ты?.. — Что-то такое он хотел спросить, но не отважился, вместо заготовленного вопроса пробормотав: — Как ты себя чувствуешь?

Я подняла лицо вверх. Дождь прекратился. С неба падал пепел. Он легкими чешуйками кружился в воздухе, не сразу решаясь приземлиться. Прогоревшая мельница громоздилась черным остовом, главка с лопастями обвалилась внутрь, сломав одно из четырех крыльев. Две пожарные машины неуверенно посверкивали на своих крышах мигалками. Пожарные с испачканными пеплом лицами сворачивали шланги. Из лежащего на земле брандспойта текла вялая струйка воды.

— Чего ты такой раздетый? — прошептала я, чувствуя логическую несостыковку обнаженного торса любимого с забранными в несгораемые костюмы фигурами спасателей. Я провела пальцем по рельефной мускулистой груди, наслаждаясь знакомой прохладой. На Макса можно смотреть вечно, от кончиков волос до любого изгиба тела — все водить и водить взглядом по крепким плечам, по рисунку брюшного пресса. Макс был сказочно красив. Сильный, выносливый, с уверенной прямой спиной.

Ровная, мягкая кожа вдруг прервалась грубым шрамом. Он был шершав и неприятен. Я вздрогнула.

— Ничего не говори! — Макс быстро сел на землю, закрыл ладонью мой рот. — Не было этого!

Я с ужасом оглянулась на лихо матерящихся пожарных. Увидела, как будто смотрела на себя со стороны: в руке нож, я падаю вперед, острое лезвие входит в податливую плоть.

— Макс!

Голос сорвался. Я осторожно приподнялась с его колен. Он не стал меня удерживать. Наоборот, подставил руку, чтобы я на нее оперлась. И только сейчас я заметила, что на мне его рубашка, черная, с рубчиками, оставшимися после упаковки, что джинсы на коленках порвались от одного шва до другого.

— И правда, не надо ничего говорить, — прошептала, отстраняясь от него.

Встала перед обуглившимися останками мельницы. Мое сознание на мгновение раздвоилось. Часть меня бросилась туда, в эти курящиеся умирающим дымом стены, ища саму себя, оставленную, забытую. А вторая половинка смотрела на все это и боялась пошевелиться, потому что могло произойти страшное — сердце не выдержит и разорвется.

Сжала кулаки, остатками сознания заставляя себя стоять на месте. Прикусила губу. Меня начинало трясти — от пережитого, от ужаса, который я сейчас испытывала. Какое плохое место!

Макс скользнул мне за спину. Поднял руки, чтобы обнять, но застыл, едва касаясь моих локтей.

— Если надо, чтобы я ушел, скажи, будет так, — прошептал он. Холодок пощекотал предплечье, колючими иголочками пронзил запястье и стек по пальцам в землю.

Что сказать? Броситься ему на шею? Заплакать? Чья вина в том, что произошло? Кто должен был следить, чтобы этого не случилось?

Я подняла правый кулак на уровень глаз, распрямила пальцы. Чего-то не хватало.

Надо было повернуться, пожать плечом, сказать, что все забыто. Что мы вместе, а значит, и не такое переживем… Но я не стала этого делать. Искать виноватого — последнее дело. Слишком хорошо я помнила, как эта самая правая рука сжимала рукоять ножа, помнила свое искреннее желание убить…

Нет, еще ничего не закончилось. Все только начинается. Внезапно родившееся чувство надо было изжить в себе. Оно вообще не должно было появиться в моей душе, даже под чужим влиянием. Если так легко во мне зародить сомнение, то грош цена моему чувству.

— Нас ведь ни для кого не существует? — спросила я, не поворачивая головы. Кричать необязательно, Макс сейчас услышал бы и мою мысль.

— Да, нас не видят.

Кивнула. Чтобы сделать это, понадобилось много сил. Но ничего, мы скоро уйдем отсюда. Я пошла к пожарищу. Под кроссовками хлюпала щедро пролитая здесь вода. Положила ладонь на уже остывшую обгоревшую стену.

Мимо меня пробежал мужчина в униформе. Лицо осунувшееся, злое. У него сегодня I выдался нелегкий день.

— Ходи! Ходи! — заорали поблизости. — Рухнет!

Торчащая вверх обуглившаяся лопасть заскрипела — ее подцепили лебедкой и теперь тянули, растаскивая угарный завал. Потеряв силу, мельница легко поддалась, упала, сломав второе крыло.

Макс стоял за моей спиной. Ждал. Все, что произошло, было страшно. Между нами вклинивалась чужая сила. Мир опять не зависел от нас.

— Не надо туда идти! — прошелестело над головой.

Я смотрела на перепачканную сажей руку, и мне очень хотелось все вернуть обратно. Отмотать пленку назад. Только я не могла понять, на каком месте остановиться. Когда взяла в руки нож? Когда увидела в глазах Мельника свой приговор? Когда согласилась приехать в родной город?

Нет, ничего изменять нельзя. Все сложилось так, как должно было быть. На минутку мы стали слишком самоуверенными, расслабились, решив, что мир подчиняется нам. Забыли, что вокруг достаточно игроков, думающих иначе.

На запястье царапинка, костяшки пальцев сбиты, чернота въелась в кожу. На безымянном пальце у основания белеет полоса, сажа ее не смогла зачернить.

Я шагнула в заваленный обгоревшими балками дверной проем. Голову мельницы уронили, обрушив левую стену. Изъеденные огнем бревна торчали вверх занозистыми зубьями. Я перепрыгнула баррикаду из головешек, утонула по щиколотку в чавкающем месиве — утоптанный деревянный пол не впитывал воду.

Дверь в каморку прогорела, но еще держалась на верхней петле. Ее заклинило, и пришлось встать на четвереньки, чтобы протиснуться под отошедшим нижним краем. Комната съежилась. Прожженные огнем листы крыши завалили печь. Стол упал, погребя под собой одну из лавок. Неужели там, на ней?.. Дрожащими руками уперлась в столешницу, пытаясь сдвинуть ее в сторону. Безрезультатно. Нагнулась, заглядывая в вонючую черноту, туда, где должна была быть лавка, на которой перед пожаром лежал Мельник.

Лавка была пуста. А что я здесь собиралась увидеть? Обуглившийся труп? Скалящийся провалами зубов череп? Колдун в очередной раз обманул меня. Все было специально подстроено для того, чтобы нож в моей руке достиг своей цели. Не учел он одного. Кровь прольется, разрушая аркан, и Макс вытащит меня, не подвергая себя опасности.

Под тяжестью столешницы лавка обвалилась. Вода плеснулась, обнажая пол. Блеснул красный камешек. Я покопалась в неприятно холодной жиже, доставая шпильку с круглой стеклянной головкой.

Известная вещица. Но меня интересовал другой забытый здесь предмет. В ушах, напоминая о себе, зазвенело-зашуршало катящееся по каменному полу колечко. Я шагнула к двери и застыла, ощутив неприятный озноб, пробежавший по плечам.

В правый верхний угол дверного косяка был вбит порыжевший от огня и воды гвоздик. На нем чуть покачивалась моя пропажа.

Трогательно. Сейчас расплачусь. Только не нужны мне ваши одолжения. Я забираю свое. А там посмотрим, у кого на руках карты сильнее.

Сняла колечко, провела по внутренней стороне ободка, оживляя воспоминание о хозяйке. Надела на палец, ощутив привычную тяжесть металла. В обмен на гвоздик повесила шпильку.

Ничего, мы еще поиграем.

Лезть под дверью второй раз не пришлось. Пожарные подцепили лебедкой мельничную макушку и стали тащить ее в сторону от завала, задели еще одну стену, и она обвалилась, забрав с собой перегородку между пристройкой и мельницей. Мне оставалось только выйти из-за прогоревших балок. Макс стоял там же, где я его оставила. Он ждал моего решения, но при этом не выглядел униженным. Уверенный разворот плеч, спокойная посадка головы, безмятежное лицо. И только глаза внимательно следят за бродящими вокруг людьми.

Я последний раз споткнулась на скользком горбыле, выбираясь из-за покосившейся стены. Оглянулась.

Скоро холм зарастет травой. Бревна растащат, пепел уйдет в землю, вьюн затянет останки. Крапива встанет надежной защитой от любопытных мальчишек. Сюда станут приходить все реже и реже, а потом и вовсе забудут, что была тут мельница, сгоревшая вскоре после смерти своего хозяина. Но я обязательно когда-нибудь вернусь. Чтобы просто посидеть возле густого малинника. Алые ягоды будут единственным для меня напоминанием о том, что здесь когда-то произошло.

Я пошла к Максу, заранее поднимая вверх правую руку. В ответ Макс выставил свою правую руку вперед, разворачивая ее так, чтобы цепочка провисла под тяжестью его кольца.

Похлопала себя по рубашке, сбивая пафос момента. Время галопом мчалось вперед. Хватит церемоний.

— Даже не знаю, где успела ее испачкать, — пробормотала, оглядывая себя. Видок у меня был еще тот. Прямо так целиком, в одежде, и хотелось шагнуть под душ. В кроссовках хлюпало, джинсы мокрые, отбитая коленка саднит. Рубашка… А что, интересно, сталось с моей футболкой?

— На черном не видно, — через силу ответил Макс.

Бедный. Как же ему досталось за это время. Но ничего, мы все исправим. Я заставлю его обо всем забыть.

— Помнится, я была одета во что-то другое! — Я приподняла черные полы.

— Твоя футболка… — Макс дернул ртом, словно сдерживал готовое сорваться с губ слово. — Немного пострадала в огне.

Я подошла вплотную. Чтобы посмотреть в глаза, надо было запрокидывать голову. Делать я это не стала, а просто уперлась взглядом в шрам.

— Наблюдается явный непорядок, — проворчала, прикидывая, стоит ли предложить Максу мои услуги в качестве врачевателя. Вербена, подорожник… Или что-то из этого его скорее убьет, чем вылечит?

— Следа не останется. — Макс перехватил мою руку, которой я тянулась к его шраму, прижал ладонь к плечу.

Я не стала спорить. Даже если рана затянется, память о том, что я сделала, не заживет никогда.

— Знаешь, что я сейчас хочу? — прошептала ему в холодную ключицу.

Макс обнял меня, возвращая телу прочно забытое ощущение покоя и защищенности. Смущенно улыбнулась. Глупая ситуация. Столько всего произошло. Я чувствовала себя разбитой в хлам, ноги от слабости подрагивали, и все равно хотелось смеяться. Лишь одно существо на свете могло заставить меня в таком состоянии глупо хихикать и сконфуженно прятать лицо, один лишь он в минуту отчаяния мог уверить, что все будет хорошо. Макс был рядом, и, как всегда, стало весело. Я соскучилась по этому чувству восторга. Долгие дни мне не хватало моей радости.

— Наверное, ты хочешь отмыться и поесть. — Макс ладонями поднял мое зардевшееся лицо. — А мне хочется смотреть, как ты будешь делать и то и другое.

— Но ведь мы не сможем забыть то, что произошло?

Нет, все-таки на Макса можно глядеть бесконечно. Я тонула в черноте его чуть пульсирующего зрачка.

— Мы просто не будем это вспоминать. Он глянул поверх моего плеча. Пожарные

машины уезжали. Вокруг остатков мельницы бродили милиционеры, которым еще предстояло выяснить, почему начался пожар, да стояли тесной кучкой музейные работники с несколькими зеваками.

— Сегодня вампиры победили Смотрителя, — напомнила я.

— Ни один вампир тебя не тронет. — Он смотрел мне в глаза, словно пытался загипнотизировать. — Ты нужна мне, и они это знают.

А победили они только потому, что ты на это была согласна. Играла не за свою команду.

Его зрачок напомнил мне темноту, в которой я пребывала последнее время.

— А что стало с Маркеловой? — Память возвращалась, и каждый бит информации причинял боль. — Она была здесь!

— Джей увел ее домой. — Взгляд пристальный, словно он пытается забраться мне в мозги.

— Зачем Инга ее вытащила? Зачем ты вообще снова во все это втянул Лерку?

Макс отвернулся, и мне как будто бы стало холодно без этих внимательных глаз.

— У нас было мало времени, — глухо произнес он. — К тебе уже шли гости.

— Какие гости? Если она была здесь, то ее могут обвинить в поджоге.

— Вряд ли этому делу дадут ход. Милиционеры стояли около обрушенной

головы мельницы. Один из них постукивал по обломанной лопасти мыском ботинка. Было видно, что дело им не нравится и заниматься этим никто не хочет. Музейные работники ушли. За милицейской машиной виднелись знакомые лица готов. Они все-таки явились на мой зов. Люди в черном равнодушно курили. В тяжелом влажном воздухе дым сигарет опускался на землю. По дорожке прочмокали неспешные шаги — дождь прекратился, но воздух и земля были еще полны воды. Со стороны музея появился очередной зритель. По нелепой, словно надутой куртке я угадала Пашку.

Колосов медленно шел, засунув руки в карманы. Сильно отросшие волосы падали ему на лицо. Сзади они были собраны в жидкий хвостик, спрятанный под воротник куртки. Он прошел вдоль линии ограждения, которую успела натянуть милиция после отъезда пожарных, задержал взгляд на готах.

— Если бы тебе помогли они, у нас бы начались проблемы, — прошептал Макс.

Конечно! А теперь у нас нет никаких проблем. Сожгли музейный экспонат, запудрили мозги готам, переполошили Смотрителей. А главное, сделали все, чтобы наша жизнь в городе стала невозможной.

— Он вроде собирался в Вену. — Мне хотелось еще постоять и посмотреть на Пашку. Хотелось, чтобы насупленные брови разошлись, чтобы упрямо сомкнутый рот растянулся в извечной ухмылке, чтобы это лицо ожило, пародируя очередную учительскую оплошность.

— Ему тоже досталась пара календариков на память, съязвил Макс. Семинар Смотрителей на австрийской земле был шумным. Я бы ушел, не дожидаясь появления новых действующих лиц. Не думаю, что сейчас стоит встречаться со старыми знакомыми. Вид у тебя не для парадных приемов.

— Как всегда, бежим?

Макс вскинул на меня глаза, протянул руку, щелчком пальцев сбрасывая с плеча со ринку, вынул из кармана рубашки что-то шуршащее. Фольга, а в ней коричневый брусочек шоколада.

— Я ждал тебя вечность. И за это время забыл, какими хрупкими бывают отношения. Достаточно одного неверно растолкованного взгляда, чтобы все полетело к чертям в преисподнюю. Я постоянно подвергаю тебя опасности. И на этот раз не имею права ничего предлагать. Просто хочу исправить то, что натворил.

— Мы поплатились за свою самоуверенность, — покачала я головой, беря у него прохладный брусочек. Шоколад. Да, именно об этом я мечтала.

— Катрин говорила о колдуне на Урале. — Макс пытался заглянуть мне в глаза, но я только жмурилась, смакуя угощение. Ничего, пускай потерпит, загипнотизировать своим взглядом он меня еще успеет. — Если бы ты согласилась к нему поехать, он научил бы тебя управлять своей силой. Не хотелось бы повторения прошедшего.

Руки сами собой опустились. Нет, того же самого не будет. Я не допущу.

— Дождь был затяжным. — Макс погладил меня по голове.

— Теперь он будет идти только согласно прогнозам Росгидрометцентра, — пообещала я.

В способность Катрин мне помочь верилось с трудом, но другого варианта не было. Мне и правда хотелось разобраться в себе, успокоиться.

Макс коснулся пальцами моего лица.

— Никогда не прощу себе, что привез тебя сюда, что самостоятельно решил за нас обоих. И сейчас я не настаиваю. Если ты захочешь остаться, так и будет.

Мое молчание он принял за сомнение. Возможно, так оно и было — я сомневалась, во всем и всех. Хотя кое-кому можно было и довериться. Сама не понимаю, почему я до сих пор не поговорила с/Леркой. Ведь могла. Хотя бы по телефону. Разговор с другом — что может быть проще? А еще с мамой. Она бы точно могла разрешить парочку моих проблем.

— Мы только зайдем к Маркеловой, — произнесла я, с трудом вспоминая, в какую сторону надо отсюда идти. За полгода произошло столько событий, что я собственный адрес забыла. Одно знаю точно — этаж у меня был двенадцатый. У Лерки третий. Дома стоят поблизости. — Хочу с ней встретиться.

— Я бы не задерживался надолго. — Макс снова посмотрел поверх моей головы. — Где много вампиров, много и Смотрителей. Наши встречи, как показывает практика, добром не кончаются.

— А здесь много вампиров?

Уровень тревоги в воздухе был в пределах нормы, чуть повышенный. Это и понятно. Не каждый день бывают пожары. Мельницы, опять же, горят теперь не часто.

Я снова бросила взгляд на группу готов. Пашка стоял рядом с ними, разговаривал по телефону. Докладывает обстановку: «Все в порядке. Бобик сдох». Вернее, мельница. А хозяина уж давно нет, полгода как никто не видел. И только я непонятно кого наблюдала. То ли дедушку, а то ли виденье… Никому не пожелаю таких встреч. Вот и Пашке сегодня лучше ни с кем не сталкиваться, тем более с вампирами.

— Хватает. — Макс смешно дернул бровями. — Твой персональный фан-клуб еще действует. Не спешит покидать город партизанскими тропами. К вечеру ожидается пополнение. Оплот взбунтовавшейся Смотрительницы будут брать штурмом.

Я закатила глаза, чувствуя накатывающее раздражение.

Нет, ну сколько раз нужно повторять, чтобы меня оставили в покое! Или пришло время благодарности? Но у меня с собой ничего. Только рубашка. И та не моя.

От толпы готов отделилась черная фигура — джинсы, футболка, кроссовки, ежик волос. Пайер. Джером. Композитор. Остановился перед Колосовым, посмотрел на него, словно собирался запомнить.

— Пажеский караул иногда стоит обновлять, — прошептала я, глядя на молодого вампира. Он стоял рядом с Колосовым, и мне это не нравилось. Очень не нравилось.

— Дай ему невыполнимое задание, чтобы он пошел на край света и не вернулся, — посоветовал Макс. — Он сделает. По крайней мере поиграть с огнем ради тебя согласился. Спасибо за напоминание! А то я уже подзабыла, с каким звуком спичка скрежещет по коробку,

— Чья, кстати, была идея с пожаром? — сухо спросила я.

Джером мне не нравился. Что он вперился в Колосова? На других посмотреть не может?

— Не задавай глупых вопросов. — Макс обнял меня за плечи. — Ты забываешь про нашу любовь к каминам. Огонь многих отвлекает.

— Зачем тогда понадобилась Маркелова? Устроили бы маленький поджог на троих.

Я глянула на руки Макса. Интересно, соврет илЯ скажет правду? Но он и не думал скрещивать пальцы.

— Пожар — да, но ты могла остаться внутри. Тогда бы нам нужен был кто-то, кто тебя вытащит.

— Лерка?

Я попыталась представить Маркелову в зеленой юбке и рубашке, с пилоткой на голове, вытаскивающей меня с поля боя. И немцы у меня над головой кричат: «8сппе11! 8сппеШ»

— Она бы надорвалась, — не согласилась я.

— Извини, — Макс картинно всплеснул свободной рукой. — Мы вампиры, и от человека нам нужно только одно…

— Кровь? — Как-то легко я стала следовать за мыслью Макса.

— Да, ты создала красивый аркан, преодолеть его означало подписать себе смертный приговор. Сама понимаешь, среди вампиров самоубийцы не встречаются. Поэтому нам надо было пролить человеческую кровь.

— Но пролилась не человеческая кровь. Макс растянул губы в своей фирменной

улыбке. Клыки легли на нижнюю губу.

— Что же, запомним, что вампирская кровь в данном случае тоже подойдет. — Он пристально глянул мне в глаза. — Моя кровь на твой аркан. Только в таком сочетании.

— Все равно расстраивает, что какой-то мерзкий старикашка смог меня убедить, что я тебя ненавижу, — прошептала я, склоняясь к любимому. — Ведь я искренне в это верила.

— Что же, — очень натурально вздохнул вампир. — Он был не первым, кто тебя настраивал против меня. Просто он стал последней каплей твоей восприимчивой натуры, вот ты и поддалась. Или… — он присел, заглядывая мне в лицо, — какие-то доли сомнения появились?

Вместо ответа я обняла его. Конечно, все это не имеет значения! Разве может существовать мир без Макса?

Любимый прижал меня к себе, крепко-крепко, как мне больше всего нравится. Как всегда делал.

— Остается научить тебя противостоять чужому влиянию.

— Даже твоему? — хихикнула я.

— Ты все еще хочешь зайти к своей милой готессе? — ушел от ответа Макс. Безоговорочное подчинение ему нравилось больше.

— Ей надо все объяснить. Она видела меня. Человек в состоянии аффекта плохо поддается гипнозу — это твои слова.

— Это состояние в конце концов проходит, — показал Макс на Колосова. — И тогда с человеком можно начинать работать.

О да! Когда-то Пашка многое знал. И все потому, что был не просто в состоянии аффекта. В момент столкновения с вампирами он был невменяем, и на него не только гипноз не действовал, н4 и какие бы то ни было вразумляющие слова не долетали до его обалдевшего сознания. Сейчас он вроде бы успокоился. Но кто знает, как там все на самом деле? И что осталось у него в голове с нашей последней встречи?

— Когда придет время что-то исправлять, нас здесь не будет, — напомнила я. — Так что пойдем.

Попыталась шагнуть, но тут же вцепилась в Макса — нога в кроссовке поехала, и я почувствовала, как слаба. Такси, что ли, взять? Самостоятельно я до Маркеловой не добреду.

— Не забывай обо мне, — прошептали у меня над макушкой.

— Разве о таком можно забыть? — хмыкнула я, чувствуя, с какой неохотой мое лицо вспоминает мимику после месячного одеревенения. Я ощущала каждый мускул на лице, хотелось размять его руками.

— Кое-что надо напомнить!

Без лишних церемоний Макс подхватил меня на руки и широкими шагами пошел прочь. От быстрого движения меня замутило. Я закрыла глаза, пытаясь представить, как мы сейчас смотримся со стороны. Это, наверное, ужасно, в нашем городе никто никого не таскает на руках. Хотя… Никак не смотримся. Макс двигается так быстро, что нас не замечают. О, моя память! Мне действительно стоит кое-что подновить.

Дата добавления: 2015-07-19