ДОВЕРИТЕЛЬНО 1 страница

Я сказал президенту, что по этому главному вопросу, т. е. об их следующей встрече, Горбачев перед самым моим отлетом в Вашингтон поручил устно передать лично ему следующее: СССР верен обязательствам, которые были взяты обоими руководителями в Женеве, - действовать в пользу нормализации наших отношений и улучшения международной обстановки. Соответствующие советские действия полностью вписываются в задачу создания наиболее благоприятной атмосферы для подготовки проведения в США следующей встречи на высшем уровне.

Мы готовы и дальше руководствоваться духом Женевы, хотя, откровен­но говоря, то, как поступает американская сторона, делает эту задачу до­вольно трудной. Не говоря уже о резко антисоветской риторике, которой в последние месяцы увлекаются высокопоставленные представители адми­нистрации. Кроме того, со стороны США все чаще осуществляются акции, которые иначе как недоброжелательными в отношении СССР не назовешь. Президенту, конечно, известно, о чем идет речь.

И все это делается в то время, когда между Москвой и Вашингтоном идет диалог по поводу организации новой встречи в верхах. В советском руководстве пытаются понять: к чему же тогда сейчас стремится амери­канская администрация?

Горбачев высказал убеждение, что главное сейчас - это практически обеспечить успех встречи. Высшие руководители обеих стран должны иметь представление, на какой конкретно позитив они могут рассчитывать в результате встречи. Неопределенность в этом вопросе лишь тормозит подготовку встречи. Именно на эту мысль он хотел бы особо обратить лично внимание президента.

Я подчеркнул далее, что экспромт в таких делах, да еще на высшем уровне, вряд ли допустим. Он может быть даже опасен. Достаточно хорошо известен, к сожалению, неудачный опыт недостаточно подготовленных встреч с президентами Эйзенхауэром и Кеннеди, которые не только не привели к улучшению наших отношений, а лишь обострили их. Наоборот, встречи с президентами Никсоном, Фордом и Картером, которые были все заранее тщательно подготовлены, закончились хорошими результатами.

Советское руководство считает, сказал я в заключение, что при наличии доброй воли с обеих сторон есть реальная возможность продуктивно подготовиться, чтобы еще в этом году осуществить визит Горбачева в США.

Президент заметил, что в области ограничения вооружений, по его мнению, есть достаточно аспектов, по которым взгляды сторон довольно близки. Например, на встрече можно было бы в принципе договориться по ракетам средней дальности, чтобы на основе этих договоренностей подготовить базу для официального соглашения в 1987 году, к моменту его визита в СССР.

Рейган вел беседу в доброжелательном тоне. Она оставила впечатление, что президент хочет новой встречи -с Горбачевым и в этом году, причем его интерес к ней заметно растет. Обозначилось и желание Рейгана, по возмож­ности, спланировать хотя бы основные ориентиры подхода к советско-американским отношениям на двухлетний период с учетом его собственного визита в СССР в 1987 году.

В целом, судя по всему, играла свою роль и тактическая линия (одобренная на Политбюро после Женевы) и направленная на то, чтобы пока не спешить с определением такой даты новой встречи с Рейганом, подвесить ее до внесения известной определенности в вопросе о конкретном

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН ',

содержании встречи. Правда, через несколько месяцев сам Горбачев не удержался на этой позиции, поторопился и ускорил проведение новой „промежуточной" встречи в Рейкьявике, не имея еще ясности в ее исходе, но, как эмоциональный игрок, решил рискнуть „по большому счету".

По окончании нашей основной беседы президент попросил меня задержаться для разговора наедине. Когда мы остались одни, Рейган сказал, что сейчас, судя по всему, обоим руководителям следует дать дополнитель­ный импульс всему подготовительному процессу к встрече.

Одно направление - ускорить идущие двусторонние переговоры на разных форумах и, в частности, значительно активизировать личную вовлеченность Шульца и Шеварднадзе в эту работу.

Другое направление - использование строго конфиденциального канала между президентом и Генеральным секретарем, что могло бы быстрее способствовать нахождению компромисса по ряду вопросов ядерно-космических вооружений. По мнению президента, подобный канал (Шульц. - советский посол) при подготовке первой встречи в верхах в Женеве себя полностью оправдал. Однако после Женевы он не был задейст­вован в достаточной степени, видимо, из-за занятости Шульца другими вопросами.

Провожая меня, президент оказал подчеркнутое внимание по высшим американским протокольным нормам. Он вместе со мной вышел из Овального кабинета и по зеленой лужайке летнего сада Белого дома прово­дил меня до автомобиля. Прощаясь, снова попросил передать Генеральному секретарю привет, выразив надежду на встречу с ним еще в этом году в США. „У нас есть, о чем с ним поговорить", - сказал он.

У меня сохранилась цветная фотография, сделанная фотографом Бело­го дома и присланная мне затем Рейганом. Яркий весенний день. Мы идем с президентом, разговаривая, по зеленой лужайке Белого дома. За нами идут два моих давних соратника: посланники Александр Бессмертных и Олег Соколов.

По окончании встречи госсекретарь Шульц сделал в Белом доме для корреспондентов заявление: „Президент и посол Добрынин провели сегодня утром встречу, которая продолжалась около полутора часов. Президент поздравил посла Добрынина в связи с избранием его на новый пост, а посол Добрынин, который провел здесь, в США, около 25 лет, выразил свою признательность.

Что касается существа их встречи, то они затронули все существенные вопросы. Они говорили о предстоящей встрече в верхах в США. Обе стороны хотели бы, чтобы эта встреча была успешной и содержательной, и мы понимаем, что для такой встречи необходима большая подготовительная работа.

Мы рассматриваем сегодняшнюю встречу как вполне удовлетворитель­ный обмен мнениями".

Надо сказать, что накануне нашей прощальной встречи с президентом Рейганом он получил личное послание Горбачева, в котором, в частности, говорилось следующее: „Хочу сказать, что мы ценим многолетнюю деятельность А.Ф.Добрынина на посту советского посла в Вашингтоне, его энергичные усилия по налаживанию взаимоотношений между нашими народами. Этому, конечно, в значительной степени помогали те постоянные контакты, которые у него были с американским руководством, в том числе при Вашей администрации".

сугубо

ДОВЕРИТЕЛЬНО

В таком же духе высказался и сам Рейган в личной беседе со мной, передав мне затем надписанную им цветную фотографию, сделанную еще раньше в Белом доме - на ней изображены президент с супругой и я с женой.

Теплое письмо прислал мне бывший президент Никсон („...ни один из послов, которых я знал в течение последних сорока лет, не служил своей стране с большей отдачей, чем Вы....Без Вашей деятельности невозможно было бы развить новые взаимоотношения между нашими странами, кульми­нацией которых была встреча на высшем уровне в 1972 году"). Другой бывший президент, Картер, прислал мне свою новую книгу с надписью „моему другу Анатолию Добрынину".

Несколько необычным для отъезжающего посла был завтрак, который дал в мою честь лидер большинства в сенате сенатор Бэрд. На нем были ведущие сенаторы, демократы и республиканцы: Нанн, Пелл, Кеннеди, Тэрмонд, Уорнер, Байден и другие.

В нашем посольстве был устроен большой прием в связи с моим отъездом. На нем присутствовали представители администрации, конгресса, дипломатический корпус, общественные и политические деятели, бизнес­мены, обозреватели и корреспонденты - т. е. все многочисленные знакомые, коллеги и друзья, которых у меня было немало за долгие годы пребывания в Вашингтоне. На приеме с теплой, дружеской речью выступил Шульц (текст ее он впоследствии опубликовал в своих мемуарах).

Я выступил в ответ с прощальной речью. Было немного грустно расставаться со всеми, со своим посольством, в котором провел долгие годы, насыщенные работой, переживаниями и незабываемыми впечатлениями.

На следующий день я вылетел домой.

Моя встреча с Рейганом в Белом доме была прощальной с точки зрения окончания моей службы в Вашингтоне в качестве советского посла. Но она была далеко не последней. Мне довелось принимать участие во всех последующих встречах Горбачева и Рейгана вплоть до тройственной встречи в Нью-Йорке в 1988 году, в которой участвовал также только что избранный президентом США Джордж Буш. Встречался я с Рейганом и во время последующего его приезда в Москву, когда он уже не был президентом США.

Рональд Рейган был, пожалуй, наиболее противоречивым и вместе с тем довольно необычным президентом США в послевоенной истории наших отношений. Он никого не оставлял равнодушным. Оценки его деятельности как президента так же противоречивы, как и он сам. Поскольку исследова­ние президентства Рейгана не входит в мою задачу, остановлюсь вкратце лишь на его роли в советско-американских отношениях.

Если проследить смену администраций в Белом доме, то легко обнару­жить неровный, волнообразный характер советско-американских отноше­ний. Ф.Рузвельт сцементировал советско-американский союз военных лет. Трумэн символизировал начало „холодной войны", которая при нем уже достигла значительного размаха. Эйзенхауэр к концу своей администрации пытался смягчить конфронтацию. Кеннеди, пройдя через кубинский кризис, начал поиск разрядки. При Джонсоне были неустойчивые отношения, но без конфронтации. Никсон способствовал развитию и кульминации разрядки. При Форде отношения стали неопределенными, но с сохранением их извест­ного статус-кво. Президентство Картера характеризовалось лихорадкой разрядки и ее развалом. Сложнее оценивать президентство Рейгана.

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН

Феномен или парадокс Рейгана

В восприятии моих соотечественников-современников президент Рейган остался как колоритный, но все-таки малопонятный политический лидер. Трансформацию от „врага СССР и поджигателя войны" до приятного собеседника, прогуливавшегося рука об руку с Горбачевым по Красной площади и заключившего с СССР ряд важных соглашений по ограничению ядерных вооружений, непросто было понять рядовым гражданам моей страны. Да и на Западе далеко не все были готовы это понять.

В этой связи хотелось бы сказать несколько слово так называемом фено­мене или парадоксе Рейгана.

С приходом к власти Рейгана как нового президента США, в Москве, несмотря на всю его репутацию, не было вопроса о том, какая политика -разрядка или конфронтация - является для нас наиболее предпочтительной. Советское руководство, конечно, предпочитало разрядку 70-х годов. Да и в общественном мнении Советского Союза не было каких-либо споров на этот счет.

Таким образом, для Политбюро в первой половине 80-х годов вопрос был не в том, что выбирать, а в том, какой курс изберет новая адми­нистрация, и соответственно отвечать на него. В течение первых четырех лет администрации Москва при сменявших друг друга руководителях продолжала попытки возродить разрядку в наших отношениях и добиться ограничения вооружений, одновременно критикуя США за отказ следовать по пути разрядки напряженности, контроля над вооружениями и переговоров. Администрация же Рейгана открыто встала на путь конфрон­тации и достижения военного превосходства, вместо детанта и взаимного ограничения вооружений. Действия Советского Союза в этот период в гораз­до большей степени, чем это признается на Западе, сводились к реакции на действия Рейгана.

Должен признаться, что склад ума президента Рейгана, его психологи­ческий настрой в отношении Советского Союза и его руководителей интересовали меня с самого начала. Понять это оказалось не так просто, тем более что очень скоро его образ как антисоветски настроенного президента стал полностью доминировать в нашем сознании. Что привлекало тогда мое внимание и несколько озадачивало, так это несовместимость провозгла­шенного им антисоветского курса с некоторыми действиями и подходами, о которых ничего не было известно общественности и политическим кругам США, но которые время от времени проявлялись в его негласных контактах с советскими руководителями.

Рейган, например, не видел ничего противоречивого в том, чтобы публично (и, думается, вполне искренне) резко осуждать Советский Союз как „империю зла", а его руководство одаривать весьма нелестными эпитетами и почти одновременно в своих конфиденциальных письмах, написанных им лично от руки Генеральному секретарю ЦК КПСС, говорить (видимо, не менее искренне) о своем стремлении к безъядерному миру, и улучшению советско-американских отношений, и к встрече с главным безбожником-коммунистом.

В его сознании все это как-то причудливо совмещалось. При этом впечатление было таково, что сам он не очень-то задумывался над такими противоречиями и над тем, как все это могло выглядеть в глазах советского руководства. Вообще его чересчур свободная и даже подчас развязная

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

публичная антисоветская риторика порой без особых конкретных причин наносила серьезный вред нашим отношениям.

В Москве такое поведение президента Рейгана воспринималось в первые годы резко отрицательно (в нем видели убежденного врага, а поступавшие порой сведения или заверения о каких-то его намерениях улучшать отно­шения долго расценивались у нас как несерьезные, обманные или пропа­гандистские). Даже негласный зондаж самого Рейгана в конце первого срока его президентства о возможной встрече на высшем уровне все еще воспринимали в Кремле с определенным скептицизмом, поскольку он ассо­циировался в наших умах с предвыборной кампанией 1984 года.

Первое президентство Рейгана (1981-1984 гг.) можно охарактеризовать как переходный период, связанный с глубоким кризисом разрядки. Упрощенно говоря, можно сказать, что неудовлетворенность в США в конце 70-х годов разрядкой и замена ее нагнетанием напряженности постепенно привели к конфронтации в начале 80-х годов, но с середины этих же годов стали намечаться признаки возможного поворота к антикризисному периоду в наших отношениях.

Администрация Рейгана постепенно переходила от непримиримости и конфронтационной риторики в 1981-1983 годах к не совсем ясным попыткам открыть дипломатический диалог в 1983-1984 годы. В течение 1984 года Рейган произнес несколько предвыборных речей, в которых говорил о необходимости совмещения силы и диалога в отношениях с СССР. В сентябре 1984 года на сессии Генеральной Ассамблеи ООН Рейган заявил: „Америка восстановила свою мощь... Мы готовы к конструктивным переговорам с Советским Союзом".

После переизбрания Рейгана на второй срок и прихода к власти Горбачева контакты с целью организации их встречи активизировались, хотя советско-американские отношения оставались весьма сложными.

Несмотря на все противоречия, их личная встреча в Женеве осенью 1985 года прошла все же достаточно успешно и дала важный импульс постепенному возобновлению нового процесса разрядки, который был до этого практически разрушен усилиями Картера и самого Рейгана.

Думаю, что один из ключей к разгадке „феномена Рейгана" и его политических успехов - это недооценка его личности политическими противниками и некоторыми политологами. Он как президент был более сложной фигурой, чем это казалось на первый взгляд.

Да, Рейган слабовато разбирался (и не любил это делать) в сложных деталях наших отношений, особенно в подробностях переговоров об ограничении ядерных вооружений. Да, его идеологический фанатизм подчас мешал ему реально оценивать положение вещей и толкал его на путь вредной конфронтационной практики и риторики. Да, ему часто везло, как, пожалуй, никому из современных президентов. Многое сходило ему с рук, что послужило основанием назвать его в средствах массовой информации „тефлоновым президентом".

Однако у Рейгана были определенный природный инстинкт, чутье и оптимизм, любовь к большим захватывающим воображение идеям (на­пример, СОИ), умение создавать имидж, который импонировал миллионам американцев. В немалой степени этому способствовал уверенный, оптимистический стиль его поведения (который порой проистекал не от конкретных знаний, а от личных убеждений и особенностей его характера). Он умело манипулировал общественным мнением, образными формули-

президент

РОНАЛЬД РЕЙГАН

ровками и броскими лозунгами, с помощью которых он упрощал сложные вопросы, хотя это и служило нередко основанием обвинить его (подчас справедливо) в примитивизме, нежелании глубоко разобраться в делах.

Фактически его сила заключалась в умении (сознательно или инстинктивно) соединять несовместимое, во внешней простоте подходов, в убежденности в правильности своих взглядов, пусть порой ошибочных или несостоятельных, в его упорной, даже упрямой решимости их осуществить.

Взять, например, отстаивание им позиции „о нулевом варианте" в отношении американских и советских ракет средней дальности в Европе. Несмотря на все споры, его идея, в конечном счете, нашла свое воплощение в соответствующем договоре между СССР и США.

Или вопрос об уничтожении стратегических ядерных ракет. Рейган время от времени публично говорил о своей мечте: мире без таких ракет. Никто, включая его ближайшее окружение, не верил в серьезность этих его высказываний, списывая все это на пропаганду. Конечно, пропагандистский асггект при этом всегда присутствовал. Но как постепенно выяснилось, Рейган действительно был достаточно серьезен в данном вопросе. К немалому удивлению и смятению своих европейских союзников, он заявил в Рейкьявике при встрече с Горбачевым о своей готовности в принципе (при определенных условиях) начать взаимную ликвидацию таких ракет. Лишь его фанатическая убежденность в необходимости программы СОИ и ответное упорство Горбачева в этом вопросе помешали тогда возможной договоренности о крупном сокращении ракетно-ядерных вооружений. Позже об этом все же удалось договориться.

Если внимательно проследить политическую карьеру Рейгана, то можно убедиться, что он в ряде случаев на практике действовал более гибко, чем это можно было ожидать, слушая его риторику, международный опыт давал о себе знать. Этим можно объяснить его постепенный поворот в отношениях с СССР, который многим казался просто невероятным.

Я не думаю, конечно, что при этом в общем идеологическом настрое или мировоззрении Рейгана произошли какие-то серьезные сдвиги. Дело, скорее, заключалось в постепенном прагматическом принятии им того реального факта, что в мире, в самих США и СССР, происходят важные перемены и что односторонний курс конфронтации уже не отвечает ни духу времени, ни реализации его собственных планов, которые, в конечном счете, были направлены на то, чтобы занять достойное место в истории США, создав более безопасный мир. Сыграло тут, видимо, свою роль и завершение значительной части программ по перевооружению США, что придавало Рейгану дополнительную уверенность в себе.

Так или иначе, нельзя не отметить тот необычный факт, что за время пребывания одного и того же президента в Белом доме советско-американские отношения прошли через разительные перемены: сначала эти отношения вернулись в наихудшие времена „холодной войны", пережили полный развал разрядки, а затем начали вновь выправляться.

Некоторые американские политики и обозреватели, способные идеализировать политику Рейгана, утверждают, будто именно его жесткий политический курс, сопровождаемый гонкой вооружений, привел к распаду Советского Союза, и в этом, дескать, его главный успех.

С этим я никак не могу согласиться. Вся многовековая история Русского (и советского) государства убедительно показывает, что любая серьезная угроза извне вела, независимо от внутреннего политического строя, к

СУГУБО

ДОВЕРИТЕЛЬНО

сплочению народа нашей страны для отпора внешней агрессии. Пример Великой Отечественной войны - красноречивое тому доказательство. Я глубоко убежден, что если бы Рейган и в свое второе президентство продолжал упорно проводить „крестовый поход" против СССР, угрожая его безопасности или тем более самому его существованию, то он ничего бы не добился, кроме опасного подталкивания всего мира к краю ядерной катастрофы, что могло вызвать политический взрыв в самих США. Все это, думается, понял и сам Рейган. Больше того, можно прямо сказать, что такой ход событий просто не позволил бы самому Горбачеву начать свои реформы и пропагандировать свое „новое политическое мышление" (он сам это признавал). Кто знает, как развивалась бы тогда мировая история?

Второе президентство Рейгана, характеризовавшееся растущими элементами партнерства с СССР, совпало - исторически удачно с точки зрения улучшения отношений - с появлением нового советского лидера -Горбачева. Четыре личные встречи с ним стали важными вехами менявшегося внешнеполитического курса Рейгана, как и самого Горбачева. Оба руководителя сыграли свою роль в новом повороте в отношениях обеих стран. Рейгана сменил Буш, который способствовал дальнейшему позитивному развитию этого процесса.

Роль Горбачева сказалась не только в повороте советской внешней политики, но и в том, что начались новые важные процессы либерализации и демократизации в нашей стране. Однако затем он проявил беспомощность и политическую близорукость, когда столкнулся с большими практическими задачами и трудностями проведения реформы, особенно в том, что касается нового государственного устройства и экономического переустройства. Он пытался решать это лихорадочными, спонтанными и непродуманными мерами и неумелой импровизацией в масштабе огромной страны. Игра судьбами миллионов людей обернулась трагедией.

При умелом и организованном руководстве реформами, при разумном сохранении всего позитивного и продуманном эволюционном устранении крупных недостатков и ошибок прошлого, реформированный и ориен­тированный на новый путь развития Советский Союз, думается, не только выстоял бы, но и занял бы достойное место среди демократических стран мира.

Однако хаос, созданный в стране растерявшимся Горбачевым и события августа - декабря 1991 года привели к его банкротству, а главное - к распаду Советского Союза. События эти были чисто внутреннего порядка, и приписывать тут какую-то, чуть ли не решающую роль политике отдельных президентов США было бы не только большим преувеличением, но и просто -искажением истории.

Непростое, но растущее взаимодействие наших двух стран и их лидеров в годы Рейгана - Буша и Горбачева, а затем Буша - Клинтона и Б.Ельцина явилось важной предпосылкой для ответа на фундаментальный вопрос: что же с точки зрения истории характерно для отношений наших стран -разрядка напряженности и сотрудничество или конфронтация? Что им больше присуще? Драматические события в самой России дали окончатель­ный ответ на этот вопрос.

Еще в 1809 году великий американец Томас Джефферсон говорил „об исключительном миролюбии" наших двух народов. История свидетельст­вует, что наши страны не являются естественными врагами. Обеим пришлось уплатить огромную цену за „холодную войну". Ее окончание,

ПРЕЗИДЕНТ

РОНАЛЬД РЕЙГАН

конечно, является поводом для взаимного удовлетворения, но одновременно и для трезвого переосмысливания причин ее возникновения и долгого существования, для борьбы с ее пережитками.

Мне довелось наблюдать за развитием отношений между нашими двумя странами в течение полувека. И не только наблюдать, но и непосредственно участвовать в событиях и лично переживать наиболее горькие и обескура­живающие периоды в их истории. Временами было трудно, очень трудно. Но меня все эти годы не покидала надежда и уверенность в большом конструктивном потенциале, заложенном в наших двух народах, русском и американском, несмотря на идеологические разногласия их правительств. Мой практический жизненный опыт в том, что касается отношений двух народов, более значительный, чем, пожалуй, у любого из моих здравству­ющих соотечественников, укрепляет эту уверенность и надежду. Но никак нельзя забывать при этом горькие уроки прошлого и упущенные воз­можности.

Сейчас можно сказать, что отношения Российской Федерации и Соединенных Штатов Америки выходят, хотя и непросто, на иную основу, в которой должны преобладать сотрудничество и добрососедство при трезвом взаимном учете национальных интересов обеих стран. Об этом я говорю с удовлетворением и надеждой на лучшее будущее. Надеюсь, что в этом есть и мой скромный вклад.

* * *

Весной 1986 года закончилась моя непростая, неспокойная, но ответст­венная и интересная работа - почти четверть века на посту Чрезвычайного и Полномочного Посла своей страны в Соединенных Штатах Америки.

Мне довелось работать в Вашингтоне при шести американских президентах: Д.Кеннеди, Л.Джонсоне, Р.Никсоне, Д.Форде, Дж.Картере и Р.Рейгане. Разные люди и разные времена. Это было давно и недавно. Обо всем этом я и постарался рассказать в своих воспоминаниях.

ЧАСТЬ

IX

ПОСЛЕ ВАШИНГТОНА

1 ^ШйВВИВ!! •

Выступление в качестве председателя комиссии по иностранным делам на сессии Верховного Совета СССР. 1987 год

ГОРБАЧЕВ И СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ

В 1985 году, когда М.С. Горбачев при­шел к руководству государством, Советский Союз был великой державой, возможно, несколько потускневшей, но все же сильной, одной из двух сверхдержав мира. Однако в течение только трех лет, с 1989-го по 1991 год, сфера политического влияния страны и ее границы были отодвинуты из центра Европы далеко на восток, к границам России 1653 года, существо­вавшим до ее союза с Украиной. Как все это произошло?

Корни распада Советского Союза надо искать в основном внутри страны, в нашей политической борьбе и разногласиях, связанных с необходи­мостью кардинального реформирования, в не очень компетентных, но амбициозных лидерах и в необычно быстрой смене внутренних собы­тий, в которых большинство населения прямо не участвовало и далеко не все понимало. Этот драматический и трагический период нашей истории ждет еще тщательного и беспристрастного анализа, но я попытаюсь кратко рассказать о тех событиях, главным образом внешнеполитичес­ких, свидетелем которых я сам был или принимал в них участие*.

На должности секретаря ЦК

Итак, как я уже писал, в марте 1986 года я был избран секретарем ЦК партии. Для меня начался совершенно новый период жизни, связанный с незнакомой работой в центральном аппарате партии. Хотя, как по­сол в крупнейшей стране Запада, я был неплохо знаком с высшими госу­дарственными и партийными руководителями своей страны, партийная аппаратная работа с ее сложными внутренними хитросплетениями и неписаными традициями была для меня, как говорится, книгой за семью печатями.

То, что я попал в особый мир, я почувствовал буквально на следу­ющий же день после избрания секретарем ЦК. Ко мне явился представи­тель девятого управления КГБ, которое занималось не только охраной, но и обслуживанием членов Политбюро и Секретариата. Выяснилось, что мне положено иметь постоянную охрану из трех человек, лимузин „ЗИЛ" с радиосвязью, а также официальную загородную дачу в Сосновом бору

* С 1986 года я работал секретарем ЦК партии и заведующим международным отделом ЦК партии. Одновременно я был избран председателем Комиссии по иностранным делам Совета Национальностей Верховного Совета СССР. После осени 1988 года, когда произошла зна­чительная реорганизация руководящих органов партии, я закончил свою работу в ЦК. С конца 1988 года и до июля 1991 года я был советником Председателя Президиума Верховного Сове­та СССР по международным вопросам; в этом качестве принимал участие во всех советско-американских встречах на высшем уровне до 1990 года включительно. С августа 1991 года - консультант в МИД СССР в ранге посла, а затем и до сих пор в МИД Российской Федерации. Жизненный круг — к моему удовлетворению - логично замкнулся там, где я начинал и проработал всю свою жизнь.

(она так и называлась „Сосновка") с обслуживающим персоналом: два повара, четыре официантки, два садовника, охрана дачи.

Большой неожиданностью для меня было и то, что дача эта в прошлом принадлежала маршалу Жукову, который получил ее от Сталина еще во время войны и жил в ней до самой смерти. Просторное двухэтажное здание с большой столовой, гостиной, кинозалом, спальней, библиотекой и другими комнатами располагалось на территории, на которой были еще теннисный корт, сауна и оранжерея, а также фруктовый сад. Какой разительный кон­траст с привычным мне московским городским образом жизни!

Заседания Политбюро проводились регулярно - раз в неделю по четвер­гам, хотя порой Горбачев собирал и внеочередные заседания. На всех этих заседаниях (за очень редким исключением) присутствовали также все секре­тари ЦК партии. Они имели право свободно участвовать в дискуссиях, но не участвовали в голосовании. Впрочем, до голосования на Политбюро дело практически никогда не доходило. Генеральный секретарь, когда видел большие разногласия, обычно предлагал „доработать" вопрос до следующе­го заседания, используя это время для проведения нужного ему решения.

Горбачев любил пространно говорить почти по каждому вопросу, ис­пользуя присущее ему красноречие, в результате чего заседание Политбюро часто продолжалось с 11 утра до 6 - 8 часов вечера. Правда, он давал возможность всем желающим высказаться. В этом отношении в Политбюро была достаточно демократическая обстановка. В перерывах обедали все вместе за длинным столом в небольшом рабочем зале, где на выбор давалось два простых меню без особых деликатесов и без спиртных напитков (только чай или кофе). За обедом (продолжительностью от получаса до часа) шел свободный разговор на злободневные темы.

Дата добавления: 2015-07-19