Сугубо 238 доверительно

цифры: Косыгин - повышая, а Никсон - понижая. За полминуты спор, длившийся годами, был ими решен компромиссом - они „встретились" примерно на половине пути - 600 млн. долларов.

Еще несколько наблюдений и эпизодов по ходу визита Никсона.

Вопрос о Вьетнаме на пленарных заседаниях практически не обсуждался. Чтобы не портить общий деловой настрой переговоров, на Политбюро было решено организовать для Никсона ужин на загородной даче в узком кругу (Брежнев, Косыгин, Подгорный, даже без Громыко). Во время этой неофи­циальной встречи Никсон подвергся активной „проработке", о чем был впоследствии информирован и Ханой. Ни о чем, разумеется, не догово­рились, но наша совесть перед вьетнамцами была чиста.

Когда заключительные переговоры по временному соглашению по огра­ничению стратегических вооружений зашли в тупик, Брежнев на помощь Громыко призвал Смирнова, заместителя премьера, который занимался военно-промышленными вопросами и отлично знал все о стратегических вооружениях. Они вдвоем и вели переговоры с Киссинджером. Последний сразу про себя отметил: Громыко излагал официальную позицию, но не вел конкретный торг по содержанию. Это возлагалось на Смирнова.

Никсон жил во время визита в Москве в Кремле, что, вообще говоря, случалось очень редко и считалось особой честью для иностранного гостя. Однако советоваться с Киссинджером по текущим вопросам в своих крем­левских апартаментах он не хотел, опасаясь подслушивания. В этих целях он использовал свой специальный звуконепроницаемый лимузин, который всегда стоял внутри Кремля. В нем он и „запирался" с Киссинджером для обсуждения тактики переговоров.

На московский аэродром, откуда Никсон должен был вылететь на специальном советском самолете с однодневным визитом в Ленинград, его приехал провожать Косыгин. Они зашли в салон и стали беседовать, ожи­дая рапорта пилота самолета о готовности к полету. Прошло 10-15 минут, а пилот не появлялся. Косыгин вызвал к себе пилота. Тот появился, красный от смущения, и доложил, что один из двигателей барахлит и что лучше сменить самолет. "Косыгин, оказавшись в неловком положении перед президентом США, был разгневан, обругал пилота, прибегая к сильным выражениям.

Никсон спросил, что случилось. Косыгин объяснил и сказал, что пилот будет наказан за то, что самолет не готов к полету в положенное время. Никсон призвал к спокойствию, заявив, что пилота надо наградить, а не наказывать. Озадаченный советский премьер спросил: „А за что же награж­дать?" Тогда президент рассказал, что аналогичный случай произошел с ним в Африке. Американский пилот тогда тоже заметил, что один из двигателей самолета не совсем в порядке, но побоялся доложить, решив, что удастся долететь, тем более что полет должен был быть непродолжительный. Однако двигатель вышел из строя, и пришлось делать вынужденную посадку в песках пустыни, в результате чего Никсон чуть было не погиб. Вот почему, сказал Никсон, я предлагаю наградить вашего пилота.

Пилот был явно благодарен американскому президенту за это вмеша­тельство, а Косыгин, „сменив гнев на милость", приказал быстро подго­товить резервный самолет.

В Ленинграде Никсон был действительно тронут печальной церемонией возложения венков на Пескаревском кладбище, где похоронено около миллиона ленинградцев, умерших от обстрела и голода во время войны.

Р.НИКСОН:
СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 70-х ГОДАХ 239

Особенно его потряс дневник девочки, которая отмечала, как один за другим умирали от голода члены ее семьи. После смерти матери она и сама умерла.

В ходе встречи не был обойден личным вниманием и Киссинджер. Поскольку пребывание в Москве совпало с днем его рождения, кремлевские кондитеры изготовили для него большой праздничный торт. Когда утром он вышел из своей комнаты, его ждал генерал, начальник охраны Кремля, который и вручил ему этот торт. Присутствовавшие тут советские и американские коллеги Киссинджера тепло поздравили его. Брежнев сделал это отдельно.

Когда Киссинджер вернулся в Вашингтон, его сотрудники вручили ему свой сувенир: деревянную фигуру медведя, играющего в футбол (Киссинд­жер был любителем футбола).

В целом, надо сказать, что Никсону в Москве был оказан весьма радушный прием, превосходящий все обычные нормы советского государст­венного протокола. Состоялся „обмен подарками": Брежнев подарил Никсо­ну катер на подводных крыльях, а Никсон - автомобиль последнего выпуска (Брежнев сам заранее об этом намекнул).

После отъезда Никсона состоялось специальное заседание Политбюро по итогам его визита. Оценки были весьма положительные. Надо сказать, что в ходе визита изменилось и - в целом предубежденное - отношение советских руководителей лично к Никсону. В их глазах он долгое время был глашатаем „холодной войны" с давно укоренившимися антисоветскими взглядами, с которым практически невозможна какая-либо договоренность по крупным вопросам. Достигнутые же соглашения в Москве продемонстри­ровали прагматизм и деловитость Никсона и знаменовали действительно серьезный поворот в ряде областей наших отношений. „С Никсоном можно иметь дело, - так суммировал свои впечатления Брежнев. - Теперь надо готовиться к ответному визиту в США".

Хорошее мнение Брежнев составил и о Киссинджере, который сумел найти к нему соответствующий подход в ходе переговоров.

Громыко же не разделял восхищение Брежнева „хитроумным Генри". Он высоко ценил Киссинджера как профессионала, но лично недолюбливал его (в частности за то, что тот пользовался популярностью и повышен­ным вниманием международной прессы, потому что умел создавать особый интерес к своей персоне).

В целом же встреча в Москве вылилась в серьезный прорыв в советско-американских отношениях, ознаменовав собой начало периода разрядки, с чем, должен признаться, мы связывали немалые надежды.

Лично я считал советско-американскую встречу в Москве в мае 1972 года немалым успехом. Мне довелось присутствовать или участвовать почти во всех советско-американских встречах на высшем уровне. Это была первая встреча такого рода за период, охватывающий 50-е, 60-е и начало 70-х годов, которая завершилась принятием важных политических документов и достижением первых конкретных договоренностей по ограничению страте­гических вооружений.

Не скрою, не сбросив еще всех оков долгой „холодной войны", я задавал себе тогда вопрос: что же произошло в Москве? Начало разрядки напря­женности или лишь эпизод в советско-американском противоборстве? Означало ли это, что в Вашингтоне новая для нас администрация Никсона берет курс на установление более прагматических отношений, среди

СУГУБО
240 ДОВЕРИТЕЛЬНО

которых наряду со старым курсом соперничества и противоборства начинают пробивать себе дорогу и ростки конструктивного взаимодействия и взаимовыгодного сотрудничества? Ответ на эти вопросы имел кардиналь­ное значение. Определенности тогда еще не было. И все-таки я был почему-то настроен на лучшее.

После 1972 года советско-американские встречи на высшем уровне действительно стали важным цементирующим элементом наших отношений, не позволявшим этим отношениям выходить из-под определенного контроля. А переговоры по ограничению стратегических вооружений стали своеобразным барометром уровня наших отношений на каждый конкретный

период.

Когда американская делегация вернулась в Вашингтон, Киссинджер передал мне личное письмо Никсона Брежневу. В нем президент благо­дарил за хороший прием, оказанный ему в СССР. Далее он излагал „свои взгляды относительно стоящих теперь перед нами задач", остановившись на ряде конкретных вопросов, которые были уже предметом обсужде­ния в Москве, но требовали дальнейшего рассмотрения. „Учитывая мно­гие важные расхождения, которые еще остаются между нами, дорога к следующей встрече в верхах, несомненно, также не будет легкой. Одна­ко мы теперь знаем, как готовиться, и мы можем ускорить этот про­цесс".

Из письма в целом было видно, что президент США действитель­но положительно оценивал результаты московской встречи и стре­мился закрепить достигнутый позитив в отношениях с советским руко­водством.

Киссинджер остановился кратко на ближайших задачах, стоявших перед администрацией. Главное для Никсона в предстоящие месяцы -выборы. В области внешней политики у него сейчас вполне прочное положение. Лишь Вьетнам может быть предметом предвыборных дискус­сий. Он дал понять, что для решения вьетнамского вопроса Никсон не прочь вести дальнейшую игру и с китайцами, используя для этого факт успешной встречи в Москве. Одновременно сообщил, что в связи с поездкой председателя Верховного Совета СССР Подгорного в Ханой президент отдал приказ не бомбить Ханой и Хайфон, а также несколько снизить общую активность американской авиации над ДРВ (в ответ на наше обращение).

В ответном письме Брежнев полностью разделял позитивные оценки, данные президентом майским переговорам. „Заложена хорошая основа для коренного улучшения советско-американских отношений. Главное сейчас -последовательное претворение в жизнь того, о чем мы договорились". Брежнев сообщил также, что во время своего визита в Ханой Подгорный довел, как было условлено, позицию американской стороны до сведения вьетнамского руководства. В Ханое с вниманием отнеслись к этой информации, что подчеркивало большое значение, которое ДРВ придает

переговорам с США в Париже, и свидетельствовало о готовности возобновить их. Было сказано, что в ближайшее время Ле Дык Тхо вернется в Париж. Брежнев со своей стороны рекомендовал Никсону - для успеха переговоров - не усложнять положение бомбардировками и другими военными действиями во Вьетнаме. В заключение он, как и Никсон, под­черкивал необходимость заблаговременной всесторонней подготовки к их следующей встрече на высшем уровне.

Р.НИКСОН: СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 70-х ГОДАХ 241

В гостях у президента в Калифорнии

В июне 1972 года в Вашингтоне произошло малозаметное событие, полу­чившее вскоре громкое имя „уотергейт".

Я вначале не обратил внимания на первые краткие сообщения в прессе на этот счет. Не мог себе представить, что такой опытный человек, как Никсон, позволит втянуть Белый дом в подобную политическую аферу. Никто не знал в тот момент, что это была мина замедленного действия, которая взорвет президентство Никсона.

Когда я в июле знакомился с работой нашего генконсульства в Сан-Франциско, туда позвонил Киссинджер и сказал, что президент приглашает меня с женой пару дней побыть у него дома в Сан-Клементе (так называ­емый „калифорнийский Белый дом"), где он тогда отдыхал. Я дал согласие. Мы отправились с женой вдвоем на автомашине (я сам вел ее) по живо­писному шоссе № 1 вдоль Тихого океана. Это была приятная поездка. Нам особенно понравился небольшой и уютный городок Кармель, где в основном жили художники и писатели.

Никсон показал мне свой дом у океана, построенный в мексиканском стиле. Ознакомил с служебными помещениями, где работал он сам и сопровождающий его аппарат Белого дома. Обращали на себя внимание хорошая служба прямой связи президента с Вашингтоном, американским военным командованием в США и в наиболее важных районах мира, а также с наиболее важными посольствами (Никсон имел возможность связаться с нужным ему лицом в течение 2-3 минут или получить фотокопию любого документа; он продемонстрировал эту систему в действии). Г-жа Никсон показала моей жене свое домашнее хозяйство.

Затем в присутствии Киссинджера у нас состоялась с Никсоном продолжительная беседа. Президент сказал, что вся предстоящая работа правительств двух стран должна быть подчинена подготовке к новому важному этапу - новой встрече на высшем уровне. Правда, сначала надо выиграть выборы. „Не хочу выглядеть перед Москвой безответственным хвастуном, - заметил Никсон, - но думаю, что мне удастся победить Макговерна".

С этими оговорками он позволял себе уже тогда высказать свои некоторые доверительные соображения по поводу новой встречи на высшем уровне, причем поставил вопрос о регулярности таких взаимных визитов. Он предложил провести новую встречу на этот раз в Вашингтоне в мае или июне 1973 года. Если он будет переизбран, то после встречи в США в 1973 году он бы совсем не прочь продолжить обмен визитами: снова приехать в Москву в 1974 году и т. д. Затем президент коснулся некоторых конкретных политических вопросов в наших отношениях на ближайшее будущее.

В целом беседы с президентом носили деловой, конструктивный харак­тер, нацеленный на следующую советско-американскую встречу на высшем уровне и на достижение новых важных соглашений.

Помимо деловых бесед с Никсоном, мы с Киссинджером устроили „не­большие каникулы". Побывали на пляже, где умудрились под теплым калифорнийским солнцем заснуть на пару часов прямо на песке. Вашингтонский дипломатический корпус был бы шокирован зрелищем: на берегу Тихого океана в одних трусах рядом спали помощник президента по национальной безопасности и советский посол, а недалеко сотрудник охраны присматривал за их вещами и бумагами.

СУГУБО

242 доверительно

Свозил нас Киссинджер и в Голливуд, где мы побывали в некоторых студиях, наблюдая за съемками и кинотрюками. Чувствовалось, что Киссинджер пользовался популярностью в Голливуде и среди кинозвезд. Для нас же с женой это был новый мир, с которым интересно было познакомиться поближе. Подарили нам и именные складные стулья, которыми обычно пользуются кинорежиссеры на съемках (они до сих пор находятся в нашей московской квартире, напоминая нам „о походе в

Голливуд").

Во время посещения одной из студий нас пригласил на завтрак известный кинорежиссер Хичкок. Он рассказал, что у него есть замысел снять оче­редной фильм ужасов в старинных помещениях московского Кремля. Уве­рял, что успех картины будет огромный.

Не ставя под сомнение уверенность в успехе такой „кремлевской" карти­ны, я в то же время выразил сомнение, что руководство в Москве вряд ли оценит всю глубину и оригинальность его замысла. Нужно, чтобы „созрело время". Я, правда, не смог ему точно ответить, какой же срок понадобится для этого. Но в целом мы отлично поняли друг друга.

Вечером ужинали с группой известных актеров во главе со знаменитым комиком Бобом Хоупом. Многие из них при близком знакомстве оказались людьми, далекими от привычных образов-штампов, созданных вокруг них рекламой.

Перед отъездом из Сан-Клементе Киссинджер пригласил нас с женой в местный маленький мексиканский ресторанчик, где мы впервые познакомились с коктейлем „Маргарита" (из 13 составных частей). Он пришелся нам по душе: „на троих" мы осушили два приличных графинчи­ка. В целом провели приятный вечер, тем более что о политике не говорили ни слова.

Президент впервые в наших отношениях передал приглашение советско­му министру обороны Гречко посетить США в удобное для него время, чтобы встретиться с американскими военными. Он считал полезным начать связи и по военной линии. В Москве, однако, оказались к этому явно не готовы, особенно сам министр обороны.

После моего возвращения в Вашингтон из Сан-Клементе получил письмо Никсона для Брежнева. В письме в основном - в части политических вопросов - излагались те же мысли, о которых Никсон говорил мне при нашей недавней встрече в Сан-Клементе. Выражалась также благодарность за содействие в возобновлении парижских переговоров между США и Вьетнамом. Позитивно оценивалось состояние советско-американских отношений и выражалась надежда на их дальнейшее развитие. Особо под­черкивалась роль конфиденциального канала в создании „нового духа сотрудничества, который сейчас характеризует наши отношения и который обещает еще больший прогресс в предстоящий период".

Сложности с Садатом

Постепенное улучшение отношений с США вносило элемент осторож-

ности в нашу политику на Ближнем Востоке в плане оказания военной

поддержки арабским странам. Это вызывало недовольство, в частности, у

нового президента Египта Садата, который, придя к власти, обещал своему

народу „ликвидировать последствия израильской агрессии". При этом он

Р.НИКСОН:

СОВЕТСКО-АМЕРИКАНСКИЕ ОТНОШЕНИЯ В 70-х ГОДАХ 243

явно возлагал надежду на помощь в этом со стороны СССР и стал требовать увеличения советских военных поставок Египту. Он дважды побывал в Москве (в феврале и апреле 1972 г.) в расчете втянуть советское руководство в военный союз против Израиля. Однако на это Москва не хотела идти.

Итоги визита Никсона в Москву, видимо, окончательно убедили Садата в нереальности его надежд. 8 июля Садат неожиданно потребовал отзыва в двухнедельный срок всех советских военных экспертов и советников (около 17 000 чел.). Раздраженное советское правительство немедленно ото­звало их.

Надо сказать, что кое-кто из советского руководства предполагал, что решение Садата было инспирировано американцами в обмен на обещание американской помощи и содействие в урегулировании отношений с Израилем. Прямых данных в Москве не было, но подозрение все же высказывалось. Об этом знали в Вашингтоне. Именно поэтому 28 июля после небольшой церемонии подписания в Белом доме протокола о научно-техническом сотрудничестве между СССР и США президент пригла­сил меня к себе в кабинет и в разговоре один на один коснулся египетских дел. У нас в Белом доме, сказал он, есть данные, что советские предста­вители в некоторых странах в беседах с иностранцами высказывали мнение, что решение Садата по поводу советского военного персонала, возможно, связано с какой-то секретной договоренностью между ним и правитель­ством США.

Президент сказал: „Прошу передать Брежневу следующее: даю личное слово, что Белый дом не знал заранее о решении Садата в отношении советского военного персонала. Даю слово, что этот вопрос не был пред­метом какого-то специального секретного сговора между мною и Садатом. Я исходил и исхожу из того, что у нас с Брежневым есть твердое взаимо­понимание: найти совместно решение ближневосточного конфликта на базе принципов, которые обсуждались в Москве. Я придаю всему этому такое большое значение потому, что речь идет сейчас о весьма важном: будет ли доверие между мной и советскими руководителями укрепляться или оно будет нарушено со всеми вытекающими отсюда последствиями для со­ветско-американских отношений. А эти отношения после встречи в Москве имеют все шансы укрепляться и расширяться".

Я согласился с президентом, что вопрос о личном доверии действительно имеет большое значение.

Надо сказать, что своего рода личной трагедией Никсона стало то (и он это знал), что за долгую политическую жизнь он породил недоверие в стране в отношении методов, не всегда безупречных, которые он использовал для достижения своих целей. Это было хорошо известно и за рубежом и сказы­валось в какой-то степени на отношении к нему как президенту.

В августе-сентябре конгресс США обсудил документы, подписанные Никсоном в Москве. Сенат ратифицировал Договор об ограничении систем ПРО, а конгресс одобрил Временное соглашение о некоторых мерах в области ОСВ. 29 сентября Президиум Верховного Совета СССР также утвердил эти договор и соглашение.

В середине октября в Вашингтоне состоялось подписание советско-аме­риканских торговых соглашений: о торговле с взаимным предоставлением режима наибольшего благоприятствования; об урегулировании расчетов по ленд-лизу, включая кредитное соглашение 1945 года; о предоставлении советской стороне долгосрочных кредитов Экспортно-импортного банка

СУГУБО
244 ДОВЕРИТЕЛЬНО

США. В связи с подписанными соглашениями президент Никсон объявил о принятом им решении распространить на СССР закон о предоставлении долгосрочных банковских кредитов.

Это был крупнейший пакет торгово-финансовых соглашений между обеими странами за весь послевоенный период.

В беседе, состоявшейся после подписания, Никсон выразил свое удовлет­ворение достигнутой договоренностью по всем этим вопросам, сказав, что заложен хороший фундамент для развития торгово-экономических от­ношений.

Однако последующие события опрокинули все эти надежды, когда кон­гресс США впоследствии принял дискриминационную поправку Джексона Вэника в отношении торговли с СССР.

В октябре происходил активный обмен посланиями между Москвой и Вашингтоном по вьетнамским делам. Киссинджер в это время вел напряжен­ные переговоры с вьетнамцами в Париже. Вьетнамцы заняли жесткую позицию (в преддверии выборов в США).

В силу того, что я ограничен объемом данной книги, мне не пред­ставляется возможным писать подробно о той переписке и беседах, которые проходили между нами в связи с переговорами США и ДРВ в Париже. Хотелось лишь отметить, что на заключительном этапе этих переговоров американская сторона в доверительном порядке подробно информировала нас о них, вплоть до ознакомления со стенограммами ключевых заседаний, что лишало северовьетнамцев возможности порой манипулировать своей гораздо более скудной информацией, которую они предоставляли нам.

Переизбрание Никсона

3 ноября, когда я вместе с находившимся с визитом в США президентом Академии наук СССР Келдышем посетил в Белом доме Никсона, президент в беседе с нами заметил, что мы, пожалуй, последние иностранцы, с которыми он встречается накануне выборов, и эти иностранцы - советские представители. „Это - неплохое в целом предзнаменование", - добавил он в шутливой форме.

Судя по поведению Никсона, настроен он был весьма оптимистично в отношении исхода выборов. О планах на будущее говорил так, как если бы уже был переизбран на второй срок.

И действительно, на президентских выборах Никсон получил голоса 46,7 млн. избирателей, кандидат демократов Дж.Макговерн - 28,9 млн. голосов (хотя на избирательные участки явилось лишь 55 процентов изби­рателей, меньше, чем когда-либо за последние 24 года). Завоевав Белый дом на новый четырехлетний срок, республиканцы опять-таки не смогли обеспечить себе большинство ни в одной из палат конгресса.

9 ноября я позвонил Киссинджеру во флоридскую резиденцию прези­дента (где они находились) и зачитал ему приветственное послание Бреж­нева президенту в связи с его переизбранием („Хотел бы выразить уверен­ность, - указывалось, в частности, в телеграмме, - что те взаимоотноше­ния и то взаимопонимание, которые сложились у нас с Вами в результате московской встречи, будут не только сохранены, но и углублены").

Киссинджер заверил, что это послание будет приятной вестью для президента. Через несколько минут меня связали по радиотелефону с

Дата добавления: 2015-07-19