Введение. Кинжалов Ростислав Васильевич ::: Орел, кецаль и крест: Очерки по культуре

Кинжалов Ростислав Васильевич::: Орел, кецаль и крест: Очерки по культуре Месоамерики

Введение

Слова, стоящие в заглавии книги, вовсе не случайны. Они — символические образы двух циви­лизаций, встретившихся в XVI в. Образ орла у народов центральной Америки ассоциировался с обликом солн­ца, золотисто-зеленые перья редкой птицы тропических лесов Гватемалы и Гондураса кецаля — с представле­ниями о животворящей силе воды, о плодородии и вели­чии. Крест же, как известно, был символом христиан­ства у народов Старого Света. Встреча этих культур была трагической, но одновременно и плодотворной, так как в конечном счете привела к созданию новой мощной струи во всемирной культуре — латиноамериканской.

Когда вскоре после открытия осенью 1492 г. Христо­фором Колумбом Американского континента европей­ские завоеватели вступили на берега Нового Света, то они обнаружили там не только племена бродячих охотников и примитивных земледельцев. На новом материке существовали и народы, обладавшие высокой многовековой цивилизацией: ацтеки, миштеки, сапо­теки, майя, муиски, кечуа. Одним из крупных очагов такой цивилизации была Месоамерика — область Цен­тральной Америки, охватывавшая большую часть тер­риторий современных государств Мексики, Гватемалы, Белиза, Гондураса и Сальвадора.

Задача нашей небольшой книги — дать читателю общее представление об особенностях цивилизации месоамериканских народов перед испанским завоева­нием (преимущественно на материалах древней литера­туры) и о сложных, часто противоречивых процессах культурного контакта между этими двумя мирами.

Термин «два мира» отнюдь не преувеличен. Если европейские народы уже подходили к формированию основ капиталистического общества, то народы древней Америки, даже самые развитые, еще находились на раз­личных стадиях раннеклассового общества. И для испанца, и для индейца эта встреча была своеобразным путешествием на «машине времени» — одних в далекое прошлое, других в будущее, хотя ни та, ни другая сторона не сознавали этого.

Конкистадоры (от испанского conquista —завоева­ние) в большинстве своем были грубыми необразован­ными солдатами, хлынувшими во вновь открытые земли из-за наживы, прежде всего за золотом, серебром и драгоценными камнями. Энгельс так характеризовал их действия: «Золото было тем магическим словом, которое гнало испанцев через Атлантический океан; золото — вот чего первым делом требовал белый, как только он ступал на вновь открытый берег».' Свиде­тель испанских завоеваний, великий гуманист Бартоломе Лас Касас писал о конкистадорах: «Они шли с крестом в руке и ненасытной жаждой золота в сердце». Совершенно иным было отношение к драгоценным металлам у коренного населения Американского конти­нента. И золото, и серебро не имели у них, как у народов Старого Света, монетной ценности. Расчетными едини­цами у обитателей Месоамерики были бобы какао, куски хлопчатой ткани определенных размеров в небольшие медные слитки Т-образной формы. Золото и серебро использовались аборигенами древней Аме­рики в качестве материала для изготовления предметов ритуала и украшений владык. Оба металла связывались с небесными светилами: золото у ацтеков, например, называлось теокуитлатль, букв, «экскременты богов», а серебро — иштактеокуитлатль — «белые экскременты богов». Неудержимое стремление пришельцев к тяже­лому желтому металлу вызывало у завоеванных наро­дов даже определенное недоумение. Известно со слов хрониста Гомары, что на вопрос одного индейца, почему белые люди так жаждут золота, Кортес был вынужден ответить, что они страдают особой болезнью сердца, из­лечить которую может только золото. В одном индей­ском источнике дано красочное описание поведения ис­панцев, увидевших золотые вещи. «Они поднимали зо­лото, вертели его в пальцах, как обезьяны, казалось, что они переполнены восторгом и радостью, как будто серд­ца их озарились и стали новыми. И поистине они стреми­лись к золоту и страстно желали его. Их тела распухали от алчности, а их голод был пожирающим; они жаждали золота, как голодные свиньи. Они хватали золотые украшения, вырывали друг у друга, исследовали каж­дую частичку их...».

Первыми белыми, ступившими на территорию Месо­америки,* были участники разведочной экспедиции Франсиско Эрнандеса де Кордовы в 1517 г. Они встре­тились на мысе Коточе (Юкатан) с индейцами майя и были удивлены их высокой культурой. Майя же впер­вые познакомились с действием огнестрельного оружия.

Следующая экспедиция под начальством Хуана де Грихальвы (1518), также посланная губернатором Кубы Веласкесом, прошла морским путем еще дальше. Целью ее были поиски золотых изделий, виденных Кор­довой. Грихальва обогнул Юкатан, высаживался на Косумеле, видел с моря Тулум, вошел в Мексикан­ский залив и обследовал побережье до устья реки Пануко, т. е. достиг границ ацтекских владений. О странных белых пришельцах было сообщено в Теночтитлан Мотекусоме II. Он приказал не трогать их и только тщательно наблюдать. Донесения Грихальвы побудили Веласкеса отправить большой военный отряд для завоевания новооткрытых земель (весна 1519 г.).

Командовал этой армией Эрнандо Кортес. Послед­ствия похода известны: в ноябре этого же года испанцы вступили в Теночтитлан, а 13 августа 1521 г. был пленен Куаутемок — последний независимый повелитель ацте­ков. Первая могучая держава Месоамерики попала под пяту конкистадоров.

Соратник Кортеса Педро Алъварадо в 1524—1525 гг. завоевал горную часть Гватемалы, часть Сальвадора и Гондураса. Далее последовало подчинение населения Юкатана, уже окруженного испанскими колониями в Мексике, Гватемале и Гондурасе. Это было выполнено конкистадором Франсиско де Монтехо (участником экспедиции Грихальвы) в 1527—1544 гг. Вскоре были покорены и остальные области Месоамерики.

Отряды конкистадоров сопровождали католические священники. После конкисты по специальному распо­ряжению папы Адриана VI в Мексику были отправлены для крещения индейцев первые двенадцать монахов-францисканцев (по числу апостолов). Среди миссионеров были люди, серьезно интересовавшиеся древней культурой (например, Андрес де Ольмос, собиравший «индейские книги»). За францисканцами последовали доминиканцы и представители других религиозных орденов; позже всех появились здесь иезуиты. Роль духовенства в процессах синкретизации двух столь противоположных культур далеко не однозначна. Вна­чале крещение индейцев шло успению; этому способ­ствовали два обстоятельства. Во-первых, миссионеры внимательно изучали древние летописные памятники и даже записывали их, это помогало при проповедях. Характерно в этом отношении начало «Хроники из Мичоакана», записанной "неизвестным францисканцем: «Я являюсь здесь только переводчиком для тех старей­шин и включаю в отчет то, что они сами рассказывают». Во-вторых, и сами индейцы находили в христианских мифах и догмах много сходного с их собственными традициями (понимая все это, конечно, по-своему). Таинство крещения, исповедание грехов, непорочное зачатие, даже символ креста как знака вечной жизни (мировое древо часто изображалось у них в кресто­образном виде) характерные тому примеры. Но впослед­ствии, когда начались «отпадения от веры» и жестокие преследования за это, взаимопонимание между мис­сионерами и паствой было в большой степени утеряно. Многое зависело и от личности церковного пастыря: одни ревностно уничтожали все, связанное с языческим прошлым, другие старались каким-то образом сохра­нить памятники или пересказать их. К. сожалению, фанатиков было неизмеримо больше.

Блестящие образцы скульптуры, храмовой архитек­туры, мелкой пластики и настенной живописи класси­ческого периода Месоамерики теперь часто затмевают в глазах широкого читателя достижения доколумбова мира в области чисто духовной культуры, в частности литературы и фольклора. Говорить же о древней куль­туре, не учитывая литературные произведения, по-на­стоящему невозможно. В нашей книге поэтому им уде­ляется значительное внимание. Период, контакта — это время широкого взаимодействия разноязычных индей­ских культур с европейской (прежде всего испанской) культурой. Этот сложный процесс отразился в литера­туре, хотя воздействие с испанской стороны в данном случае было намного больше. Но это относится лишь к первому (хотя и длительному) периоду контакта. В дальнейшем индейские корни дали свежие зеленые побеги.

Остается лишь отметить, что взаимоотношения раз­личных индейских источников в книге, как правило, не рассматриваются — для этого просто не хватило бы места. Однако автор имеет это в виду и если цитирует вторичный источник или ссылается на него, то это зна­чит, что для книги такой отрывок является более важ­ным или показательным, чем соответствующее свиде­тельство первичного источника.

Объем книги не позволяет представить много иллю­стративного материала. Изображения ацтекских бо­жеств из кодексов даны в прорисовках мексиканского исследователя и художника Мигеля Коваррубиаса.

В заключение надо сказать хотя бы несколько слов об изучении истории и культуры народов древней Аме­рики в России и отражении интереса к ним в художе­ственной литературе. В этом смысле значительно больше повезло Перу. Уже М. В. Ломоносова, Г. Р. Дер­жавина и А. П. Сумарокова привлекала трагическая судьба последнего инки Атауальпы и перуанских индей­цев. Однако Сумароков не ограничивается Перу, он сочиняет свой диалог «Кортец и Монтесума в царстве мертвых» (это произведение ранее приписывалось перу А. В. Суворова). В том же XVIII в. выходят первые переводы работ иностранных авторов по истории Мек­сики, а в XIX в. круг таких публикаций расширяется. Особым успехом пользуется монументальный труд аме­риканского историка У. Прескогта «Завоевание Мек­сики», выдержавший несколько изданий. Известный исторический романист Г. Данилевский пишет поэму «Гвая-Ллир, или Мексиканские ночи», в которой рисует падение Теночтитлана. В периодике появляется ряд переводных статей по археологии Мексики, Гватемалы и Гондураса. Русские географы и этнографы (Е. Сивере, С. Патканов, А. И. Воейков) путешествуют по этим странам и публикуют свои интересные наблюдения. Дипломат Г. Воллан собирает во время своей службы в Мексике небольшую коллекцию древностей, граф А. Г. Строганов покупает для своего собрания несколько шедевров древней мексиканской скульптуры.

Особая страница в знакомстве русских читателей с доколумбовыми культурами Мексики принадлежит поэту Константину Бальмонту. После своего путе­шествия в 1905 г. в Мексику он выпускает книгу «Змеи­ные цветы» (М., 1910). В ней, кроме путевых очерков, в которых описаны посещенные им развалины Монте-Альбана, Шочикалько, Чолулы, Митлы, Паленке, Ушмаля и Чичен-Ицы, дан перевод эпоса киче «Пополь-Вух» (с неточного французского перевода). К сожалению, К. Д. Бальмонт включил в свою книгу и фантастические «переводы» иероглифических надпи­сей майя, сочиненные французским дилетантом Ларош­фуко. Все эти тексты являются просто вымыслом. Одной фразе из них (в переводе Бальмонта) была суждена, впрочем, долгая жизнь; ее цитирует с сочувствием в своих сочинениях Н. К. Рерих, ею заканчивает свой роман «Туманность Андромеды» И. А. Ефремов. «Кто мы? А! Зарю спроси, спроси лес, волну спроси, спроси бурю, Океан спроси, спроси Любовь, спроси Землю, Землю скорбную, Землю родную. Кто мы? А! Мы — Земля».

Несколькими годами позже К. Д. Бальмонт в книге «Зовы древности» перевел ацтекские гимны богам (пользуясь испанским переводом), сохраненные Саахуном. Они и теперь не утратили своей историко-художественной ценности.

Дата добавления: 2015-07-16