Алеша и Ленка (продолжение)

Порой Алешу вдруг охватывала конфузливость. Он как бы просыпался, и вдруг приходило в голову: неужели это он, Алеша, играет голый с девчонкой? Да просто не может этого быть. Даже еще не с пионеркой... Одно время ему казалось, что с девочкой-пионеркой было бы проще общаться без трусов, если уж приходится: все-таки товарищи. Но - время шло, и такие мысли посещали его все реже. Тетя Катя больше не мылась с ним вместе, ему даже казалось, что она брезгует возиться с ним. Ну да ладно, он не очень и хотел, ему так было даже лучше. Правда, иногда им составляла компанию тетя Паша, мать Ленки. Это тоже было не так-то сладко. Вообще-то она была очень добрая женщина, хотя и суровая на вид. Она сразу чем-то даже понравилась Алеше. Бывая с Ленкой у них дома и разговаривая с тетей Катей, она хвалила его, что он хорошо учится, приводила Ленке в пример, укрепляя его авторитет, как старшего. Это было приятно. В ту зиму он сразу же рассказал тете Паше (и Ленке заодно, чтобы знала), что он уже пионер, что его приняли в пионеры осенью на 7 ноября, а не весной, как обычно, и это за хорошую учебу. Тетя Паша приятно и уважительно восхищалась и говорила – «ну, совсем большой», правда, при этом как-то непонятно вздыхая. Но в бане она и в грош не ставила его пионерство. У нее было доброе сердце, и она была совсем простая, и в бане не делала никакого различия между своей дочкой и соседским мальчишкой. И даже теперь, когда он здорово вырос, она по-прежнему без разговоров мыла их сразу обоих, и на глазах у Ленки заботливо залезала пионеру во все места, порядком уязвляя этим самолюбие Алеши. Какое уж тут уважение, когда тебе моют яички при девочке... Это, кстати, иногда было довольно больно, так как рука у тети Паши была жесткая и сильная. Прекословить ей не стоило и пытаться: тетя Паша была простая женщина, и этой самой жесткой рукой могла дать звонкого шлепка по мокрому телу. Намылив Ленку, она ставила их плотно вместе, попка к попке (а то и животик к животику), и ополаскивала из одного тазика, чтобы меньше шло воды. Вода порой была очень горячей, но на это жаловаться было тоже бесполезно. Тетя Паша была выше и толще тети Кати, и живот у нее был более отвислый, и волосы не черные, а рыжие. Может быть, для Алеши было бы лучше попасть к ней, а не к тете Кате – он знал, что тетя Паша любит его. Ну, да что уж... Все же, к счастью, такое совместное мытье бывало редко. Алеше по-прежнему было тяжело и неприятно среди взрослых раздетых женщин, он раньше никогда не мылся с женщинами даже маленький. И ему было неприятно, когда женщины видели его голого. Ленка была тоже женщина, но он не воспринимал ее как женщину. В это как-то не верилось. У нее еще не было грудей, и между ног не росла никакая шерсть, она вся была гладенькая, и, пожалуй, нравилась Алеше. Насколько, конечно, вообще может нравиться какая-то мелкая соседская девчонка... Даже теперь они были невинны, как Дафнис и Хлоя, эти дети, одиннадцатилетний (уже) мальчик и девятилетняя девочка. Они играли вместе голышом, и их души еще не возмущала никакая темная рябь. В бане тетя Паша мыла Алешу своей ручищей и между делом говорила мывшейся рядом Ленке: "тоже письку хорошенько промой", - и ему совсем не было стыдно это слушать. – У меня писька уже расти стала, - сообщал мальчик девочке. – Все равно еще маленькая. – Ты что, уже больше стала. И твердая такая, на вот, возьми в руку. Чувствуешь? – Ага, - ответила девочка. Алеша фантазировал, ничего такого по настоящему у него еще не росло, только тонкие руки и ноги, которые становились все длиннее, но ему хотелось, чтобы росло, и Ленка это чувствовала. «Можно потрогать?» – спрашивала она, когда они раздевались в предбаннике в очередной раз, и он давал, выпятив вперед живот, и она брала в руку и говорила: «Больше стала». Как-то раз, когда ему было уже десять, Алеше все же довелось мыться с пионерками, даже сразу с двумя, а считая Ленку - сразу с тремя девчонками. Приехали две племянницы тети Паши – тринадцатилетняя Любка и моложе ее на год Верка. Вот это была ему банька... Они раздевались, поглядывая на стеснявшегося Алешу, и хихикали, снимая перед ним трусы, а потом попросту завладели им, сказав, что тетя Паша велела им его вымыть. Он оробел и сразу не нашелся, что возразить: с тети Паши такое могло статься. А дальше оставалось только покорно и молча терпеть, пока страшно довольные и возбужденные голые девчонки суетились вокруг него. И Верка, и Любка были уже с намечавшейся грудью, даже слегка волосатые внизу. Конечно, они обе были пионерки, не могли не быть по возрасту, но как не вязались эти здоровенные горластые девахи с его представлениями о девочке в короткой юбочке из пионерского концерта! Пусть бы даже и в бане, без юбочки, такая девочка наверняка не имела бы ничего общего с этими наглыми и глупыми тварями. Они толклись вокруг раздетого, разрумянившегося от смущения мальчика, рассматривали его и теребили, обсуждая, кому что у него мыть, говорили какие-то малопонятные деревенские слова – кокушки, крыльца... Они даже чуть не поругались, пока договорились. Ленке (и эта тоже была тут) тоже хотелось, но Любка погнала ее – «иди сама мойся, мала еще мальчишек трогать». Ленка обиделась и сказала: «Я маме скажу, что вы мне не даете!». Тогда Верка сказала: «Ну что ты ее гонишь, ей же тоже охота. Пусть хоть жопку помоет. Хочешь жопку?». «Хочу». «Алеша, повернись. На вот вихотку, три жопку». Как будто курочку из супа делят, думал растерявшийся Алеша, поворачиваясь под их руками. А они разговаривали о нем, как будто его тут и не было, хихикали, терли ему сразу со всех сторон и живот, и голову, и зад... Они возились с мальчиком без конца и мыли его, наверно, полчаса. А вообще-то он неплохо мылся и сам, и если позволял Ленке тереть себя, то только снисходя к ее желаниям. В последнее время Алеша стал побаиваться, как бы мальчишки в школе не узнали, что он до сих пор моется с соседской девочкой, и вообще ходит в баню с женщинами, как маленький, чести это ему не делало. Хотя в Троицком, случалось, мылись как угодно - и с сестрами, и с бабками, и с дедками....

Дата добавления: 2015-11-30