Во власти слов 7 страница

— Я не изменилась!

— Нет, конечно! Ни капельки! — Рон говорил резко и почти кричал, что было, в общем, для него несвойственно. — Когда ты танцевала с Малфоем, я проигнорировал это. Я игнорировал и то, что весь год ты таскалась черти где вечерами. Думал, что это просто моё воображение. Но сейчас… Ты в курсе, что со всего нашего потока в Хогвартсе остались только ты и Малфой? И несколько человек с Рейвенкло…

— Причем тут Малфой?! — Гермиона задохнулась от негодования: кровь прилила к щекам, а глаза загорелись. — Ты сам осознаешь, какую чушь несешь? Я и не знала даже, что он тут! — выпалила она, тщетно пытаясь успокоить колотящееся в груди сердце. А потом, сверкнув на Рона гневным взглядом, резко произнесла:

— И не тебе предъявлять мне такие обвинения! Как хочу, так и живу! — с этими словами она выбежала из Гостиной.

Сделав несколько шагов по коридору, остановилась и зажмурилась. Ощущение неловкости и стыда за произошедшее не покидало.

Вот зачем надо было грубить Рону? Он друг, и желает ей добра. Да он влюблен в неё, в конце-концов!

Кроме того, подобное поведение только усугубило его подозрения — глупые и нелепые. И совершенно необоснованные!

«Такие уж необоснованные?» — ехидно шепнул внутренний голос. Гермиона сжала руки в кулаки и несколько раз тряхнула головой, мечтая заткнуть ему рот кляпом.

Интересно, неужели со всего седьмого курса они с Малфоем и правда остались здесь одни? Это странно… Почему он не поехал домой?

Впрочем, неважно! Гораздо серьезнее то, как ужасно она вела себя с Роном. Неуравновешенная истеричка! Надо было просто посмеяться над его нелепым предположением, тем самым развеяв все сомнения. Она же наоборот их укрепила.

Стоило бы вернуться и извиниться, но Гермиона решила, что сначала нужно успокоиться и собраться с мыслями, поэтому отправилась вглубь замка. Сама толком не знала, куда идет. Повороты, коридоры, лестницы… Можно было бы выйти на улицу, но там темно и холодно, а на ней лишь тонкий свитер.

Гермиона уже решила вернуться, ведь так был какой-то шанс застать Рона. К тому же, уже слишком много времени. Кажется, уже больше полуночи.

Она вошла на лестницу и вдруг почувствовала, что та начала двигаться.

Вот черт! Только этого не хватало… Вот куда её занесло?

Гермиону обдало струей холодного воздуха. Астрономическая башня?..

Интересно, кто и почему оставил дверь туда открытой?

09.12.2012

Тонкие нити

Глава 17

Тонкие нити

Расскажи мне о своей катастрофе.

Я приду среди ночи, если так будет нужно.

Не знаю, найду ли подходящие строки,

Но обещаю, что буду внимательно слушать.

Знаю, чужие ошибки не учат,

А время жестоко, и вовсе не лечит,

И весь мой накопленный жизненный опыт

Возможно, окажется, вдруг, совсем бесполезен.

Где-то есть огонь, который нас согреет,

И милосердный свет всевидящих звёзд,

И где-то есть любовь, что однажды сумеет

Осушить до дна это озеро слёз.

(Fleur)

Гермиона осторожно поднималась по лестнице, стараясь ступать как можно тише. Её туфли были на небольшом каблуке, отчего эта задача становилась невыполнимой.

Почему-то было страшно: время уже за полночь, школа пустовала, ученики и преподаватели разъехались на каникулы. Кто и зачем пошел на Астрономическую башню сейчас, да ещё и сломал туда дверь?

Сердце отстукивало глухие удары, эхом отдававшиеся в ушах, по спине пробежал холодок. Вдруг порыв сильного ветра вырвался из проема и ударил в лицо, приподняв волосы. Она вздрогнула и зачем-то вытащила палочку. Резко обернулась, всматриваясь в темноту коридора, находящегося позади неё. Сейчас этот вид внушал ужас.

«Истеричка и паникерша!» — мысленно отчитала себя Гермиона, разворачиваясь, но палочку не убрала. «Это же школа… Что здесь может быть страшного?..» — подумав таким образом, глубоко вздохнула и сделала ещё один шаг к дверному проему, который выглядел сейчас как черный портал в другой мир. «Собственно, а зачем я туда иду?» — вдруг осенил Гермиону гениальный вопрос. Она хотела было развернуться и уйти, не найдя на него внятного ответа, когда услышала звук, походивший на звон бьющегося стекла. «Что за черт?!» — подумала Гермиона и резко развернулась, сильнее сжала палочку, но твердо решила узнать, что там творилось. «Любопытство меня погубит…» — в который раз заключила она, подходя всё ближе к заветному проёму.

* * *

Гермиона Грейнджер остановилась в арке, служащей входом на Астрономическую башню и сделала несколько глубоких вдохов. Сейчас ей это было просто необходимо…

«Нет, ну как?! Как такое возможно?..» — взвыла она про себя. На другом конце площадки сидел Драко Малфой. Перед ним на каменном полу валялось несколько пустых бутылок огневиски, ещё одну он держал в руках.

Гермиона не знала, смеяться ей или плакать. Как получилось, что из всех возможных мест в огромном замке её занесло именно туда, где находился он? Это провидение? Издевка судьбы? Совпадение?..

Первой и, наверное, самой здравой мыслью было развернуться и уйти, пока он не успел заметить, но в глаза бросились поза и взгляд Малфоя: в них было столько обреченности, что Гермиона невольно замерла. Сердце сжалось от необъяснимой тоски. Неужели такое может сделать лишь один взгляд на человека, который ещё недавно считался врагом?..

Малфой же, кажется, был в прострации: смотрел перед собой пустым взглядом и не замечал ничего вокруг. Несмотря на мороз, он был одет лишь в свитер. Одинокие снежинки опускались на волосы, ресницы и одежду, а порывы ветра, должно быть, пронизывали насквозь. Но его это не беспокоило.

Гермиона стояла в проходе уже несколько минут, но за это время Драко не то что не заметил её, но даже ни разу не шевельнулся.

— М… Малфой, — наконец тихо произнесла она. Голос почему-то дрожал. Он медленно повернулся и посмотрел на неё. Лицо не выражало удивления, гнева или радости, но было пусты — болезненно пустым и также болезненно бледным. Лишь взгляд… Гермиона не могла понять, что именно в нём такого, и почему в её собственных глазах вдруг появилась неприятная резь, а сердце стало биться немного иначе, чем раньше: быстро, но размеренно, и отчего-то причиняя боль. Что такого было в этих глазах серого цвета? Блики ли луны создали такой эффект или зрачки были чуть расширены? Наверное, можно было бы объяснить так, ведь никто и никогда не сможет ответить, как тоска и горечь, спрятанные в глубине души, вырываются оттуда наружу, как и почему, словно в зеркале, находят отражение во взгляде. А Гермионе вдруг подумалось, что если ей когда-нибудь придется характеризовать «обреченность», достаточно будет вспомнить эти глаза, и больше никаких слов не понадобится.

— Что тебе нужно? — спросил Малфой надтреснутым, но поразительно спокойным голосом, который разливался по площадке и таял в воздухе, легким отзвуком отдаваясь в ушах Гермионы.

— Мне? Ничего, — быстро ответила она, нервно теребя рукав своей кофты. — Что ты здесь делаешь?

— Я? — он усмехнулся, но в этой усмешке не было радости или издевки — лишь только всепоглощающая боль. — Праздную день рождения моей мертвой матери.

Гермиона пошатнулась и сделала шаг назад, чтобы не упасть. Ощущение было такое, как будто землю выбили из под ног резким и неосторожным движением. Во рту мгновенно пересохло. Она нервно сглотнула и попыталась что-то сказать, но слов не было — неначатая фраза отозвалась лишь легким и неслышным «ах», растворившемся в воздухе.

Что она может сделать сейчас? Что должна сказать? Как повести себя, чтобы не стало хуже? Как помочь ему хотя бы чуть-чуть?

Гермиона перевела взгляд на небо, затянутое серыми тучами: непроглядная тьма, клубы снега, образующие странные фигуры. И его силуэт, темнеющий на фоне этой серой бесконечности.

Она вдруг вспомнила, как видела Нарциссу Малфой на квиддичном поле один раз в жизни и подумала, что та не самая приятная личность. Вспомнила, как читала в газетах о каком-то несчастном случае. Или ей говорил кто-то. Тогда Гермиона не придала этому должного значения.

Она не знала, что говорить и как вести себя в подобной ситуации, ведь всё равно не удастся помочь ему.

Мокрый снег, уже больше похожий на дождь, опускался на площадку, порывы ветра становились сильнее. Под ногами были лужи, покрытые тонкой корочкой льда, в котором отражалось небо. Мир как будто замкнулся сам на себя, и стало очень трудно понять, где верх, где низ; где реальность, а где иллюзия.

Снежинки опускались на лицо и таяли, едва к нему прикоснувшись. В какой-то момент Гермионе показалось, что она плачет. Возможно, так оно и было.

Повинуясь внезапному порыву подбежала к Малфою и, опустившись рядом с ним на холодные плиты, сжала его ладонь в своих. Вопреки ожиданиям, он не вырвал руку, а лишь поднял глаза. Она открыла рот и вдохнула, снова попытавшись сказать хоть что-то, но опять ничего не получилось, потому что в этот момент их взгляды встретились. Каким был её взгляд, Гермиона не знала, а в его вдруг увидела… Надежду. Всё та же тоска, но только с примесью Надежды, почти отчаянной и неистовой.

— Знаешь, я уже почти смирился, привык жить с этим… — тихо сказал Драко. — Но сегодня… в этот день… — сорвался, поморщился. Его привычное высокомерие куда-то исчезло, и сейчас это был просто юноша — сломленный, но отчаянно пытающийся держаться, быть сильным. — Всё снова сломалось во мне. Просто рухнуло… — осекся и посмотрел в темноту, хотя скорее вглубь себя,а потом снова перевел взгляд на Гермиону. — Кто ты такая, что я говорю тебе это? — горько усмехнувшись, произнес он, и она вдруг почувствовала, что его пальцы чуть сильнее сжали руку. — Ты… благородная гриффиндорка, готовая прийти на помощь даже своему врагу, стоит ему сказать лишь несколько жалостливых фраз.

— Нет, я… — начала Гермиона, собираясь его опровергнуть, но Малфой её как будто не услышал, продолжив:

— Пожалуй, мне не нужна твоя жалость, Грейнджер. Вот ты сейчас сидишь здесь на холоде в тонкой кофте, — Драко с прищуром посмотрел на неё, а потом окинул внимательным взглядом с головы до ног. — В юбке и легких туфлях… Сидишь со мной на морозе, держишь меня за руку, — не выпуская, он провел пальцами по тыльной стороне её ладони. — И ты будешь сидеть здесь, пока я не отпущу твою руку. А, возможно, и дольше. Мне не нужна твоя жалость, Грейнджер, но, знаешь… Я рад, что ты пришла. Вдвоем сидеть на морозе как-то менее глупо. Или наоборот — более, — он снова усмехнулся. — Забавно, что из всех людей, находящихся в Замке, меня нашла именно ты. К чему это, как думаешь?

Гермиона пожала плечами.

— Вот я тоже не знаю, — проговорил Малфой, как ни в чем не бывало. Потом нервно хмыкнул и поежился. — А я ведь пьян, несу чушь…Тебе должно быть противно, Грейнджер.

— Нет, — выдохнула она, мотнув головой. Вдруг подумала о том, что он совсем не выглядит пьяным, хотя выпил, по-видимому, много. Это удивило. Хотя хорошо, что он мог контролировать себя.

Малфой снова усмехнулся.

— Хм… Ты бы не говорила так, не расскажи я тебе о том, что случилось.Наверное, ударила бы меня, наложила какое-нибудь заклятие, сняла баллы за нахождение вне спален в ночное время. Не так ли, Грейнджер?

Она отстраненно отметила, что теперь не она держала его ладонь в своих, а он её.

— Не знаю, — честно ответила Гермиона, которой не очень-то нравился этот разговор. Однако уходить не хотелось. Малфой был прав, когда сказал, что она не уйдет, пока он сам её не отпустит.

— Смешно, какие странные вещи жалость творит с людьми... — тихо сказал Драко, —... что можно было бы использовать, не будь это так отвратительно, — с этими словами он отхлебнул огневиски. — Выпьешь со мной сегодня?

— Нет, извини, — она ответила мягко, но уверенно. — Да и тебе уже хватит… — в какой-то момент вдруг показалось, что Малфой просто испытывал её, проверяя, что Гермиона выдержит, на что пойдет, как далеко заведет… жалость?..

— Пожалуй, — неожиданно легко согласился он и отставил бутылку.

— Малфой, жалость и сочувствие — разные вещи, — вдруг сказала Гермиона, серьезно глядя на юношу.

— Неужели? И в чем разница?

— Не знаю, как сказать точно. Жалость… Она ставит выше жалеющего и унижает того, кого жалеют. А сочувствие… это на равных,— быстро проговорила она.

— И ты хочешь сказать, что ты мне сочувствуешь?

— Да, — быстро ответила Гермиона и резко кивнула.

— Как ты можешь сочувствовать мне, если не имеешь ни малейшего понятия о том, что же я, собственно, чувствую? — он усмехнулся, в который раз за этот вечер.

— Я и не могу, наверное, — она растерялась, так как не была готова к подобному вопросу. — Не в полной мере. Но я здесь… — Гермиона начала эту фразу, в надежде назвать причину своего присутствия на башне рядом с ним, но не смогла придумать ничего адекватного. «Потому что мне искренне жаль», «потому что хочу помочь» — все эти варианты не подходили. Она не смогла закончить, захлебнулась воздухом, отвела взгляд, а потом тихо повторила: — Я здесь.

— Я вижу, Грейнджер, — Малфой хмыкнул. Гермиона посмотрела на него и вдруг очень четко осознала, что он всё-таки понял, о чем она говорила.

— Кстати, у тебя в волосах снег, ты промокла и вся дрожишь. Завтра сляжешь с температурой, испортишь себе каникулы. Не боишься?

— Нет.

— Почему?

— Просто…

— Ну ладно, — Малфой хмыкнул и, схватившись рукой за парапет, попытался встать, но ноги не подчинились, и он опустился обратно. — Грейнджер, земля качается, — сердито пробормотал Драко, обиженно поджав губы.

Гермиона не смогла сдержать улыбки.

Вдруг Малфой нахмурился, несколько секунд с прищуром смотрел на неё, а потом вдруг сказал:

— Обними меня, Грейнджер.

— Что?..

— Обними меня, — повторил Малфой, выпустил руку Гермионы и посмотрел внимательным взглядом. Она не могла понять его эмоций и смешалась, не зная, как поступить. Он добавил: — Ты обнимешь меня, а я закрою глаза и представлю на твоем месте кого-нибудь, кого хотел бы здесь видеть.

Гермиона закатила глаза и нахмурилась. За такую фразу ей стоило бы ударить его, а не обнимать, но она всё-таки попыталась сделать последнее. Почему?.. Зачем? Неужели и правда из жалости?

Сначала вышло неловко, а потом он вдруг слишком сильно прижал её к себе, и стало трудно дышать. В этом жесте было столько отчаяния, что Гермиона простила даже ту фразу. Уткнулась носом ему в плечо и закрыла глаза, подумав, что свитер сделан из очень тонкой и мягкой ткани, которая была похожа на шерсть, но не совсем, так как не кололась и, по-видимому, почти не пропускала ветер.

— Сегодня Блейз Забини сказал мне, что у меня нет близких людей, — выдохнул Малфой ей в ухо. Гермиона заметила, что тот стал говорить быстрее, дыхание участилось. — А так можно представить, что есть, — он быстро гладил её по спине и волосам, запутываясь в них пальцами. Гермиону никто и никогда так не обнимал. Она зажмурилась и тоже попыталась представить человека, которого бы хотела видеть на этом месте. Как будто в отместку... Но перед глазами возникло лицо Драко Малфоя.

* * *

Прошло не меньше минуты, прежде чем он резко оттолкнул её от себя и встал. Оперевшись двумя руками о перила, опустил голову и стал смотреть вниз. Челка упала на глаза, ветер ударял в лицо, отчего Малфой чуть щурился. Сейчас он выглядел таким потерянным, что Гермионе вдруг захотелось снова подойти и обнять его, но это был лишь минутный порыв.

Драко смотрел вниз и тяжело дышал. Здесь было очень высоко. Он покачнулся, схватился рукой за стену. Было понятно, что у него кружилась голова, а ноги почти не держали. По-видимому, сказывались алкоголь и нервное напряжение. Постоял несколько минут, пытаясь прийти в себя, а потом резко повернулся к ней. В глазах был странный фосфорический блеск: почти безумный. По спине Гермионы побежали мурашки.

— Я ненавижу этот мир! — резко сказал он. — Этот чертов мир с его законами и правилами. С несправедливостью и противоречиями! — его слова разрезали тишину и отдались в ушах Гермионы гулким звоном. Малфой поморщился, тряхнул головой, а затем встал и принялся ходить по площадке из стороны в сторону, заламывая руки. Все это время он говорил — быстро и непрерывно; невнятно, сбивчиво и почти истерично.

— Я не был на её похоронах, не смог приехать туда. Казалось, что если я увижу её мертвую, то не выдержу, сойду с ума. Мне хотелось запомнить её живой, смеющейся и счастливой… — он остановился, жадно втянул воздух и судорожно сжал пальцами перила. Метель усиливалась. Его волосы и одежда были мокрые, отчего Драко весь дрожал, как в лихорадке. Голос сбивался и охрип. Гермионе тоже было холодно. Она стояла, обняв себя руками, тяжело дышала и старалась не смотреть на Малфоя, потому что это было сейчас невероятно тяжело. Слушала внимательно, впитывая каждое слово и пропуская его через себя. И этот Малфой — беззащитный, сломленный и любящий совсем не вязался с привычным образом гадкого слизеринца или даже того наглого юноши, который поцеловал её в кабинете Рун и держал за руку две минуты назад. — Через три дня я пришел на кладбище и положил на могилу четыре белые лилии. Я смог пробыть там около пяти минут, а потом трансгрессировал в наше поместье в Норвегии и пробыл там три дня… — продолжил Малфой и сорвался. Затем снова стал ходить по площадке. — Раньше в День Рождения мамы мы всегда собирались в Поместье. Приезжали её школьные друзья, она готовила пирог с невероятно вкусным заварным кремом и фруктовый пунш. Мы пили слишком сладкое вино, которое мама почему-то очень любила, и смеялись. Отец приходил только под вечер. С его приходом гости расходились, а она грустнела… — он снова остановился, запрокинул голову и посмотрел на небо. Пошатнулся, видимо, от головокружения, но быстро пришел в себя и перевел взгляд на Гермиону. Потом вдруг в два шага преодолел разделявшее их расстояние, и, резко дернув её за руку, развернул к себе. — Ты по-прежнему думаешь, что понимаешь меня? — серьезно и чуть грубо спросил Малфой. Она отрицательно кивнула:

— Нет… Но я могу попытаться.

— Не стоит, — он тряхнул головой и поморщился. — Какого черта я вообще все это рассказываю тебе! — последнее слово практически выплюнул, а потом тяжело вздохнул: — Мне явно не стоит столько пить…

Его рука всё ещё сжимала её запястье, причем достаточно ощутимо, отчего пальцы уже затекли. Ей было очень холодно. Кажется, так сильно Гермиона не замерзала ещё ни разу в жизни. Всеми силами стараясь подавить дрожь, сжала руки в кулаки и съежилась. При очередном вдохе в горле запершило, и она кашлянула.

Малфой усмехнулся:

— Мы оба заболеем завтра. Зачем ты идешь на такие жертвы, Грейнджер?

— В магическом мире простуда — не проблема, Малфой, — спокойно ответила она.

— Согласен… — он отпустил её руку и дотронулся до волос. Гермиона вздрогнула. Только самые близкие люди могли трогать её волосы, но не останавливать же его сейчас... Драко медленно перебирал кудряшки, наблюдая за выражением лица Гермионы, на котором отразились внутренняя борьба и недоумение. Его, кажется, это забавляло.

— От воды твои волосы вьются ещё сильнее, — произнес Малфой, растягивая каждое слово и накручивая кудряшку на палец. По спине Гермионы побежали мурашки, а сердце забилось чаще. Вдруг он медленным движением убрал челку с её лба, одновременно прикасаясь к нему, а затем повел рукой по виску, щеке, подбородку... У неё перехватило дыхание. Несмотря на холод, бросило в жар, и Гермиона слегка покраснела.

— Я так боюсь быть слабым, — начал он на выдохе, — что заставляю быть слабой тебя. Сейчас у тебя подкашиваются ноги, и темнеет в глазах… А я питаюсь твоей энергией.

Его откровенность и прямота поразили Гермиону. А ответила она просто:

— Я знаю.

— Звучит как разрешение.

— Возможно.

Лицо Малфоя изменилось в один миг: глаза сузились, и он резко отдернул руку, как будто очень сильно обжегся.

— Хватит меня жалеть! — крикнул Малфой. — Черт возьми! Ударь меня, накричи! — остановился, выжидающе взглянув на неё. Гермиона не шелохнулась. — Ну, давай же!

— Нет, — ответила она спокойным голосом, который, на удивление, даже не дрожал. — Не сегодня.

Он снова подошел к ней.

-Ты жалеешь меня, Грейнджер, а я хочу, чтобы ты меня ударила. Как тогда, на третьем курсе. Помнишь?

Гермиона кивнула. Как же такое можно забыть?..

— Я не жалею тебя, Малфой. Просто я не хочу ударять тебя. Сегодня — нет. Ты дашь мне ещё тысячу поводов сделать это потом, ведь так? — она чуть улыбнулась.

— О… Не сомневайся, — Драко снова подошел к ней. Глаза опасно блестели. — А помнишь, ты сказала, чтобы я и близко к тебе не подходил? Так вот, сейчас я стою очень близко. А ещё я могу сделать так... — одной рукой Малфой снова провел по её щеке, а второй запутался в волосах. Гермиона жадно вдохнула воздух и больно впилась ногтями в ладони. — Или так... — его холодные пальцы прикоснулись к её плотно сжатым губам. У Гермионы закружилась голова, ей страшно захотелось схватиться руками за перила, но они были далеко.

— Мне нравится наблюдать, как расширяются твои зрачки, Грейнджер, — прошептал Драко зачаровывающем голосом. Гермиона быстро опустила глаза.

— Нет, Грейнджер. Смотри на меня, — то ли попросил, то ли потребовал он. Она не подчинилась. Взгляд упал на его руки. Тонкие, длинные аристократические пальцы, которые прикасались к её лицу, завораживали. Наверное, он играет на каком-нибудь музыкальном инструменте. Конечно, играет. И не на одном, наверное…

По контрасту вспомнились собственные маленькие ладошки с короткими пальцами и вечно ломающимися ногтями. Наверное, её рука в его будет смотреться отвратительно.

Впрочем, о чем это она?!

Уже успев забыть, с чего вдруг стала смотреть на его руки, Гермиона резко подняла глаза, и Малфой поймал её взгляд. Усмехнулся.

— Интересно, почему всё-таки ты?.. — спросил он скорее у себя, чем у неё. Отвечать Гермиона не стала.

Вдруг выражение его лица снова изменилось. Отпустив её, Малфой резко отвернулся, зажмурился и сжал руки в кулаки, как будто сильная боль пронзила всё его тело, а он пытается сдержаться и не закричать.

— Что с тобой? — осторожно спросила Гермиона. Перемены в его настроении и состоянии сегодня пугали. Малфой проигнорировал её вопрос и, смотря в пустоту, сказал:

— Что мы сделали не так?.. Как получается, что в жизни одних всё хорошо, а у других летит под откос? — перевел взгляд на Гермиону. — Не отвечай мне сейчас, Грейнджер. Ты же всё равно не знаешь… И я не знаю. Никто… — он остановился, чтобы отдышаться, но вскоре продолжил: — Всё так чертовски глупо! Я не знаю, что делать со своей жизнью… Не знаю, чего хочу и что мне нужно. Если бы я мог изменить, переписать всё, понятия не имею, что сделал бы. Все мои желания и стремления в итоге оказываются бредом и блажью. Я не могу отличить то, что понял сам, от того, что мне навязано… Когда-то всё было так просто: черное и белое, свои и чужие, победы и поражения… А сейчас какой-то странный коктейль из всего того, что было важно. И непонятно, чем всё обернется, — он говорил медленно, размеренно и задумчиво. Сел на пол и, подперев голову рукой, посмотрел вниз. — Я не вижу смысла ни в чем… Хваленая дружба, любовь и привязанности приносят лишь проблемы, идеи пусты и продиктованы стереотипами, ненависть убивает похлеще любви, а безразличие ко всему осточертело.

Гермиона смотрела на него из-под полуопущенных ресниц и думала о том, как близко и знакомо ей то, о чем он говорил, и о том, за что на его плечи свалился этот огромный груз. Драко ведь всего лишь семнадцать… В семнадцать лет не должно быть такого взгляда.

— Она потрясающе играла на фортепиано. По вечерам садилась у окна и играла. И мы оказывались в каком-то другом мире… Мне кажется, в тот момент, я понимал, что чувствуют магглы, соприкоснувшись с магией. А потом музыка обрывалась… — он мотнул головой и поморщился: — Мерлин! Какую пафосную чушь я несу!

— Нет-нет… — тихо отозвалась Гермиона. Малфой будто не услышал.

— Я не был в поместье с тех пор. Не представляю, как смогу вернуться… А она ведь утонула, как обычная маггла. Вошла в воду и уже не вышла. Я не раз слышал, как произносилась Авада Кедавра, видел то, что многим не приснится в страшном сне и никогда не думал, что возможно умереть вот так. Нет, я знал, что подобное случается, но никогда не думал, что с нами, — надломленный голос, взрослый взгляд. Гермиона не привыкла к нему такому. Сейчас казалось, что Малфой вовсе не замечал её, не помнил, что она здесь, а говорил скорее себе — просто так: чтобы снять этот груз, выплеснуть тонну боли, ненависти и отчаяния из своей души.

Драко водил пальцами по каменным плитам пола, собирая с них снег и скатывая его в комки. Дрожал и очень тяжело дышал. А Гермионе хотелось одного: помочь ему хоть как-нибудь.

Метель уже улеглась и снова выглянула луна, свет от которой падал на его влажные волосы, окрашивая их в практически серебряный цвет.

Небо было усыпано звездами, а сквозь темноту уже проглядывались очертания леса и холмов. Как приведение, стояла вдали Гремучая ива, ветви которой, покрытые снегом, блестели белым. Озеро выглядело отсюда круглым зеркалом, отражающим небо и замок. Свет и тени сплетались и как будто играли друг с другом в какую-то игру.

Гермиона никогда раньше не была здесь ночью, поэтому сейчас у неё перехватило дыхание от этого вида. Воздух, до того тяжелый и влажный, теперь был кристально чистым, и дышать стало легче.

На какой-то миг даже почти забыла о Малфое, хотя тот по-прежнему говорил что-то, а она слушала… Но тоска, передавшаяся ей от него и теперь впивавшаяся в сердце, чуть отпустила.

Малфой замолчал и какое-то время смотрел на неё, но Гермиона этого не замечала, пока он не заговорил снова: — Вот ты сейчас стоишь и с вдохновленным лицом смотришь вдаль. Тебе кажется, что мир так красив, и ничего плохого в нём случиться не может. Это глупое, детское ощущение! Что беды, смерть и страдания есть где-то там, для кого-то другого, но никак не с нами и не для нас. Так страшно, когда оно уходит… — Малфой снова встал и подошел к перилам и так странно посмотрел вниз, что на миг Гермионе показалось, что он вот-вот прыгнет. Сердце болезненно подпрыгнуло в груди, но догадка не подтвердилась.

Интересно, как Драко смог угадать её мысли? Ведь он был прав, когда говорил про чувство защищенности от бед и проблем. Оно действительно до сих пор жило в её душе. Несмотря на все то, что Гермиона успела пережить, не умерло и не ушло, раз за разом спасая её от полного помешательства и охраняя тот личный мир, где всё всегда хорошо, можно спрятаться и спастись. Где есть только близкие люди, которые ценят и поймут, где все проблемы решаемы, помощь придет, когда в ней нуждаешься, а смерть отступит перед любовью и храбростью. Как же, наверное, тяжело, когда его нет...

Гермиона глубоко вздохнула и тихо проговорила:

— Всё будет хорошо.

Это была самая лживая и пошлая фраза из всех возможных в данной ситуации, но она всё равно произнесла её.

В глазах стояли слезы, пальцы нервно теребили застежку на кофте, но Гермиона с трудом выдавила из себя улыбку. В этот момент он улыбнулся в ответ.

Что-то сломалось в ней, оборвалось и исчезло навсегда. Или наоборот — появилось.

Вдруг она подбежала к нему и обняла. Отнюдь не так, как в самом начале этой странной ночи. Нет… Так, как ни обнимала ещё никого — выворачивая всю душу на изнанку, стремясь раствориться, отдать всю свою силу, всю свою надежду, поделиться этим хрупким мирком защищенности, который у него отобрали. Она прижалась к нему всем телом и заплакала: беззвучно, пряча слезы и боясь, что он не так поймет, если увидит их. Сейчас в ней было столько тепла, что даже мороз вокруг уже не был страшен.

Две тонкие фигурки стояли на самой высокой башне старинного замка, обнявшись под звездным высоким небом. Надежда и обреченность, страх и решимость, свет и тени — всё смешивалось, переплеталось в их взглядах и судьбах, что связывали теперь тонкие невидимые нити.

— Уже поздно, надо идти, — тихо сказала Гермиона, отстраняясь. Малфой кивнул. Сейчас он был слабым и беззащитным. Каким-то потерянным… Но во взгляде что-то изменилось. Глаза по-прежнему сияли фосфорическим блеском, были того же серого цвета. Вот только ледяная стена боли и тоски треснула, сквозь неё пробивался Свет. И Гермиона вдруг поняла, что произошедшее с ними сегодня было не напрасно.

Вернувшись в свою комнату, долго смотрела в потолок. В эту ночь она так и не смогла заснуть…

* * *

В семь часов утра, когда первые лучи солнца пробрались в комнату, Гермиона надела пальто, покинула гриффиндорские спальни и медленно пошла по уже знакомому маршруту.

Сейчас коридор и лестница не казались такими страшными, а площадка на башне была озарена солнечным светом.

Она сама не знала, зачем пришла сюда и не могла узнать этого места. Вчерашняя ночь казалась сном или галлюцинацией. Если бы не бутылки из-под огневиски, валявшиеся на каменном полу, и множество свежих, чуть заметенных следов, то Гермиона, возможно, подумала бы, что произошедшее здесь вчера было плодом её больного воображения.

Сердце сжималось от воспоминаний. Подул ветер, и стало прохладно. Застегнув пальто на все пуговицы, Гермиона подошла к краю платформы, положив руки на перила. Тонкая корочка льда делала их блестящими и очень холодными.

Интересно, как она смогла пробыть здесь больше двух часов в одной трикотажной кофте?Вдруг спросила себя: что заставило её вчера окликнуть его ещё в самом-самом начале? Что заставило не уйти впоследствии? Ведь ещё недавно она ненавидела его, презирала и боялась.

Дата добавления: 2015-11-14