Сословная культура средневековья

Особое место в жизни средневекового общества занимало монашество. Если христианский собор представлял собой дом Бога, место пребывания Божественной благодати, то монашество должно было являть на земле прообраз божественного общежития. Классический светлый идеал монашества воплощали в своем образе жизни и внутреннем ми­ре люди, посвятившие себя подвигу спасения душ человеческих. Если духовенство, хотя и скованное принципами целибата (безбрачие), жило в миру и соблюдало мирские нормы поведения, монашество по своему статусу должно было противостоять миру.

В Западной Европе– в отличие от Византии с ее отшельниками и затворниками– утвердился общежительный тип монастыря, где монахи жили не и кельях, а в общих спальнях. Монастырь был отде­лен стеной от внешнего мира, доступ внутрь для мирян был закрыт, а пребывание монахов вне монастырских стен ограничивалось време­нем и регламентировалось монастырскими нуждами.

Монах брал на себя определенные нравственные обязательства, которые определялись «тремя принципами»: повиновением не стяжательством и безбрачием. Эти принципы знаменовали отход от земных интересов - семейных и имущественных– и включение в новую организацию суровой, аскетической дисциплиной. Три монашеских принципа получили конкретное выражение в уставе, сформулированном в VI веке Бенедиктом Нуренийским: отсутствие собственности, труд, замыкание от мира, практическое милосердие и пищевые ограничения.

В 817 г. бенедиктинский устав был преобразован Бенедиктом Анионским, который отверг старый Принцип физического труда и стал рассматривать монаха исключительно как рыцаря божьего, подчинен­ного своему аббату и выполняющего особую службу– молитвы и бого­служение. К ХI-ХП в.в. первоначальные бенедиктинские нормы практически не соблюдались: физический труд был переложен на зависимых крестьян и наемных работников; монахи имели личные деньги, ко­торые отдавали даже в рост, употребляли мясную пищу и т.д.

Таким образом, монашеский идеал– как все средневековые идеалы зачастую оставался в сознании людей, далеко не воплощаясь на практике.

Несмотря на универсалистские чаяния «апеста», монашество не стало единой организацией. Оно распадалось на ряд орденов, имевших свои уставы. Так, к бенедиктинскому ордену в XI-XII в. в. доба­вились новые монашеские ордена: номальдулы, валломброзианцы, картезианцы, премонотракты, кармелиты, цистерианцы и др. Особое место среди орденов этого времени заняли военно-рыцарские ордера, видевшие свое назначение не в созерцательной жизни и молитвословии, а в активной деятельности, направленной против врагов христи­анства. Таковы госпитальеры, тамплиеры, тевтонские рыцари, ряд испанских орденов. Первоначально они участвовали в борьбе кресто­носцев в Сирии и в отвоевании Испании у арабов, а потом потеря­ли прежнее значение, и тамплиера, в частности, превратились в хо­рошо налаженную торговую и банкирскую компании.

Наконец, в начале ХШ в. появились так называемые нищенствующие ордена– доминикан­цы и (францисканцы (минориты). Бенедиктинскому идеалу аскета-отшельника, затворившегося в монастыре, они противопоставляли идеал странствующего по миру аскета-проповедника. Нищенствующие монахи с самого начала сосредоточились на проповеднической деятельности в городах, «заботе о душах», а так же миссионерстве. Организация проповеди в орденах существенно отличалась от практиковавшейся в церкви: проповедник не ждал сбора паствы в церкви, а сам искал ее, шел к людям, «пешком, без золота и серебра, словом, во всем подражая апостолам».Нищенствующие ордена и монахи проповедовали тщету мирского уже самим своим обликом. Всем своим видом (босые, перепоясанные грубой веревкой) монахи подчеркивали соблюдение принципа бедности. Бедность, наряду с проповедью, являлась важной стороной представления об апостольской жизни.

Оба ордена ста­ли в XII в. институтами, осуществлявшими воздействие католической церкви, прежде всего на новый общественный феномен - на город, центр растущих богатств и очаг ересей, причем особое внимание уделялось университетам. Чтобы проповедовать верное учение, пастыри изучали ортодоксальную католическую теологию. Теология была достоянием избранных – духовной элиты общества. Она была тесно связана с философией, но они выступали не на равных правах: долгое время философия считалась «служанкой богословия». Изучение античных философов разрешалось, но использовать из их сочинений следовало только то, что не противоречило догматам христианства. Связь с античностью не была прервана. Так как языком церкви была латынь, доступ к античной литературе и философии оставался открытым для образованных людей.

Особое влияние на западных теологов оказывали идеи древнегреческого философа Аристотеля, который считал, что с помощью разума человек может правильно познать окружающий его мир. В западноевропейском богословии появились идеи о том, что путь к Богу лежит через познание человека и природы. «Важнейший и едва ли не единственный путь к познанию истины – сначала познать и возлюбить человеческую природу…ведь если человеческая природа не ведает, что совершается в ней самой, как она хочет знать, что обретается превыше ее?» - писал ирландский богослов IX в. Иоганн Скот Эриугена.

Особое распространение они получили к XII в. Большую роль в этом сыграли арабские и еврейские философы, жившие в Испании: Авиценна (Ибн Сина, 980-1037 гг.), Аверроэс (Ибн Рушд, 1126-1198 гг.), М оисей Маймонид (1135-1204 гг.). Попытки объяснить мир с помощью разума вызывали сопротивление. Против выступали богословы-мистики, которые считали, что верить надо вопреки разуму, даже если какие-то догматы кажутся нелепыми или невероятными. Бернар Клервосский, богослов-мистик XII в. писал: «Вера благочестивых верит, а не рассуждает».

Но развитие рационализма было невозможно приостановить. В XIII в. появилась теория о двух истинах, или двойственной истине, автором которой был французский теолог Сигер Брабантский (1240-1281/84). Суть этой теории в том, что истины богословские и истины, которые открывает человек с помощью своего разума, могут не совпадать и даже противоречить друг другу. И не стоит отказываться от одной истины в пользу другой: обе имеют право на существование. Эта теория осуждена церковью, но вопрос, как соотносить разум и веру открыт.

Защитить религию, примирить веру и разум поставил своей целью Фома Аквинский (1225/26-1247), один из крупнейших философов и богословов средневековья, который принадлежал к ордену доминиканцев. Он признавал ценность разума и его большие возможности, но считал, что есть и сверхразумные явления, логически объяснить которые человек не в силах. Это относится к сотворению мира, воплощению сына Божьего в человеческом облике и т.д. В данном случае следует отдавать предпочтение вере – истинам, которые получают не с помощью знания, а через откровение.

Так, в XII в. вырабатывался новый идеал монаха-проповедника, монаха-ученого.

Не случайно среди монахов мы обнаруживаем имена талантливых ученых, философов и богословов. Ведь монастыри оставались долгое время почти единственными очагами образованности средневековья. При них находились школы, скриптории (мастерские по переписыванию и создание книг), библиотеки. Монахи переводили богословские труды отцов христианской церкви, а также научные и философские труды Пла­тона, Плотина, Аристотеля, Пифагора и Евклида с арабского и гре­ческого на латынь, кропотливо переписывали рукописи, украшая их изысканными миниатюрами и создавали богатейшие хранилища книг.

Социальная культура средневековья выступает, прежде всего, как политическое господство военного сословия – рыцарства, основанного на сочетании прав на землю с политической властью. Эту сферу культуры отличает иерархическая вертикаль, где социальные отношения сеньора и вассала строились на основе договоров, семейных связей, личной верности, преданности и покровительства, скрепляющих «раздробленное» общество. Рыцарская культура была романтизировавшейся страницей в культурной жизни средневековья. Ее создателем и носителем являлось военно-аристократическое сословие, зародившееся еще в раннем средневековье и достигшее расцвета в XI-XIV вв.

Своими корнями идеология рыцарства уходит, с одной стороны, в глубины самосознания варварских народов, а с другой – в развитую христианством концепцию служения, вначале толковавшуюся как чисто религиозное, но в средние века приобретшую более широкое значение и распространившуюся на область чисто светских отношений.

В немецкой эпической поэме «Кудруна» (XII в.) описан идеальный рыцарь, или «рыцарь без страха и упрека»:

Всему, что подобает, был выучен герой,

Ни страха, ни упрека не знал за собой

За это восхищались им знатные девицы.

Он был настолько щедрым, что все не могли надивиться.

И так он был отражен, как нам твердит молва,

Что мстил врагам и близких отстаивал права,

Не выводы, а чести искал он в каждом деле…

Действительно, принадлежность к классу профессиональных воинов, внутренне сплоченному вассально-ленной системой, налагала на человека определенные (идеальные) обязанности. В очень большой степени определяла его образ жизни и одна из основных доблестей феодала щедрость. Богатство не самоцель в рыцарской жизни. Оно приобретается для того, чтобы быть розданным, растраченным, но непременно публично. Публичное расточительство– во время пиров, празднеств, турниров приобретающие подчас экзотические формы (вплоть до засевания полей серебром) является определенной формой самоутверждения. Оно рассматривалось как внешнее выражение доблести и удачи. Французские труверы и трубадуры в своих поэмах и балладах на все лады прославляли щедрость сеньоров. В рыцарских романах, напротив, корыстолюбие, скупость, расчетливость в глазах рыцарского общества оказывается одним из самых позорных пороков.

Главные качества рыцаря – мужество и отвага, а самое тяжкое обвинение, которое может быть предъявлено – трусость, и поэтому он скорее будет демонстрировать свое бесстрашие вопреки здравому смыслу, чем соблюдать разумную осторожность. Так, легендарному Роланду было стыдно трубить в рог, прося о помощи, и из-за этого погиб весь его отряд. Безжалостность возводится в ранг достоинства. Христианскому милосердию и состраданию нет места в этом мире, рыцарский идеал совершенно не согласуется с христианским.

Рыцарь должен стремиться к славе. Он редко бывает дома, предпочитая подвиги и сражения семейному счастью. Так, Ивен из одноименного рыцарского романа Кретьена де Труа покидает свою молодую жену ради странствий и битв.

В жизни рыцаря многое было сознательно вставлено на показ. Храбрость, щедрость, благородство, о котором мало кто знал, не имели цены. Рыцарь постоянно стремился к первенству, к славе. О его подвигах и любви должен был знать весь христианский мир. Отсюда внешний блеск рыцарской культуры, ее особое внимание к ритуалу, атрибутике, символике цвета, предметов, этикету. В средние века определяются правила борьбы, соблюдение которых становится обязательным. Они просты: нельзя пользоваться слабостью соперника, нападать со спины, из засады, убить безоружного. Рыцарские турниры, имитировавшие настоящие сражения, приобрели особую пышность в XIII-XIV вв., когда на них собирался весь цвет рыцарства из разных уголков Европы. Существует версия, что турниры возникли в Палестине как проявление соперничества рыцарских «наций», каждая из которых стремилась доказать свое превосходство. У турнира было несколько функций, в частности, демонстрационная, т.е. своеобразный смотр боевых качеств рыцаря; тренировочная, которая позволяла поддерживать в мирное время боевые навыки на должном уровне; обучающая, дававшая молодежи возможность овладеть боевым искусством.

Турниры могли устраиваться спонтанно, без подготовки, либо объявляться заблаговременно. Позднее появляются турнирные книги, проводится проверка гербов. Ход турнира регламентируется строгими правилами, известными с XII века, которые обеспечивали безопасность участников. Для этого специально притупляли оружие, однако, несмотря на все предосторожности, бои зачастую превращались в кровавые сражения.

Другие важнейшие понятия «рыцарского кодекса чести» служение, верность, преданность. Если монах или священник служит Богу, своему сеньору и прекрасной даме. Верность сеньору составляла ядро рыцарского этоса (норм поведения). Предательство и вероломство считались для рыцаря тягчайшим грехом, влекли за собой исключение из корпорации. Идея рыцарского служения охватывает в XII в. все сферы жизнедеятельности и самые представления о космосе. Она воплощается и в таком уникальном явлении как культ прекрасной дамы и куртуазная любовь. Лирическая рыцарская поэзия, прославляющая придворную даму и любовь рыцаря к замужней женщине, возникает во Франции около 1100 года и дольше всего существует на политически раздробленном юге – в Аквитании и Тулузе.

Как и монашество, куртуазная любовь есть противоположность средневекового брака. Она возникла, скорее всего, как ре­зультат перенесения на сексуальную сферу идеальных отношений между сеньором и вассалом. Влюбленный служит даме, как вассал слу­жит сеньору, за которого он (в идеале) готов отдать жизнь. Ни по­ловая близость, ни материальная выгода, ни социальный престиж не составляют предмета куртуазной любви. Ее основной элемент– бес­корыстие. Так, трубадур Бернан Вентадурский (ХII в.) воспевает красоту зрелой замужней женщины, принадлежащей другому и не от­вечающей на любовь поэта, но рыцарь клянется до конца дней своих бескорыстно служить этой даме. Помимо воспевания сеньоры культ предполагал реальные действия, подтверждающие чувства почитателя. Это подвиги ан поле боя или турнирах, совершаемые в честь возлюбленной, что было весьма традиционно, разнообразные деяния, начиная с самых простых и безобидных поступков, таких, как ношение платка, ленты, перчатки своей дамы, и кончая самыми экзотическими актами вроде вырывания ногтей, бега на четвереньках и воя по-волчьи. Добровольно вступая в любовное рабство, рыцари подвергали себя всевозможным унижениям, чтобы добиться благосклонности своей повелительницы, терпели физические мучения. Своей кульминации поклонение женщине достигает в культе Девы Марии.

В конце XI в. в Провансе появляются трубадуры – поэты-рыцари. Они не только слагали стихи, главным образом о любви, но и распевали их нередко в музыкальном сопровождении. Одним из первых трубадуров был герцог Аквитании Гильом IX. В XII в. громкую славу снискал трубадур Бернарт де Вентадорн, в творчестве которого куртуазная лирика нашла свое наиболее полное выражение как поэзия феодального двора и связанного с ним парадного света.. «Магистром поэтов» называли Гираута де Борнейля (посл. треть XII-нач. XIII вв.). В куртуазной поэзии слышны были голоса не только трубадуров-мужчин, но и женщин – Беатрис де Диа, Марии Шампанской. Они решительно заявляют права на равенство с сильным полом.

В XII в. поэзия поистине становится «повелительницей» европейской словесности. Увлечение ею распространяется на севере Франции, где появляются труверы, в Германии, на Пиренейском полуострове. В Германии поэты-рыцари назывались миннезингерами, среди них наиболее прославленными были Вольфрам фон Эшенбах, Гартман фон Ауэ, Вальтер фон дер Фогельвейде.

Рыцарская литература была не только средством выражения самосознания рыцарства, его идеалов, но и активно их формировала. Обратная связь была настолько сильной, что средневековые хронисты, описывая сражения или подвиги реальных людей, делали это в соответствии с образцами из рыцарских романов, которые, возникнув в середине XII в., за несколько десятилетий стали центральным явлением светской культуры. Они создавались на народных языках, действие развивалось как череда приключений – авантюр героев. Одним из главных источников западноевропейского рыцарского (куртуазного) романа был кельтский эпос о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Из него родилась прекрасная повесть о любви и серти – история Тристана и Изольды, оставшаяся в сокровищнице человеческой культуры. Герои бретонского цикла Ланселот и Персеваль, Пальмерин и Амидонс и др., по мысли создателей романов, среди которых самым известным был французский поэт XII в. Кретьен де Труа, воплощали высшие человеческие добродетели, принадлежавшие не потустороннему, а земному бытию. Это особенно ярко выразилось в новом понимании любви, бывшей центром и движущей силой любого рыцарского романа. Еще одним распространенным мотивом романа стали поиски священного Грааля – чаши, в которую, по преданию, была собрана кровь Христа. Грааль стал символом высшей духовности.

В XIV в. в идеологии рыцарства начинает нарастать болезненный разрыв между мечтой и действительностью. Куртуазный роман постепенно приходит в упадок. По мере того, как значение военного сословия уменьшалось, рыцарские романы все более утрачивали связь с реальной жизнью. Их сюжеты становились фантастичнее и неправдоподобнее, стиль вычурнее, усиливались религиозные мотивы. Попытка возродить рыцарский роман с его героическим пафосом принадлежит английскому дворянину Томасу Мэлори. Написанный им на основе старинных сказаниях о рыцарях Круглого стола роман «Смерть Артура» является выдающимся памятником английской прозы XV в. Однако, стремясь воспеть рыцарство, автор невольно отразил в своем произведении черты разложения сословного строя и трагическую безысходность его поколения.

Высокие принципы щедрости и служения подчас превратно реали­зовывались в действительной жизни. В XII в., в эпоху расцвета рыцарства, Этьен де Фужер, упрекая французских дворян в том, что они только и заботятся, что о танцах и развлечениях, об охоте и турнирах. Война была профессией рыцаря, но постепенно рыцарство начало себя считать вообще поборником справедливости. На деле справедливость понималась весьма своеобразно и распространялась лишь на весьма узкий круг людей, нося четко выраженный сословно-корпоративный характер. Достаточно вспомнить откровенное высказывание трубадура Бертрана де Борна: «Любо видеть мне народ голодающим, раздетым, страждущим, не обогретым».Они приносили клятву защищать слабых - вдов, сирот, а на деле крестьянам оставалось лишь одно - надеяться на эгоистическую мудрость сеньоров, согласно французской средневековой поговорке: «С кого раз сдерешь шкуру, того не пострижешь дважды». Вообще, как ни парадоксально, в рыцарской психологии для христианского сострадания не было места: средневековье было не просто безжалостным, но и вводило расправу в ранг достоинств.

Презрение к смерти сочеталось с пренебрежением к чужой жизни, с неуважением к чужой смерти. Сицилийские норманны, взявшие в 1185 г. Солунь, развлекались тем, что раскладывали на улицах трупы убитых в обнимку с мертвыми ослами и собаками. Рыцарь готов был отдать жизнь за сеньора, но у него не было угрызений совести, когда он забирал чужое имущество и отнимал чужую жизнь. Воспитанный в огне и крови, характер рыцаря был более импульсивным, чем расчетливым. Так, трубадур Альбер де Маласкина гордо заявлял, что он брал чужое, чтобы раздавать, а не копить.

Если жизнь рыцаря протекала лишь на войне, либо в развлечениях при дворе сеньора, то огромная масса «простецов» - сначала крестьян, а позднее и горожан– вела совершенно иной образ жизни. Народная культура представляла особый культурный пласт в эпоху средневековья. Окружавший средневекового крестьянина мир воспринимался в противоречивом двуединстве. С одной стороны– это был органический природный мир, неразрывно связанный с человеком– близкий, понятный и родной, а с другой– сотворенный и устроенный Богом космос, подчиняющийся воле, принципиально не доступной человеческому пониманию. Ощущение органического единства человека с природой, присущий еще первобытному сознанию, находит отражение в фантастическом образе «гротескного тела», когда люди представлены не отчлененными от природы: то как люди-звери, то как люди-растения, то как человекоподобные горы. Этому древнейшему представлению органической связи человека с природой противостоит христианское учение о мире, как своего рода отрицание неба, как месте временного и скорбного пребывания человечества. Отсюда в сознании простого человека. Далекого от интеллектуальной жизни и официальной идеологии, особенно тесно переплетаются древние языческие представления с христианскими. Именно крестьянская среда выступала хранительницей обычаев, празднеств и игр, иные из которых восходили к язычеству. И хотя они уже, в основном, утеряли свой сакральный характер, шуткой, тем не менее встречали осуждении церкви и феодальных властей. Крестьянские пляски были предметом особого предмета возмущения богословов, хотя до некоторой степени им приходилось с тем, что Ветхий завет упоминает с большой терпимостью о танцах Давида или других библейских героев. Поэтому, Фома Аквинский даже готов был допустить, что пляски– здоровое физическое упражнение, однако духовная сторона крестьянских празднеств смущало его. С негодованием описывает французский историк и богослов Жан де Витри крестьянские пляски: в колокольчики, которые несла женщина, руководившая танцем, чудится ему дьявольский звон.

Именно в крестьянском быту всего прочнее сохранились архаичные верования, но и сами христианские представления перекраивались на языческий лад. Так деревенские священники, скудной образованностью на много превосходившие свою паству, звонили в церковные колокола, чтобы отогнать ураган, и обрызгивали местность святой водой в уверенности, что это обеспечит хорошую погоду. Церковное отлучение животных и гадов считалось эффектным средством. Языческие церемонии нередко сдвигались с обрядами церковных празднеств. Колдовские обряды пронизывали крестьянскую жизнь. Бертольдо Регенбургский писал в середине XII в.: «Многие великие жители попали бы на небеса, если бы только они не занимались колдовством».

Если опорой средневекового крестьянства была светская община, объединившая отдельные семьи хранившая народные традиции и обычаи, то средневековый горожанин включался в общество через торгово-ремесленные корпорации (цехи и гильдии), территориальные братства, братства подмастерьев, городские советы (органы коммунального самоуправления), т.е. через систему разнообразных корпоративных связей. Цехи, объединившие мастеров одной профессии, должны были оградить их от притязаний не цеховых ремесленников. Цеховые уставы регламентировали цены, качество продукции, размеры мастерский, рабочее время. Цех объединял мастеров и в их хозяйственной деятельности. Цех имел общего святого-покровителя, и цеховое объединение нередко совпадало с религиозным братством, осуществляющие функции благотворительности. Цехи имели в собственности или арендовали общинные дома, где устраивались пирушки и танцевальные вечера, проводилась регистрация учеников и экзамены на звание мастера.

Нравы и обычаи горожан, их отношение к представителям различных сословий средневекового общества проявились в бурно развившийся в XII-XIII в.в. городской литературе. «Массовой» литературой в то время были жития святых, рассказы о видениях и чудесах, которые психологизировались, в них усиливались художественные элементы. Рожденная в трудовой среде, она была заквашена на дрожжах народного творчества. Популярными жанрами городской литературы становятся стихотворные новеллы, басни, шутки. Они отличались сатирическим духом, грубоватым юмором, яркой образностью. В них высмеивалась алчность духовенства, бесплодие схоластической премудрости, кичливость и невежество феодалов, и многие другие реалии, противоречащие практическому взгляду на мир, формировавшемуся у горожан. Герои этой литературы – смышленый горожанин и лукавый крестьянин – своими хитрыми проделками оставляют в дураках чванливых сеньоров и жадных монахов. Городская литература бичевала пороки и нравы, откликалась на злобу дня, была в высшей степени «современной». Наибольшее распространение получили сатирические стихотворные рассказы с забавным сюжетом. Во Франции они оказывались «фаблио», в Германии – «шванки».

Наряду с шутками складывался сатирический эпос. Один из самых знаменитых средневековых фаблио «Роман о Лисе», созданный во Франции в XII-XIII в.в. В форме эпоса о животных в нем сатирически изображено человеческое общество. Всем своим содержанием роман приводит народную точку зрения осуждения жестоких и хищных феодалов, чье поведение ясно проступает за личинами животных. Широкое распространение получил «Роман о Розе», писавшийся последовательно двумя авторами – Гильомом де Лоррисом и Жаном де Меном. В романе воспеты идеи свободомыслия, Природа и Разум, равенство людей. Носителями духа протеста и свободомыслия были бродячие школяры и студенты – ваганты.

Ярким событием народной жизни, весьма характерным для средневековой культуры в целом, является карнавал – раскованный праздник накануне великого поста. Он знаменовал освобождение от социальных, эстетических, сексуальных табу, превращая жизнь в продолжительную игру с шествиями, огнями, переодеваниями.

Итак, каковы же основные итоги анализа средневековой культуры?

1) Если античная культура носит преимущественно светский характер, то средневековая – по своей сути– религиозная христианская. В античной культуре сформировалась светская идеальная модель человека, в которой религиозность занимает весьма значительное место. Средневековье породило христианский идеал человека с особым религиозным мировоззрением.

2) Христианской картине мира и нравственному идеалу противостоит историческая практика поведения людей. В нее включается мощный пласт языческих обычаев, традиций, верований, в основном потерявших сакральный характер, но сохранившийся как игровой элемент.

3) Человек средневековья меньше всего мыслит себя самостоятельным индивидом. Он включается в общество через духовную и рыцарскую иерархию, монашеские ордена, общины, цехи. Назначение всех этих институтов – поддерживать социальную солидарность, сплачивать своих сочленов против внешнего и враждебного мира. Миру природы, признанному «силами Диавола», соответствует и враждебный человеку социальный мир. Человеку средневековья, поэтому, свойственно стремление замкнутся в узком мире семьи. И все-таки он не замыкается в ней – корпорации создают новые (внесемейные) связи. И, в принципе, вассальная верность сеньору становится выше сыновней любви, а куртуазная любовь к даме – выше семейной преданности.

---

Дата добавления: 2015-11-14