9 страница

На следующее утро меня будит входящий вызов. — Ты встал уже? — взволнованно спрашивает Эми. — Теперь да, — отвечаю, потягиваясь. — Что-нибудь случилось? — Не-а. Спускайся на криоуровень. — Эми, опять Орион и его дебильные загадки? — спрашиваю я, надевая штаны. — У меня нет на это времени. Надо сосредоточиться на двигателе и на проблемах корабля… помнишь, что вчера творилось, пока я был внизу? — Кончай выеживаться и спускайся. — «Выеживаться»? — Ты не простишь себе, если это пропустишь. — Да ладно? — Старший, помнишь вчерашнее видео? — Обрезанное? Эми, либо Орион был психом либо файл испортил кто-то другой. В любом случае… Она меня перебивает: — Это неважно. Он сказал достаточно, я догадалась об остальном. Помнишь, с какого момента он начал бояться Старейшины? С тех пор, как выходил в открытый космос. — В космос? — переспрашиваю я, замерев по пути к гравтрубе. — Он что-то увидел — и увидел в космосе. — Значит… — Я не решаюсь закончить вслух и пускаюсь бегом. — За следующей дверью должны быть скафандры.
Выйдя на криоуровне, обнаруживаю, что Эми ходит взад и вперед перед лифтом. — Что ты так долго? — спрашивает она и, не дав мне ответить, тащит за руку к коридору в дальней части зала. — Я ее вчера прочла, — сообщает она, кидая мне небольшую книжку. — Что это? — спрашиваю я, переворачивая ее и читая название. — Сонеты Шекспира. Не тупи. Короче, я прочитала… вообще-то даже два раза… и наконец заметила кое-что очень интересное. — В каком смысле? — Открой восемьдесят седьмую страницу. Держа книгу в одной руке, я бережно переворачиваю листы. Эми нетерпеливо притопывает, но я не хочу рисковать сокровищем с Сол-Земли. Открываю страницу восемьдесят пять. И… — Где восемьдесят седьмая? — спрашиваю я, перелистывая туда-сюда, но на следующем листе сразу восемьдесят девятая. — Вот именно, — широко ухмыляется Эми. Она так аккуратно вырезана, что ни за что не заметишь пропавшую страницу, если специально не ищешь. — Это и есть подсказка? — Я вручаю книгу обратно Эми. — Думаю, она была на той самой странице, — говорит она. — Кто-то подделал послание, которое Орион оставил в оружейной, чтобы мы бросили искать. Тот же человек, наверное, и страницу вырезал. — Как ты ее нашла? — спрашиваю я, пытаясь припомнить, не говорил ли Орион на видео о шекспировской поэзии. — Она была в зале художественной литературы, — отвечает Эми. — Короче, — продолжает она, стоит мне открыть рот для следующего вопроса, — важно то, что страница пропала. На ней был сонет. — Она открывает восемьдесят пятую страницу и показывает мне. — Тут двадцать девятый. — Переворачивает. — Тут тридцать первый. Значит, на недостающей должен был быть тридцатый. Эми бросает книгу на пол, и у меня глаза на лоб лезут от такого небрежного обращения с сол-земным сокровищем. Но она не замечает — ее уже тянет к большой двери в конце коридора. — Код должен содержать не меньше четырех символов. Попробуем 0030. — И она кивком указывает мне на дверь справа от шлюза. — Не получится, я уверен. В ответ Эми нажимает на клавиатуре 0030. — Я же сказал. — Вбиваю код на другой двери, но ничего не происходит. Эми снова поднимает книгу и рассматривает. — Но… я была так уверена. Заглядываю ей через плечо. — Откуда ты взяла, что они пронумерованы? Там же буквы стоят, а не числа. — Это римские цифры, — говорит Эми пренебрежительно и вдруг, опустив книгу, смотрит мне в глаза. — Это римские цифры. Надо пробовать не 0030, надо пробовать XXX. И ноль вначале, чтобы было четыре символа. Она бросается к клавиатуре и нажимает 0XXX. Дверь не открывается. — Почему римляне использовали буквы вместо цифр? — спрашиваю я. Она вопрос пропускает мимо ушей. — Попробуй тот замок. — И шагает к моей двери. — Ты зря возлагаешь на Ориона какие-то надежды, у него с головой было не в порядке. И вся эта беготня с подсказками — полный бред. — Просто. Вбей. Код. Закатываю глаза и нажимаю на клавиатуре 0XXX.
Би-и-ип! Щелк.
— Космос побери, — вырывается у меня полуизумленно-полувосхищенно. 36. Эми

Дверь открывается, и, только сделав судорожный вдох, я понимаю, что до этого затаила дыхание. Несмотря на всю уверенность, мне едва верится, что у нас получилось. В стене, в специальных углублениях, помещаются десять скафандров. На полу, вокруг массивных сапог, лежат свернутые трубки и провода, а на полках наверху — шлемы, которые, несмотря на тонкий слой пыли, поблескивают зеркальным блеском. Старший бросается внутрь и хватается за ближайший скафандр. С виду он похож на бумажный пакет, но в руках скользит, как шелк. За шелковистым костюмом виднеются более сложные части, напоминающие пластиковые доспехи. — Ты умеешь их использовать? — с сияющими глазами оборачивается ко мне Старший. — С чего ты взял? — изумляюсь. — Ты с Сол-Земли. Их же там сделали. У меня вырывается горький, лающий смешок. — Весь корабль на Сол-Земле сделали, это не значит, что я хоть что-то о нем знаю! — Но… — Тут есть инструкция, — говорю я. На стене висит массивный экран в металлической раме, подключенный к спиральному кабелю. Может быть, когда-то на нем были видеоинструкции или интерактивное руководство по применению, но кабель истерт, а стекло пошло трещинами. Однако рядом с ним лежит толстая черная книга. Хорошо, что сломать книгу довольно сложно. Беру ее и открываю первую страницу. Две трети написаны на незнакомых языках. Единственная понятная часть так сложна, что у меня глаза косить начинают. Но в конце обнаруживается иллюстрированная пошаговая инструкция к скафандрам. Видимо, создатели перестраховались на случай, если речь жителей корабля будет сильно отличаться от нашей или еще что-нибудь пойдет не так. Отдав руководство Старшему, я замечаю, что оно лежало на другой книге. — Что там? — спрашивает он, хотя видно, что его внимание полностью поглощено инструкцией. — «Маленький принц», — читаю я название. Книжка настолько миниатюрная, что из-под первой ее было совсем не видно. Наверное, это еще один привет от Ориона? Открываю страницу с загнутым уголком. Цвета поблекли, но иллюстрацию все же можно разобрать: огромный король в расшитой звездами мантии сидит на крошечной планете. Ниже несколько раз обведена одна из строк.
«Не люблю я выносить смертные приговоры, — сказал Маленький принц». ^[2]
— Жутковато, — бормочу я. Мне вспоминается собственная вчерашняя угроза. Наверняка Маленькому принцу никогда не встречались люди вроде Лютора. Поднимаю взгляд. Надо ему сказать. Но… попозже. В книге обнаруживается сложенный лист бумаги. Когда я его разворачиваю, у меня руки трясутся — бумага на ощупь знакомая, плотная и гладкая. Тридцатый сонет, потерянная подсказка. Или украденная? Текст стихотворения весь исчеркан, снизу приписка. — Смотри-ка, — поворачиваюсь я к Старшему. Если когда-то его и волновали все эти подсказки, то сейчас уж точно нет. Он полностью поглощен скафандрами. Ухмыляюсь; он выглядит, как Ребенок, которому разрешили выбрать в магазине любое мороженое, какое он только захочет. Аккуратно засовываю страницу в карман и возвращаюсь к инструкции. Ясное дело, Старшему плевать на старые книги и тайные послания, когда перед глазами скафандры. — Есть два вида: один — для длительного пребывания, другой — для краткого. Коричневые меньше и проще в эксплуатации, но их можно использовать не больше двух часов. — Отлично, — говорит Старший, шагая к углублениям и выбирая скафандр. Тот не коричневый, как на картинке, а скорее бронзовый. В тусклом свете помещения он поблескивает, и стоит Старшему взять его в руки, как к блеску прибавляется мельтешение пыли. — Скафандры для краткого пребывания состоят из нижнего слоя, защищающего от внешних воздействий и опасных температур, — продолжаю я. — Следом надевается второй слой, обеспечивающий изоляцию и более высокий уровень защиты. Он, кажется, сам регулируется. Потом сверху прилаживаются перчатки и сапоги. Выглядит до смешного просто. Мне казалось, скафандры должны быть адски сложно устроены. — Другие, которые для длительного пребывания, выглядят посложнее. Но если Орион говорил правду, если проблема очевидна, мне должно хватить простого, — говорит Старший. — Поможешь? Его одежда уже кучкой лежит на полу, а сам он натягивает бронзовую поддевку. — Э-э-э… нет. Нет, — шагаю к нему я. — Что? — НЕТ. Ты туда не полезешь. Ни в коем случае. У нас только и есть, что тонюсенький костюм и инструкция с картинками. Нет. — Эми, ведь… — НЕТ. — Но… — Ты что, забыл, что случилось с Харли? Космос тебе не поля на уровне фермеров! Там. Можно. Умереть. А это? — ущипнув, оттягиваю шелковистую ткань и отпускаю. — Этого недостаточно. Нельзя просто нацепить костюм и выпрыгнуть с корабля! Старший смотрит на меня с досадой, как ребенок на слишком строгую мамашу. Мне плевать. Шагаю ближе. — Тобой нельзя рисковать! — Помнишь видео? — тихо отзывается он. — Это единственный способ выяснить, что хотел сказать Орион. — Ты же говорил, что он просто псих. — Да, но… — К тому же над последней записью, скорее всего, поработали. Кто-то не хотел, чтобы мы нашли скафандры и… — Но Эми, — перебивает Старший. — Скафандры! Он никак не может унять радость при мысли об открытом космосе… а я не могу унять страх. — Они ничего не меняют! — Но я не права. Они меняют все. — Давай я пойду, — шепчу я. — Или кто-нибудь еще. Мы не можем рисковать тобой. Старший улыбается широкой, беззаботной Улыбкой, и я в самом деле чувствую себя как мамаша, на глазах у которой ребенок суется в огонь. — Как трогательно. Так, значит, я для тебя все-таки что-то значу. У меня отпадает челюсть. — Идиот. Конечно, значишь. Он быстро наклоняется и целует меня в лоб. — Тогда помоги надеть костюм. У меня вырывается рычание… но разве его остановишь. По крайней мере, я могу обеспечить ему хоть какую-то безопасность. Беру две половинки нагрудника, чувствуя себя дамой, одевающей своего рыцаря в доспехи — как в одном фильме, который давным-давно видела на Сол… на Земле. Дама засунула ему под броню платочек в знак своей любви. У меня платочка нет, да и я даже не уверена, что люблю Старшего, но ремни затягиваю так туго, что он протестующе мычит. Постоянно сверяюсь с инструкцией. Кажется странным, что для выхода в открытый космос достаточно нацепить бронзовые подштанники и пластиковый панцирь. Конечно, скафандры прошли долгий путь от пухлых белых зефирин XX века, но эта тоненькая пижама кажется смехотворной. Хотя вообще-то еще до запуска «Годспида» на информационных видеороликах люди носили точно такие же скафандры. Старший по очереди засовывает ноги в сапоги. Они доходят ему до середины икр и автоматически регулируются, когда я нажимаю кнопку. Старший ковыляет в центр комнаты и поворачивается. — Выглядит надежно, — признаю я, оглядев его. — Остались только шлем и ранец, — говорит он и тянется за шлемом. — Сначала это. — Помогаю ему продеть руки в ремни, и ранец тут же щелкает, закрепляясь в пазах на жесткой оболочке скафандра. Подключаю провода в разъемы у него на плече. — Это ППЖО, первичная подсистема жизнеобеспечения, — говорю я, вставляя трубки в основание шлема. — В общем и целом, делает все, что нужно: доставляет кислород, выводит углекислый газ, регулирует давление и так далее. Прицепляю металлический шнур на переднюю часть скафандра. — А это, — добавляю, — твой спасательный трос, чтобы вернуться ко мне… в смысле, на корабль. Другой конец прикреплю в шлюзе. Тут написано, там есть специальное крепление. Старший кивает. Он бледный как смерть, на лице выступили капельки пота. Раздумываю, не поцеловать ли его. На всякий случай. Но вместо этого опускаю ему на голову шлем и фиксирую. У ППЖО есть только два режима: «вкл.» и «выкл.». Я открываю щиток, включаю ее и возвращаю щиток на место. — Там чистый кислород, — говорю я громко. — Привыкай, пока не в космосе. Старший кивает, но ему в костюме так тяжело, что он весь шатается. Я начинаю тревожно кусать губы. Он неловко ковыляет за мной к шлюзу. Зайдя внутрь, вставляю конец шнура в крепление. — Возвращайся ко мне, — шепчу я, но едва ли он слышит меня в своем шлеме. Выхожу обратно в коридор, и дверь за моей спиной закрывается. В круглом окошке Старший поднимает руку. Медленно вбиваю код, колеблясь перед последней буквой. Может, не надо? Стоит страшная тайна Ориона того, чтобы рисковать Старшим? Дверь, скрежеща, герметически закрывается, и я в последний раз смотрю через окно на Старшего в бронзовом скафандре. Меня охватывает внезапный порыв выковырять пульт из стены и не дать шлюзу открыться. Но поздно. Он открыт. И Старшего там уже нет. 37. Старший

Двигать руками и ногами тяжело, будто я иду в грязной воде. Все звуки приглушены. Эми выходит за дверь, ведущую в корабль; стоит за окошком задумчиво, и выгнутое стекло акцентирует тревожное выражение ее лица. Дверь запирается с глухим, почти неслышным щелчком, но он вибрацией отдается в пространстве. И вот уже компанию мне составляет только шум системы жизнеобеспечения, тихое «уф, ш-ш-ш, уф» в ушах. Сзади открывается дверь, и вокруг взрывается Вселенная. Меня утягивает в космос спиной вперед, руки и ноги болезненно дергаются. От движения из легких выбивает воздух, и я не могу дышать. Но стоит мне начать паниковать, как в шлем тут же поступает прохладный кислород. Шнур, которым я привязан к кораблю, натягивается, и мое тело покачивается на плаву. Скафандр больше не стесняет движений. Я смотрю вверх. Вокруг Вселенная.
Тишина.
И звезды.
Миллион светил рассыпались вокруг, взрезая темноту яркими искрами. Корабль словно светится. Я внимательно осматриваю его на предмет страшной тайны, которую обещал Орион. По форме он напоминает яйцо, только капитанский мостик выдается вперед чем-то вроде рога. Его макушку покрывает разбитое на ячейки-соты сверкающее стекло. Под ним, видимо, начинается уровень фермеров. Любуюсь гладкой оболочкой корабля, с трудом веря, что всего несколько секунд назад касался запыленных заклепок на стенах по ту сторону. Нижнюю часть его, примерно в районе криоуровня, охватывает полоса темного, плотного металла, а спереди торчит острый выступ, что-то вроде уменьшенной версии мостика. Там тоже стекло — видимо, за последней запертой дверью спрятан наблюдательный пункт. В общем, я не вижу ничего неожиданного — за исключением, пожалуй, как раз этого последнего. Дрейфую в пространстве, разглядывая корпус — на нем нет ни трещин, ни отметин; двигатели в хвостовой части не работают, но это мне и так уже известно. Так что за великую тайну Орион хотел нам поведать? Неужели то, что корабль не движется? Было бы обидно после всех стараний узнать, что это и есть его секрет. Но разве можно расстраиваться, если ты в космосе?
С наслаждением вытягиваю руки и ноги, зная, что они не упрутся ни в какие стены. Один взгляд за «Годспид» заставляет меня позабыть бессмыслицу Ориона. Я смотрю на звезды, вспоминая, как впервые увидел их в окошко в шлюзе. Уже тогда они казались прекрасными, но теперь, когда они окружают меня со всех сторон, слово «прекрасные» уже не подходит. Я вдруг осознаю их как часть Вселенной, и после жизни в окружении стен бесконечное открытое пространство наполняет меня и восхищением, и ужасом. Эмоции струятся по венам, душат меня. Я ощущаю себя незначительной, крохотной точкой среди миллиона звезд. Миллиона светил. В веках отсюда пылает Солнце, вокруг которого вращается Сол-Земля, планета Эми. В другой стороне лежит бинарная система Центавра, в которой нас ждет новая планета. А мы — здесь, посредине, в окружении океана звезд. Миллиона солнц. У любого из них может быть планета. Одна из этих планет могла бы стать нам домом. Но нам не дотянуться. От этой мысли у меня кружится голова, и ощущение тошноты, поднимаясь из желудка, затуманивает взгляд. Звезды больше не похожи на солнца. Они похожи на глаза. Смеющиеся глаза. Они подмигивают и издеваются, ускользают от меня снова и снова. Замахиваюсь на них, но с руками что-то не то. Со всем телом что-то не то. И тут я слышу. Тихое, едва заметное. Бип… бип… бип. Тревога. У меня в шлеме пищит сигнал тревоги. Глубоко вдыхаю — точнее, пытаюсь, но не выходит. Воздух стал разреженным, и хотя я пытаюсь дышать и носом, и ртом, но перед глазами все равно пляшут черные точки. Не хватает воздуха. Что-то случилось с ППЖО у меня на спине… с запасом кислорода. Первый порыв — позвать на помощь. Я поднимаю руку в перчатке к шее, натыкаюсь на шлем и только тут понимаю, что до вай-кома не достать. До корабля не больше двадцати ярдов, но «Годспид» кажется таким же далеким, как все эти звезды. Я пытаюсь подтянуться ближе, плыву через пустоту к открытому шлюзу, к безопасности. Сердце бьется в такт с сигналом тревоги. Чем больше я стараюсь не дышать, тем сильнее хочется сделать вдох. Тяну за трос, но руки соскальзывают. От движения меня разворачивает и шатает из стороны в сторону. Все это время я смотрел в сторону корабля и назад, туда, откуда мы прилетели. Но теперь мне открывается вид на то, что лежит перед нами, перед носом «Годспида». И тут я понимаю, почему он светится. Этого… этого я не ждал. Как Орион смог утаить такое? Как вообще можно такое утаить? Это… это все… это… В небе прямо передо мной висит… Планета. 38. Эми

Я смотрю в раскрытую дверь шлюза, не замечая звезд. Я вижу только трос, которым Старший привязан ко мне.
Считаю секунды. Вдруг трос дергается. И я понимаю:
Случилось что-то ужасное. 40. Старший

Я не могу дышать, но это не из-за нехватки кислорода, а из-за того, что все во мне — легкие, сердце, мозг — замирает при виде плывущего в небе бело-зелено-голубого шара. Вдалеке, но намного ближе, чем миллионы других звезд, пылают Центавра А и Центавра В — два солнца этой Солнечной системы. Они такие яркие и такие большие по сравнению с остальными звездами, что расплываются у меня в глазах размытыми светящимися ледяными сферами. Но я смотрю не на них. Я смотрю на планету. Вот — вот она — тайна Ориона. А не то, что корабль не двигается, не то, что мы никогда не доберемся. Мы уже добрались. Мы добрались! Вот — прямо перед нами — планета, которая станет нашим домом! Она сияет так ярко, что больно глазам. В синей воде раскинулись гигантские зеленые равнины, окутанные пухом облаков. На краю, там, где планета отворачивается от солнца и начинает темнеть, я вижу яркие вспышки света, белые искры в темноте. Это молнии, да? В центре, где от солнечного света планета будто сияет изнутри, очень ясно различим континент. Континент. С одной стороны он весь изрезан, как разбитая скорлупа, и глубоко в него впиваются темные линии. Реки. Множество рек. Наверное, это даже что-то более крупное, раз их видно отсюда. Зеленые пальцы тянутся в воду, но не достают до россыпи островов. Мысленно отмечаю, что там всегда должно быть прохладно. По рекам можно пустить корабли. И плавать. Я уже почти вижу себя там. Жизнь там. На планете, которая каждую ночь видит миллион светил и каждый день — два солнца.
Мне хочется кричать, вопить от радости. Но воздуха уже так мало. Слишком мало. Я слишком долго любовался тайной Ориона.
Сигнал тревоги стихает. Больше не о чем предупреждать. Потому что воздуха не осталось.
Перед глазами темнеет. В голове гулко стучит пульс, такой же тихий, каким был сигнал тревоги. Отворачиваюсь от планеты — моей планеты — и принимаюсь подтягиваться, рывок за рывком, к шлюзу. Меня дергает туда-сюда, и корабль то и дело пропадает из виду. Начинаю паниковать, с большим трудом стараясь оставаться в сознании. Воздуха больше нет. Я захлебываюсь пустотой. Ближе. Руки скользят, и это пугает до жути: если сейчас отпущу, если улечу назад к концу шнура, то уже не вернусь на корабль. Не вернусь к Эми. Но если придется умереть, по крайней мере, я смогу умереть, глядя на планету. Так Харли думал перед смертью? Увидел ли он Центавра-Землю? Может, он пожалел, что бросился к звездам, когда до планеты уже почти можно было дотянуться? Удивленно смотрю на собственные руки. В какой момент я забыл, что нужно подтягивать себя по тросу? Меня по-прежнему несет в сторону корабля — невесомость помогает, — но нужно продолжать тянуть за шнур, или мне не добраться до «Годспида» и до кислорода вовремя. Заставляю себя шевелить руками. Тяну изо всех сил. Мышцы наливаются отчаянием. Открытый рот ничего не вдыхает. Горло сжимает спазмами. Нужно добраться до корабля. Все тело дрожит — не знаю, от напряжения или удушья. Еще… еще один рывок… вот он. Шлюз. Стискиваю пальцы в попытке ухватиться за край проема. С другой стороны двери стоит Эми. Вытягиваю голову и слезящимися глазами смотрю на нее, прижавшуюся к стеклу. Последним усилием вталкиваю невесомое тело в шлюз и ударяюсь о потолок уже внутри. Перед глазами мелькают черные точки. Шлюз закрывается… так медленно… Оборачиваюсь как раз вовремя, чтобы заметить планету — ее едва видно с краю между кораблем и пустотой космоса…
Запирается герметичная дверь.
И я уже ничего не вижу. 40. Эми

Как только дверь шлюза закрывается, я дергаю за ручку, но сначала должно восстановиться давление, и только потом можно будет открыть. Через окошко смотрю, как тело Старшего оседает на пол, притянутое гравитацией. Обрушиваю кулаки на дверь, но она даже не дрожит. Он лежит неподвижно; лица не видно под шлемом. Вечность спустя дверь отпирается, и я рывком раскрываю ее. Бросившись на колени рядом со Старшим, переворачиваю его на спину. Руки и ноги не шевелятся; громоздкий пластиковый панцирь скафандра мешает его двигать. Сначала шлем. Голова Старшего вываливается из него и падает на металлический пол. — Старший, — зову я. — СТАРШИЙ. Даю ему пощечину, надеясь хоть на какую-нибудь реакцию, но… Включаю вай-ком и вызываю Дока. — Спускайтесь на криоуровень! — ору я в браслет на запястье, накидываясь на пластиковые доспехи, вцепляясь в ремни и застежки, продираясь к его груди. — Что случилось? — спрашивает Док задыхающимся голосом, будто на бегу. — Старший! — кричу я. — Я на уровне корабельщиков, но сейчас спущусь. — Скорее! Наклоняюсь над Старшим — он не дышит. Прядь моих волос падает ему на лицо, прямо в приоткрытый рот, но он не морщится. Не знаю, получится ли — надеюсь, но не знаю… откидываю ему голову назад — он такой холодный, — зажимаю нос и делаю искусственное дыхание. Как-то в детстве на занятии в бассейне мы делали его манекену, но у него рот был пластмассовый и совершенно неправдоподобный — ничем не похожий на эту влажную мягкость. Коротко выдыхаю два раза: Уф! Уф! Потом откидываюсь назад, складываю руки и нажимаю ему на грудь.
Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два.
Уф! Уф!
Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два. Раз, два.
Ничего. Раздвараздвараздвараздвараздвараздвараздва. Господи, почему ничего не получается?! Может, так неправильно? Этот единственный несчастный урок реанимации был сто лет назад, он и вспоминается-то с трудом… вдруг я, наоборот, делаю еще хуже? Наклоняюсь и снова выдыхаю ему в рот. Приходится проглотить слезы. Я не стану плакать. Он не умер. Я не дам ему умереть. Уф! Отстраняюсь, чтобы еще раз вдохнуть… и едва-едва замечаю… дуновение воздуха от Старшего. Наклоняюсь лицом к его щеке — и чувствую. Дыхание. Его грудь поднимается и опускается, снова и снова. Опускаю лицо к его груди. Вот оно — биение, слабое, но ровное биение жизни.
Положив голову Старшему на грудь, я наслаждаюсь его теплом и тем, что он все еще жив. 41. Старший

Я прихожу в себя со стоном. Кажется, кто-то раздвинул мне ребра, а потом кое-как закрыл обратно. — Старший! — Надо мной наклоняется Эми. — Что случилось? — Мой собственный голос звучит незнакомо и тонко. В носу холодок — в него дует трубочка с воздухом. — Кажется, ты немножко умер, — говорит Эми и пытается рассмеяться, но звук тает на губах. Глаза у нее красные, будто она долго плакала или сдерживала слезы. Мгновение лежу неподвижно, прислушиваясь к ощущениям. Мы в Больнице. — Чувствую себя отвратно, — констатирую наконец. — Да, так бывает, когда немножко умрешь. Эми двигается к двери, но я хватаю ее за запястье. — Не уходи. — Надо позвать Дока, — объясняет она. — Он ждал, когда ты очнешься. — Попозже, — говорю я, вытягивая трубку из носа. — Не надо. Там же кислород. — Мне и этого хватает, видишь? — Нарочито глубоко вдыхаю и убираю трубку. Она хмурится, но позволяет притянуть ее к себе и усадить на край кровати. Кусаю губу, но тут же отпускаю — губы все в синяках и болят. Во рту чувствуется вкус меди. — Я думала, что потеряю тебя, — шепчет Эми, гладя пальцами мою щеку, где еще виден синяк от удара Стиви. Пальцы у нее прохладные и касаются так легко, что я едва чувствую. — Все нормально, — криво улыбаюсь я. — Даже лучше. — Точно? — спрашивает она и убирает волосы с моего лица. — Эми, — начинаю я, сделав глубокий вдох и смакуя вкус воздуха. — Эми, мы добрались. Мы у самой планеты. Мы прилетели. Она недоверчиво морщит лоб. — Я видел ее там, снаружи. Я видел Центавра-Землю. Качает головой, будто перекатывая мои слова внутри. — Мы приземлимся. Скоро. Что-то щелкает. Ее взгляд расфокусируется. — Можно будет разбудить маму с папой, — говорит она медленно. — Мне не придется всю жизнь сидеть на корабле. Я смогу снова выйти улицу. Я увижу солнце. — Солнца, — поправляю я. — У Центавра. Земли два солнца. — Солнца. Солнца. — Свет в ее глазах напоминает мне о двух сияющих сферах над нашей планетой. — Ну, теперь ты рада, что я там был? — спрашиваю с ухмылкой. — Всего-то и пришлось немножко умереть, зато теперь у тебя есть целая планета! Я ожидал, что она рассмеется или, по крайней мере, улыбнется. Но никак не того, что врежет мне по руке. — Тупой ты идиот! — И следом еще один удар. — Зачем мне планета без тебя! У нее глаза округляются, стоит ей сообразить, что она только что сказала. До этого каждый раз, едва разговор заходил о нас, Эми смущенно меняла тему, но теперь, вместо того чтобы отстраниться, она наклоняется ко мне. Рыжие волосы багрянцем проливаются с ее плеч мне на грудь. Пылающая радость, которая охватила ее при упоминании планеты, сменяется чем-то другим, теплым, словно тихое, но неугасающее пламя. — Без тебя она мне не нужна, — говорит она тихо. Протянув руку, обнимаю ее за талию и притягиваю к себе, так что она почти лежит на мне. Я чувствую каждый дюйм ее тела; сердце стучит, как сумасшедшее, — странно, что кровать не шатается. Она выглядит испуганной, но не ускользает. А касается моих саднящих губ едва ощутимым поцелуем, мягким и нежным. В этом поцелуе сладость, и невинность, и обещание. Позади раздается покашливание Дока. На лице Эми мелькает удивленное выражение, а потом она отскакивает обратно на стул у стены и мучительно краснеет. — Как ты себя чувствуешь, Старший? — спрашивает Док, подходя к кровати. Отсоединенная кислородная трубка заставляет его нахмуриться. Он проверяет мне пульс, светит фонариком в глаза. — Отлично, — отмахиваюсь я. Наконец Док, кажется, приходит к такому же выводу и садится на стул рядом с Эми. — А теперь, — начинает он, и его обычно спокойный голос звучит жестко, — может, ты объяснишь мне, как ты додумался до этого своей чугунной башкой? Я открываю рот, но ничего не отвечаю. Взгляд перепрыгивает на Эми — насколько Док в курсе событий? — и она легонько качает головой. — Не пытайся ничего от меня скрывать. — Док чуть повышает голос. — Я прекрасно понимаю, что вы там делали. — Э-э-э… правда? Док испепеляет меня взглядом. — Мне известно, что это за костюм. Он для выхода наружу. Орион однажды чинил что-то на поверхности корабля. И вы, значит, нашли его и подумали: «Давай-ка пойдем в космос, поиграем!» — Неправда… — начинаю было я, но тут Эми делает страшные глаза. — Старший, я понимаю, честно. — Голос Дока снова возвращается к спокойному, ровному тону, каким он обычно спрашивает, как я себя чувствую, перед тем, как предложить успокоительный пластырь. — Ты хотел посмотреть, каково там, снаружи. Но нужно же соображать. Этим костюмам сотни лет. Сомневаюсь, что хоть один из них полностью исправен. — Он колеблется, избегая смотреть мне в глаза. — Старший… ты слишком важен для корабля. Орион заморожен, фидус отменили… мы не можем сейчас рисковать. Не тобой. К моему изумлению, Док закрывает лицо руками — никогда в жизни не видел у него такой эмоциональной реакции. Бип, бип-бип. Я тянусь выключить вай-ком. — Тебя вызывают? Лучше прими вызов. — Он снова смотрит на меня гневно. — Твои безумные выходки не освобождают тебя от обязанностей. — Знаю, — говорю я уязвленно и нажимаю кнопку. Док перестает хмуриться и, кажется, собирается уже извиниться, но я поднимаю палец, показывая, что занят. Отключившись, поднимаюсь с кровати. Эми, кажется, хотела бы уложить меня обратно, но не выйдет. — Эми. — Я пытаюсь взглядом сказать все, что не могу произнести вслух. — Потом нам нужно будет обсудить. Одну вещь. Она кивает. — Но сейчас я должен идти. На выходе из комнаты Эми хватает меня за локоть. — Что случилось? — спрашивает она, и в этих трех словах ясно слышна просьба остаться с ней. Но я не могу. — Марай умерла. 42. Эми

Без Старшего комната кажется пустой. Пытаюсь припомнить Марай — она была первым корабельщиком, вроде как правой рукой Старшего. Высокая, все дела, со строгой прической и пронзительным взглядом, но кроме внешности я о ней ничего толком не знаю. А теперь слишком поздно. И она уже не увидит новой планеты. В животе ворочается чувство вины. Нельзя так радоваться, когда кто-то умер. Но… мы добрались! Корабль все-таки приземлится! Проходя по общей комнате Больницы, я останавливаюсь, чтобы посмотреть в огромное окно, мысленно заменяя идеально ровные холмы и нагромождение трейлеров далекого Города лесами, океанами и небом. Мы долетели. К себе в комнату я возвращаюсь с улыбкой удовлетворения. Можно ненавидеть Ориона за рее, что он натворил с тех пор, как я проснулась, но нельзя отрицать, что это его подсказки приведи нас со Старшим прямо к Центавра-Земле. И едва не привели к смерти. Руки по собственной воле поднимаются к лицу, и я касаюсь губ. Этот поцелуй… Я не думала о том, что делаю, а просто сделала, и все. И вот теперь не могу забыть вкус его губ. Я сказала правду о том, что без него мне не нужна новая планета? Да. Но… если — нет, когда корабль сядет, все изменится. Это такая же истина, как наш поцелуй. Качаю головой. Не могу сейчас об этом думать. Запершись в спальне, вынимаю сонет Шекспира из комнаты со скафандрами. Мне думается, что надо бы вернуться за «Маленьким принцем», который обнаружился там же, но я пока что не представляю себе, как вернуться на криоуровень. При мысли о шлюзе у меня перед глазами тут же встает картина, как Старший бездыханным рухнул на пол. Мне никак не забыть то мгновение, когда я уже решила, что все кончено. Провожу пальцем по гладкому краю страницы. Едва ли Орион сам вырезал ее из книги сонетов. Кто-то подделывает послания, это точно. Бросив сонет на стол, принимаюсь мерить комнату шагами. Если планета и была тем, что скрывал Орион, нам уже даже не нужна новая подсказка. Но что, если это еще не ответ? Он ведь говорил, что у нас будет выбор. Что я должна буду принять решение. Значит, это что-то еще… важнее даже, чем планета. Отчасти я чувствую себя марионеткой, которую Орион дергает за ниточки. И некоторые из них начинают путаться. А некоторые — рваться. Сделав глубокий вдох, стараюсь забыть, какими мертвыми казались губы Старшего, когда я пыталась снова вдохнуть в него жизнь. Была ли эта поломка вообще случайностью? Если кто-то добрался до подсказок, может, они и кислородные трубки на скафандрах прокололи? Пойди я сейчас на криоуровень и проверь их все, найду ли хоть один, на котором нет мелких, почти незаметных повреждений? Рухнув в кресло у стола, разворачиваю сложенный сонет. Я продолжу играть в игру Ориона. Даже если кто-то пытается меня остановить. Сонет, как и все остальные в книге, полная чушь. Но, в отличие от других сонетов, он весь в пометках. XXX

Дата добавления: 2015-11-14